Марат - Альберт Манфред

Неудачи в борьбе с Академией не смущали Марата. Он уже привык плыть против течения. Он напрягал все свои силы, чтобы довести борьбу до конца. Не оглядываясь по сторонам, не распыляя своего внимания, он продолжал борьбу. Он хотел завершить свои исследования в изучаемых областях физики и готов был с прежней решимостью бороться против академических сановников, препятствовавших осуществить казавшиеся уже близкими важные открытия в науке.

Громадное напряжение сил в течение долгих лет самозабвенного труда и борьба с могущественными, почти неодолимыми противниками, наконец, подорвали даже этот могучий организм.

В 1788 году Марат заболел. Болезнь была длительной и тяжелой. По собственному признанию, в течение долгого времени он находился на пороге смерти. Он написал завещание. Но, наконец, силы жизни взяли верх. К концу 1788 года медленно наступило выздоровление.

1788 год шел к концу. Приближался 89-й год — год революции. И все кругом уже предвещало ее неотвратимое наступление.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

НАЧАЛО РЕВОЛЮЦИИ

Узы, связывающие Марата с народом, безмерность страданий и бедствий, испытываемых миллионами людей под гнетом феодально-абсолютистской монархии, сознание огромной важности задач, стоявших перед народом, побуждали не раз прославленного доктора медицины, ученого-физика, крупнейшего в Европе специалиста в области оптики отрываться от своих научных занятий. На протяжении двадцати пяти лет своего подвижнического труда в науке доктор Марат не один раз прерывал так воодушевлявшие его опыты в лаборатории ради «политики», ради политических сочинений, не приносивших ему ни денег, ни славы и лишь создававших все новых и новых врагов среди представителей официальной академической науки.

Но на этот раз все было по-иному.

Когда в конце 1788 года Жан Поль Марат, очнувшись от своей долгой, страшной, чуть-чуть не закрывшей ему навсегда глаза болезни, оглянулся по сторонам, он увидел, как кругом закипает соками новая жизнь, как шумит, гремит под тонким ледяным покровом неотвратимо подступающая большая вода, как близится половодье.

Революция, так медленно и долго вызревавшая, уже была на пороге, она наступала, и ничто не могло ее уже остановить.

Старый мир доживал свои последние дни. В Версале еще танцевали, друзья Марии Антуанетты еще восхищались фривольной поэзией Парни или даже беззаботно посмеивались над комедиями этого ловкого Бомарше, так забавно высмеивавшего дворян. Король Людовик XVI в перерывах между увлекательными охотами еще вел серьезные разговоры с господином Неккером, вновь появившимся при дворе в должности генерального контролера финансов. Тема всегда оставалась одной: какими средствами выкарабкаться из ужасающей финансовой пропасти. После того как подсказанная мера — созыв нотабле# — не помогла, королю пришлось согласиться на большее: на созыв Генеральных штатов — представительного собрания трех сословий. Генеральные штаты не собирались уже более ста пятидесяти лет, с 1614 года, и все короли — предшественники Людовика XVI — не плохо обходились без этого ненужного собрания. Но что поделать, когда казна давно пуста, платить нечем, а дворяне ничем не хотят поступиться? Скрепя сердце Людовик XVI подписывал приказы, заготовленные его либеральным советчиком.

Но уже ни король, ни его советники, ни его министры не определяли хода событий. Все пришло в движение. Вся страна всколыхнулась, пробудившийся народ поднимался во весь свой огромный рост, и не было уже силы, которая могла бы обуздать или даже сдержать двинувшиеся народные массы.

В деревнях, в самых разных частях королевства, то здесь, то там вспыхивали крестьянские мятежи. Со времени грозной крестьянской войны четырнадцатого века — оставшейся навсегда памятной Жакерии — вот уже четыреста с лишним лет крестьянские бунты, как они были порою ни опасны, все-таки по большей части оставались локальными и редко когда охватывали своим мятущимся огнем важнейшие провинции королевства.

Не то было сейчас. Два неурожайных лета подряд, беспримерно суровая зима 1788 года, когда даже реки замерзли, уничтожили плоды крестьянского труда во всей стране.

Голод царил во всех крестьянских хижинах.

Но разве прежде не выдавались также неурожайные годы? Разве раньше крестьяне не голодали? Почему же сейчас, в 1788–1789 годах, крестьяне не молили смиренно господа бога о ниспослании блага и не шли, почтительно сняв шапки, к сеньору или местному богатею просить о помощи?

Чаша крестьянского долготерпения переполнилась. Пусть неясно и нечетко, но мужики, наконец, поняли, что это многовековое феодальное угнетение довело их до такой нищеты и обрекло на невыносимые страдания. И крестьянин теперь поднимался против своего прямого врага — против сеньора.

В разных провинциях королевства одно за другим, а чаще одновременно вспыхивали крестьянские восстания. Крестьяне «пускали красного петуха», громили помещичьи усадьбы, нападали на здания судов, жгли и рвали ненавистные им феодальные акты.

Города были также охвачены народным волнением. Плебейство, вследствие сокращения подвоза продовольствия в города и роста цен на товары, также голодало. В ряде городов — Лионе, Эксе, Дижоне, Марселе и других — доведенная до отчаяния беднота, ремесленники, рабочие выходили на улицу: они разносили дома ненавистных богачей, сбивали замки с амбаров и продовольственных складов и делили зерно, под угрозой народного суда заставляли лавочников продавать хлеб по низким ценам.

Правительство и местные власти были бессильны восстановить порядок. В самой столице королевства, в Париже, в апреле 1789 года рабочие Сент-Антуанского предместья разгромили дома крупных мануфактуристов Ревельона и Анрио и в течение нескольких дней были полными хозяевами этого плебейского района столицы.

Порядок нельзя было восстановить не только потому, что безмерная нужда довела людей до отчаяния; это было невозможно также и потому, что все общественные классы, входившие в состав так называемого третьего сословия — а оно составляло 9/10 нации, — были охвачены нетерпеливым желанием больших политических и социальных перемен.

С тех пор как король вынужден был объявить созыв в мае 1789 года Генеральных штатов, повсюду в больших городах и маленьких деревушках шли выборы депутатов, составлялись и обсуждались наказы, вся страна была охвачена небывалым политическим возбуждением.

Повсеместно происходили народные сборища, импровизированные, стихийно возникавшие собрания, везде возникали бурные споры, дебаты.