Исчисление ангелов - Грегори Киз

– Вероника, я рада, что тебе стало лучше. Я так о тебе беспокоилась.

– Правда? – с трудом произнесла Креси.

– Я просто счастлива, что ты пришла в себя. Ты знаешь, что нас ждет в самом ближайшем будущем?

– В самых общих чертах д'Аргенсон посвятил меня в планы герцога. Он хороший человек, друг Николаса.

– Вероника…

– Что?

Адриана опустилась подле кровати на колени и взяла ее за руку. Взяла ее левой, настоящей рукой и почувствовала тепло и легкое пожатие.

– Вероника, я люблю тебя. Ты и я, мы вместе выжили. Я не знаю, что у тебя на сердце – и, вероятно, никогда не узнаю, – я просто говорю тебе, что люблю тебя.

– Спасибо. Это приятно слышать, особенно после того, как ты стоял у края могилы. – Она говорила, и, казалось, губы ее дрожали.

– Я люблю тебя, – снова повторила Адриана. – Хотя я знаю, что ты не всегда говорила мне правду и о многом умалчивала. Но, Вероника, с этим пора покончить раз и навсегда.

– Я понимаю тебя.

– Это ведь так просто.

– Это так просто. Я вызвалась быть твоей защитницей, но, кажется, я больше на это не способна. Я могу умереть, если мы отправимся вместе со всеми на восток. Моим еще свежим ранам может не понравиться тряска по проселочным дорогам. Когда-то я думала, что смогу защитить тебя, не говоря тебе о многом, но сейчас… – Она закрыла глаза. – Но сейчас я должна поверить в тебя.

– «Поверить в меня»? Но что это значит?

– Что ты будешь сильной. Что будешь идти вперед. – Она закашлялась. – Я даже не знаю, с чего начать.

– Я тебе подскажу. Скажи мне, как так получилось, что вместо моей сожженной руки ангел даровал мне новую руку?

3

Вор

Бен ругался на чем свет стоит, в то время как ладони его скользили по украшенному лепниной карнизу. Глаза закрывались, чтобы не видеть, как мир кружится в радужном, калейдоскопическом круговороте. «Лучше вообще ничего не видеть, чем настроить эгиду на самую высокую вибрацию», – подумал он. Даже сквозь плотно сжатые ресницы Бен мог разглядеть вращающиеся разноцветные кольца.

Не открывая глаз, он еще крепче ухватился за карниз, надеясь, что никто не слышит, как его ноги стучат по стене. Он не боялся, что его кто-нибудь увидит – в эгиде и на такой высоте он может показаться лишь колышущейся ветром тенью, но если он наделает много шума, то они догадаются, что он здесь.

Помехой в его восхождении было не то, что мир слеп к нему, а то, что он в такой же степени слеп к миру.

Наконец ему удалось подтянуться, и, взгромоздившись на карниз, он вдохнул поглубже и попытался вновь открыть глаза. Возникла Прага – черный силуэт на мерцающем разноцветными красками фоне. Казалось, будто он сам стал призмой, расщепляющей свет.

И снова его посетила мысль: какого дьявола он лезет в дом к этому человеку? Действительно ли у него на то есть веские причины? Конечно, сэр Исаак разозлится, если он не принесет книгу. Но это можно и пережить. Важнее другое: если Ньютон не сойдет с ума, то «Сефер Ха-Разим» может стать решающим звеном в спасении Праги.

Но, сидя на карнизе и вцепившись руками в раму открытого окна, он понимал, что все это объясняет лишь причину, почему он вернулся за книгой. Но это не объясняет то, почему он смылся от Роберта и Фриска, выждал, пока Исаак бен Иешуа уйдет из дому, после чего предпринял это безумное восхождение по стене. А правда заключалась в том, что он считал унизительным для себя вернуться, посмотреть рабби в лицо и признать, что он в силу своего невежества позволил себя обмануть и взял не ту книгу, и умолять дать ему нужную.

Ему снова мешала гордость. Именно она не позволила ему сверить название книги с названием, записанным на листке бумаги. И сейчас все та же гордость не позволяла ему войти через дверь, а не лезть в окно. Слава богу, сейчас он осознал допущенную ошибку, надо признаться, не такого уж дурака воспитал Джошуа Франклин!

Но поскольку дело наполовину сделано и он уже сидит на подоконнике, то теперь остается только завершить его, то есть заглянуть в окно.

Внизу, на улице, кипела жизнь: слышались разговоры, смех, зазывные крики уличных торговцев на знакомых и незнакомых языках. Где-то пекли хлеб, и по улице распространялся соблазнительный запах. Желудок тут же напомнил ему, что он не ужинал вчера и не завтракал сегодня, если не считать несколько глотков пива, а время уже шло к полудню.

Вздохнув, он принялся осматривать комнату и чувствовал себя подобно пьянице, которому туман в голове мешает признать хорошо знакомую обстановку его же собственного жилища. Вот тот большой предмет, должно быть, кровать, предположил Бен, а тот – письменный стол. Присмотревшись, он не заметил в комнате никакого шевеления, из чего заключил, что никого живого в комнате нет. Казалось, что и перед окном ничего опасного нет. Чтобы окончательно в этом убедиться, он начал приседать, ощупывая пространство вокруг себя руками, пока руки не коснулись пола.

Он не знал, надолго ли ушел рабби. В конце концов, нет ничего ужасного в том, что он просто посмотрит, что есть интересного. Старик же обещал дать им книгу. И если он сейчас найдет «Сефер», то это не будет воровством, а всего лишь осуществлением обещанного.

Удовлетворенный подобными рассуждениями, он стал отходить от окна вглубь комнаты, насколько возможно осторожно, прислушиваясь, затаив дыхание, хотя, казалось, что все звуки поступают только с улицы, в доме – тишина. Осторожно он достал из кармана камзола ключ от эгиды, в глаза ударил белый свет, радужное сияние свернулось.

Как и предполагал, он оказался в спальне, чья обстановка поразила своим аскетизмом. Дверь, ведущая из спальни, была чуть приоткрыта.

Осторожно, вздрагивая при каждом скрипе половицы, он подкрался к ней и выглянул. Увидел лестницу и еще две двери. Немного успокоившись, так как не заметил ничего подозрительного, он выскользнул из спальни и направился к двери по левую руку, вспомнив, что рабби поднимался наверх, когда уходил за якобы «Сефер Ха-Разим».

Там оказалась библиотека, и сердце Бена подпрыгнуло и оборвалось – подпрыгнуло от радости, что библиотека так быстро найдена, оборвалось от ужаса – его глазам предстало огромное количество книг, никак не менее тысячи, и все на древнееврейском. Ругаясь, он тихонько закрыл за собой дверь и направился к полкам, заставленным книгами, прошел мимо столика, на котором лежали алхимические приборы, – мензурка, ступка с пестиком и, по всей видимости, барометр. Его охватила тоска, сколько же времени у него уйдет на поиски книги! Вздохнув, он начал обход полок слева, ища книги, заглавие которых начиналось с древнееврейской «С». Нашел одну, сравнил ее заглавие с названием, написанным рукой Ньютона, пошел дальше.

Часы на стене тикали, отсчитывая время. Прошел час, а «Сефер Ха-Разим» не была найдена, а он успел просмотрел только малую часть библиотеки, и внутренний голос подсказывал ему, что он ничего не найдет. И тогда Бен начал рассуждать: что бы сделал он, Бенджамин Франклин, если бы к нему пришли какие-то незнакомые люди и попросили у него книгу, которую ему не хочется отдавать? Конечно, он бы ее спрятал, а если бы нежеланные просители вернулись, то он бы стал утверждать, что у него этой книги никогда и не было. Руководствуясь приказом императора, они могли бы обыскать его полки, но ничего бы не нашли, и им бы ничего не оставалось, как поверить в его ложь.

Но почему же старик сразу не обманул их и не сказал, что у него нет такой книги? Вероятно, он счел себя вправе не давать то, что являлось его собственностью. Бен готов был с этим согласиться – собственность человека должна ему и принадлежать, – но его личные интересы шли вразрез с этой истиной. И вообще, зачем старик обманул его?!

Он оставил в покое полки с книгами и принялся оглядываться, размышляя, куда же можно было спрятать книгу. Где тут у рабби могут быть потайные ящики, секретные шкафы? Он проверил стол, заглянул под ковер на полу, но ничего не нашел. Он бродил из комнаты в комнату, уже совершенно уверенный, что в доме, кроме него, никого нет, он заглядывал в шкафы и буфеты, в коробки и ящики, и все без толку.

В который раз обходя дом, размышляя, сколько еще старик будет отсутствовать, он вдруг обратил внимание на некоторую странность на кухне. На чистом деревянном полу была рассыпана черная земля вперемешку с песком. Это были единственные следы грязи в безупречно чистом доме. Он пошел по едва заметному следу, и тот привел его в кладовку. Он уже был здесь но сейчас он осмотрел помещение более пристальным взглядом и заметил медный крюк на дальней стенке. Он покрутил его, и стена со скрипом, тяжело отодвинулась и открыла вход в кромешную тьму.

Казалось, будто черная как смола темень испугала пламя свечи, и оно задрожало, заметалось из стороны в сторону. Бен подумал, как давно он не прикасался к свече, хотя раньше он был учеником отца в свечной лавке и сам делал их чуть ли не каждый день. На некоторое время свечи вышли из обихода, их сменили алхимические лампы, но потом и лампы стали редкостью, так как их делали в основном в Англии и Голландии, а там сейчас производство и торговля переживали трудные времена. Как бы то ни было, в свете свечи он мало что мог рассмотреть, лишь запотевшие каменные стены. Нос его поведал ему о большем – в подвале пахло не только сырой землей, но еще серой и аммиаком. Знакомый ему едкий запах алхимической лаборатории.