Пароход Бабелон - Афанасий Исаакович Мамедов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Видите ли, Родион Аркадьевич… – начал комиссар.
– …Заехал в тещино село! – перебил его ординарец и, уже обращаясь к Родиону Аркадьевичу, сказал: – Дохтур, схорониться бы нам надо от лютого глаза… Комиссара спрятать могешь? А я тебе за то всякое хитрое содействие по судьбе твоей лихой.
– Это хорошо, что у вас касательно меня заранее было придумано. – Глаза Белоцерковского, на которые свалилась мокрая прядь волос после того, как он мотнул головой, медленно, с какой-то безнадежностью возвращались в реальность. – Добро пожаловать в наш монастырь. Не бойтесь и не тревожьтесь, – сказал Родион Аркадьевич голосом, какой обычно бывает у людей спросонья или после долгого лежания в постели с трудной книгой в руках. – Мне укрыть вас сложностей не составит.
– Та не меня!.. Меня-то шо? Его… Ефимыча, комиссара нашего, – еще раз уточнил Тихон.
– Я, по правде сказать, предчувствовал, что сегодня что-то произойдет. Должно произойти, – откорректировал себя на ходу хозяин восточной пристройки. – Вы не сердитесь на меня, что я так, в таком виде, – показал на кальсоны, сквозь которые проглядывали волосатые ноги.
Схватив сложенное полотенце, предусмотрительно ожидавшее его на сундуке, он начал им быстро обтираться, но потом решительно бросил на сундук и исчез куда-то в направлении внезапно созревшего плана.
Вернулся уже в плотных сухих кальсонах кипенно-белого цвета и в буром стеганом халате а-ля Али-Бей.
И затрещал, и завертелся, входя в очередную роль.
– О господи, простите, вам же нужно взять ванну, впрочем, какая ванна, есть же бочка, а в бочке есть полезная вода, но нужна к ней горячая… без этого никак. Погодите… нет, сперва вас следует, милостивый государь, перевязать, и немедленно… проходите туда… в комнату… – откинул тяжелую бархатную занавесь перед двухстворчатой белой дверью. – За ширму. И ждите меня на кушетке.
– Ефимыч, гостевай с шиком, я голоса про тебя не подам, не боись, – заверил Тихон. – В разведку слётаю и вернусь, доложу, как те быть.
– Крепко-крепко держит скрепка, – отозвался комиссар.
– Это вы о чем, простите? – поинтересовался Белоцерковский, входя в темную комнатку за Ефимычем с керосиновой лампой в руке.
– Это я о своем ординарце.
– Понятно-понятно… Ну что? Здравствуйте, товарищи легко и тяжело раненные!.. А это вот моя резиденция, – с гордостью доложил Родион Аркадьевич и, как египетский жрец, обвел керосиновой лампой просторы своего святилища, после чего залучил еще одну, теперь уже настольную, лампу, на стекле которой застыла ненастоящая бабочка.
В «храме-резиденции» Белоцерковского, разделенной по диагонали длинным крестьянским половиком, крепко пахло сухими травами и йодом, из-за чего казалось, что где-то рядом бьется море. В стеклянном шкафу лежали всевозможные медицинские инструменты и дисциплинированные стальные ящички с ручками.
Ефимыч обошел белый табурет, на котором стоял белый же рукомойник. Садиться на девственно белую кушетку поостерегся. Только что-то проворчал сквозь зубы по поводу этой медицинской белизны, сопровождающей все войны, как обозы с блудницами.
– Раздевайтесь-раздевайтесь, мне нужен ваш героический греческий торс, – засуетился хозяин.
Ефимыч одной рукой расстегнул ремень.
Тяжелый «маузер» потянулся к половику.
– Погодите, помогу… Подтяжки свои замечательно модные тоже снимайте, – доставая ножницы из стоявшего на комоде несессера, Белоцерковский оглянулся, поднял палец вверх, после чего направился к медицинскому шкафу и прихватил оттуда еще какую-то склянку с коричневой мазью и какие-то палочки-весла к ней.
– Вы знаете, какова частота инфекционных осложнений на войне? – спросил он у Ефимыча и сам же ответил: – Не хотите сорок пять процентов?
– Не хочу.
– Ха, а вы думаете, я хочу? – Он одним движением срезал старую повязку. С озабоченным видом посмотрел по сторонам, решая, куда бы ему кинуть ее, и, не найдя подходящего места, опустил прямо к своим домашним туфлям.
Осмотрел рану. Вход и выход пули.
– Семь шестьдесят два.
– Да, из револьвера стреляли. – Ефимыч улыбнулся, прищурился.
– Повезло!.. Добрая пуля оказалась, угодила в хорошее место. Если вы не возражаете, я… А перевязывал-то кто?
– Тихон. Умеет не хуже сестер. – Комиссар отвернулся, чтобы не видеть собственной руки.
– Ваших бы сестер да на Тишинский рынок красные бригады кровяной колбасой скармливать!..
– Выходит, вы врач.
– Выходит. Как мои отец и мать. Медицинский факультет Московского университета. Оперативная хирургия. Успел поработать вторым врачом на уезде. Но то раньше, когда всего боялся. Даже во сне, знаете ли, снились марли, камфора и пинцеты.
– А теперь?
– А теперь вот ничего не боюсь. Простите за неумеренное бахвальство, любую рану зашиваю. Теперь я и по зубам эскулап…
– …ну зубы-то у меня в порядке…
– …и по ущемленной грыже, и по гонорее с дифтерийным крупом. Ну, и, само собой разумеется, ведущий пульмонолог здешних мест.
– Вот как!.. – зачем-то сказал Ефим.
– Да! Глаз не спускаю с госпожи Ядвиги Ольгердовны.
– Кто это?
– О!.. Ядвига Ольгердовна… Матушка хозяина имения.
– Вот как!
– Да, роскошная «пиковая дама», доложу я вам. Сама история здешних мест.
– Ну не буду спрашивать, кто у вас в Германнах ходит.
– Ой!.. И не спрашивайте, поверьте, ее одной хватает с избытком. Хорошо бы ее на дачку отправить, в Ментону…
– В Ментону? – напрягся, брови нахмурил.
– …но Ядвига Ольгердовна – особа непростая, и каверны у нее непростые… С медицинскими вопросами обращаюсь к горизонту и тучкам небесным. Хотя была бы возможность обращаться к справочникам, обратился бы. Очень уж это, знаете ли, для простой московской души затратно получается, – он вскинул глаза кверху, – к хлябям небесным обращаться, – и снова мотнул головой, и снова мокрая прядь волос упала на его глаза.
– Время такое… Приходится высоко смотреть, чтобы на ногах устоять.
– Согласен, не до пухлых медицинских справочников.
– Время больших перемен требует больших жертв, – снова согласился комиссар. – А как вы оказались в «Еврейском курене» у Ляйнберга?[18]
– Вам уже и про это известно. Нюра, что ли, принесла? Нюрка, Нюрка… Царица силы египетской. – Белоцерковский зачем-то подошел к примусу, к аптечным весам, к настольному календарю… – Случайно оказался. Если без подробностей – тиф заставил.
– Ясно.
– Да. Спасал людей. Вы ведь не привлечете меня за это?
«Привлечете?.. Какой же легкомысленный все-таки человек! Ему бы актером трудиться на провинциальных подмостках, а не эскулапом служить у старой куклы».
Тем временем эскулап умело перевязал его рану.
– Благодарю, – восхитился Ефим работой.
– Кстати сказать… Принцип первичного шва огнестрельной раны полностью себя скомпрометировал.
– ??? – Ефим снова напрягся.
– Знаете, что говорил господин Тирш на конгрессе, посвященном лечению ран военного времени?
– Откуда ж мне знать…
– Он говорил: «Мы можем закрыть дискуссию, но оставить открытыми раны».
– Красиво!..
– Я сейчас, как
