Заговоренные - Лада Миллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И уже непонятно – где кончается картина, а начинается жизнь, – то ли Мария Магдалина сходит с фрески на площадь, сливается с толпой, то ли Донна Анна идет с Ювалем под руку, обе они прекрасны, а ViaDolorosa у них одна на двоих.
Юваль ведет Анну, но мы-то знаем, что это Анна ведет Юваля. Опухоль давит на глазной нерв. Он стал хуже видеть.
Они приближаются к столу, а когда Юваль замечает всех нас, он забывает на долгий миг про шишку в мозге, улыбается, даже смеется, так начинаются объятья и рукопожатия, поздравления и восклицания, никакой Тайной вечери, о чем это я?
День рождения босса, а все остальное прочь, все под Богом ходим, и никто не знает, сколько ему отмеряно.
Они усаживаются в центре стола, Анна по правую руку от Юваля, Дуду по левую, в зале появляется ликующий Шломо, он бросается поздравлять нашего дорогого доктора и желать ему, как и положено, до ста двадцати, и чтобы обязательно – с любимой женщиной под боком.
Шломо хитро поглядывает на Донну Анну, а Юваль представляет Шломо всем нам.
– Слушайте все! – говорит Юваль. – Перед вами – живое доказательство того, что все, что написано в древних книгах, – чистая правда. Знакомьтесь – это мой друг Шломо, а Шломо, между прочим, означает Соломон. И как вы думаете, чем знаменит наш Соломон, кроме того, что он великий повар?
Шломо краснеет от удовольствия, оглядывает нас всех, расправляет плечи.
– А вот чем, – продолжает Юваль. – Есть у Шломо любимая жена, имя ее – Шула, то есть Суламифь, совсем как в Песни Песней, и с тех пор, как я познакомился с этой семьей, – Юваль поворачивается, смотрит на Шломо и добавляет: – Познакомился, надо сказать, при весьма трагичных обстоятельствах, – Шломо кивает, снова хватает Юваля, обнимает, хлопает по плечу.
Юваль и сам не маленький, но в объятьях Шломо просто тонет, а когда освобождается, заканчивает свою историю вот какими словами:
– И с тех пор, как я познакомился с этой семьей, я понял, не только про кого именно была написана Песнь Песней, а самое главное – зачем.
– Ну и зачем же? – громко спрашивает Ирка, и наступает недолгая тишина.
– Чтобы род человеческий не кончался, – отвечает Юваль, с беспокойством вглядывается в отчаянное Иркино лицо и добавляет: – Потому что от великой любви рождаются великие дети.
– А что значит «великие»? – не отстает Ирка.
Юваль задумывается. Оборачивается к Анне: «Как объяснить, чтобы без лишних слов, а всем понятно?» – спрашивают его глаза.
Анна, как всегда, приходит на помощь:
– Великий человек тот, кто несет людям Утешение. Потому что все остальное у нас и так есть.
– Понятно, – замечает Ирка, поворачивается к Илье и говорит громко и совершенно спокойно: – Ну тогда, Илюша, наш с тобой мальчик, – и она кладет руку себе на живот, – будет великим человеком.
Глава десятая
– Или, возьмем, например, царя Давида, – замечает бабушка, щурит глаза, вощит нитку, пытается продеть ее в ушко иголки.
Нитка упрямится, но бабушку не переупрямишь.
Наконец она побеждает, удовлетворенно вздыхает, поднимает очки на лоб, смотрит на нас.
– О чем я говорила?
– О царе Давиде, – смеется брат.
– Именно, – кивает она, – вот его и возьмем.
Мы сидим на небольшой веранде с видом на самое красивое место на земле.
Маленький домик в кибуце Манора прилепился к склону горы, это гора Нафтали, здесь воздух не такой, как в городе, и совсем иные мысли.
Пять дней отпуска – много это или мало? Если ты успеваешь открыть новую для себя планету – то достаточно.
Мы сидим на веранде. Бабушка штопает носки, мама лущит крыжовник, брат курит, муж играет с Данькой, папа читает русскую газету, я смотрю вниз.
Вид с веранды ошеломляет. Я смотрю на разбегающиеся тропинки, на холмы, похожие на женские груди, на желтые поля и голубые водоемы и думаю, что так, наверное, видят нашу землю птицы – круглой, мирной, разноцветной.
Я-то раньше думала, что Израиль – это каменные города и ветер из пустыни, люди в черных одеждах и торговцы с рынка Бен Иегуда, эмигранты с испуганными глазами и местные – с хитрыми. Что Израиль – это страна, где умеют работать и воевать, а про отдых и не слышали, а если и слышали, то откладывали на потом, которого скорей всего не будет.
Оказалось, что все не так, что есть гора Нафтали и вид с нее, есть кибуц Манора, пешеходные тропы и канатные дороги, есть то, от чего захватывает дух и хочется жить еще сильнее, чем раньше.
Взять отпуск и отправиться всем вместе далеко-далеко было решено на семейном совете уже месяц назад. Мы тогда разложили карту на столе, склонились над ней и стали думать – куда ткнуть. Данька не думал, он просто размахнулся и ткнул пальцем в Ливан.
Это была старая карта, обычно свернутая в трубку, вся в трещинках и дырках. Карту нам дала Шушанна, посоветовав обратить внимание на север страны.
Ливан был на севере, но отношения с ним были совсем не туристические.
– Хорошо, значит, поищем что-то неподалеку, – сказал папа. – Поглядите, какие здесь горы. Ребенку полезен горный воздух.
В ста метрах от границы с Ливаном располагался кибуц Манора.
Шушанна позвонила своему турагенту, тот сказал, что Манора – это славное место, там есть маленькие домики для семей с детьми и деревенским завтраком в придачу.
Собирались три дня. Из множества ненужных вещей я помню ходунок для Даньки, гантели для брата и стеклянную банку с куриным бульоном непонятно для кого. Ходунок и гантели мы даже не доставали из машины, а бульон скис еще в дороге. Ехать пришлось на двух машинах – одна была наша, а вторую одолжили у Шушанны.
Я попросила отпуск на работе – это был мой первый отпуск за целый год, если не считать трех послеродовых месяцев. Папа и муж тоже взяли отпуск, брат сказал, что пять дней перед армией – отличная идея. Труднее всех оказалось маме, она нашла свою работу пару месяцев назад и боялась ее потерять.
– Хочешь, я поговорю с твоей хозяйкой? – предложила я. –
