Последняя планета - Андре Грилей

— Я нахожу в а с привлекательной, Сэмми, — достаточно искренне ответил он.

Симус попытался представить Мариетту в открытых купальных трусиках и прогнал видение. Оно тотчас же вернулось.

— Как всегда, вы говорите красиво и загадочно, — она прижала ладонью его пальцы. — Вы гораздо решительнее, когда целуетесь.

— Что вы под этим подразумеваете? — удивился Симус, осторожно убирая руку.

— Вы говорили, что доктор и пациент обмениваются поцелуями дважды в день.

— Я никогда этого не говорил.

— В Центре по изучению Тела, и даже проделывали это.

— Ах, да. Но ведь это наш обычай, а не ваш.

— Но это хороший обычай.

— Мне больше нравится… вот этот, — он повторил свою веселую карусель.

Поцелуи, решил он, подкидывая над головой восхищенную Сэмми, гораздо менее опасны, чем вот это.

Сейчас она останется вообще без всего.

Поэтому он положил ее снова на песок, смеющуюся и задыхающуюся, и нежно поцеловал; дважды, воздав полной мерой.

После этого он решил, что ему тоже необходимо поплавать.

Когда он вернулся, друзья спросили, не будет ли он возражать, если они вдвоем прогуляются по берегу.

— Я думаю, что заслужил право вздремнуть чуть-чуть, — он потянулся и зевнул. — Женщина подняла меня затемно, да еще заставила пешком обойти полпланеты. Теперь ей ничего не остается, как дать мне немного покемарить.

Пусть думают, что я не догадываюсь о том, что они отправились нарушать правила, дурачки!

— Покемарить немного? — она мягко переспросила, но в ее голосе был немой вопрос.

— Это идиома, означающая непродолжительный сон.

Вот уж никогда не думал, что она способна преступить закон. Или они давно этим не занимались?

Или просто не рискуют проделывать это по ночам в своей башне?

Он готов был держать пари, что секретная служба здесь, на Зилонге, вездесуща.

Возможно, Правительство контролировало их спальни для поддержания правопорядка?

Если, занимаясь любовью, вы рискуете быть сброшенными в огонь, вряд ли вы станете заниматься этим часто.

И все-таки, это происходило.

Очевидно, происходило много такого, что Комитеты не хотели знать, иначе тони нашли бы средства контролировать людей всегда и везде.

Даже если при женитьбе Сэмми и Эрни не испытывали влечения друг к другу, сейчас они были влюблены по уши. Разве можно было ожидать от них воздержанности?

Он слышал в монастырской школе о Шатунах, из-за удивительных песен, которые они слагали. Но вопреки своей замечательной музыке они вычеркивали себя из общепринятой жизни, верили в безбрачие не только для монахов.

Симус считал, что человек вправе распоряжаться собой. Тем более, если монашество — твое призвание. Бог его знает… Другое дело — женатые люди.

Возможно, они становились Шатунами из-за условий жизни. Если плохо живется — это достаточное основание. Песни были веселые и удалые, а каково было им самим?

Он вспомнил мотив «Простого счастья» и напел своим хозяевам. Им понравилось. Симус перевел слова этой песни на их язык, и они охотно подпевали.

— Действительно, быть свободным — это счастье, — вздохнул мечтательно Эрни. — Большое счастье. Почти такое же, как, — он взял Сэмми за руку, — прекрасная жена.

Сэмми зарделась от счастья и прижалась к нему.

— Мы должны немного прогуляться, Благородный Поэт.

— Счастливой прогулки, — Симус не удержался от лукавой улыбки.

Оба супруга вспыхнули и побрели прочь.

Можно стать Шатуном, если очень этого хочется, или общество загоняет тебя в тупик.

Но большинство людей не могут. А их принуждают к этому, заставляют долго воздерживаться.

Хорошо. Итак, это возможно. Но ведь это глупо.

Когда Симус остался сиротой, в вопросах пола его просветил Кармоди — монахам было не до того.

Бригадир был хорошим учителем. Это заявила его жена, Майва, которая год от года становилась все красивее, и, многозначительно подмигнув, добавила:

— Ты понимаешь, что я имею в виду?

— В чем сила секса? — объяснял Кармоди, — в том, что он заставляет двух таких разных, в общем-то людей, жить в одном доме, спать в одной постели.

Ты можешь себе представить что-нибудь более трудновыполнимое для двух совершенно непохожих человеческих индивидуальностей?

Симус подтвердил, что не может.

— Представь себе, — огромный седеющий бригадир перешел на сочный баритон, — когда ты уже готов убить женщину за то, что она не приготовила тебе чашку утреннего кофе, тобой снова овладевает желание. Это самая великолепная штука в этом мире.

Объяснение звучало убедительно.

— Это, как ощущение Бога в нас, — заключил Кармоди, стараясь подстроиться к теориям Дейдры.

— Нет, нет, это совсем другое, — протестовал Симус. — Бог — это дух.

— Это учителя в школе вбивают вам в головы всякую чепуху. Разве дух не может испытывать страсть? Бог даст нам в этом сто очков вперед. Именно об этом говорит Сама, проповедуя, что супружество — это таинство. Так мы и познаем Бога. Уверяю тебя, Бог даже больше помешан на любви к нам, чем мы друг к другу.

— Хватит говорить глупости, — сказал Симус решительно. — Если Бог такой, тогда…

— Стал бы я вводить тебя в заблуждение? — сердился Кармоди.

Конечно, не стал бы…

Секс — это частица Бога? Замечательная идея. Надо будет рассказать об этом Мариетте при следующей встрече. По-моему, она серьезно интересуется Богом.

Когда я увижу ее снова?

Хорошо этим двоим шататься по лесам, наслаждаясь друг другом. А я вынужден оставаться холостяком, не ощущая себя монахом.

Таранцы не пытались регулировать сексуальные отношения в своем обществе.

— Когда-то давным-давно такие попытки предпринимались, — витиевато объяснила Настоятельница, — а это не работает.

На подобные эксперименты косо смотрели. И когда возникали попытки введения ограничений — раздавались высказывания типа: «А парни не хотят оставлять девушек в одиночестве» или наоборот.

Как сказала Настоятельница: «В те времена кровь была горяча.»

А сплетники за спиной обязательно бы добавили: «Уж Самой-то это хорошо известно.»

К внебрачному сексу относились серьезнее, потому что между семьями в тесном монастырском пространстве были очень крепкие дружеские связи.

Мужчины и женщины старались избегать сложных и запутанных отношений.

Не то, чтобы адюльтер исключался совсем, просто участники старались не попадаться.

Когда же такое случалось — «Не захотели бы сами — не попадись», — объясняла Настоятельница — то ударение делалось не на наказание или возмездие, а на то, что «пора бы и одуматься».