Гнев. История одной жизни. Книга первая - Гусейнкули Гулам-заде

— Здравствуй, Парвин! — Я смутился, наверное, Парвин слышала наш разговор.

— Здравствуй, мой Гус! — засмеялась Парвин и потянула меня за руку. Я понял, ничего она не слышала, и сразу ободрился.

Мы, как обычно, пошли в сад и сели на скамейке под яблоней.

— Ну, рассказывай про Ширван, — попросила она.

Мне хотелось ей рассказать о чем-нибудь хорошем, хотелось поразить ее воображение красотами, но Ширван опять вставал в моих глазах мрачным видением: скучные серые дома, грязные улицы, шум, галдеж, и Абдулло и болячках… Я рассказал все, как было.

— Неужели он умер? — печально и в то же время гневно спросила Парвин.

— Боюсь, что да…

Как ни старался я потом развеселить ее и поднять свое настроение, ничего из этого не получилось. Простились мы вяло, лучше бы не было вовсе такой встречи.

Утром я вновь отправился в свое «кругосветное путешествие». Гей, дороги и горы!..

Если бы подсчитать, сколько километров я прошел за время работы почтальоном, то, наверное, веревкой такой длины можно бы обвязать шар земной!.. Бегаю за своим счастьем, а где оно? Правда мои гонки за счастьем пока не приносили мне горечи, но это до первого похода в Ширван. Я всегда чувствовал себя самоуверенным, пока не встретился с этим мрачным городом. Теперь же во мне зародилась тоска и злоба.

Почти всю дорогу я думал об участи Абдулло. Выжил он или добрый старик уже схоронил его? Я тешил себя надеждой, что бахши Абдулло жив. У него неплохо работало сердце, и дышал он с охотой… Он молод! Справится с болезнью Абдулло. За эти шесть дней, пока я в дороге, он наверное поправился и может ходить. Я передам ему привет от его жены Якши, а потом поведу с собой к Ходоу-сердару, пусть возьмет в свое войско.

Незаметно я подошел к Киштану. Оглядывая село с горы, я думал: «Сейчас зайду к Якши, расскажу ей все о ее муже…» Но тотчас прогнал эту глупую мысль. Она не вытерпит, сразу рванется в Ширван, всю дорогу будет плакать. Нет, лучше я сделаю так: приведу его домой, если жив, а нет — на обратном пути скажу об этом Якши.

Спускаясь с горы я встретился с киштанским пастухом-сказочником.

— Здравствуйте, дорогой апо! Как ваша жизнь? Не нападают ли волки?

— Ай, дорогой сынок, с тех пор как не стало полков и арке никто пока не тревожит. А что касается четвероногих волков, с ними вполне справляется мой пес.

— Да, летит жизнь, — говорю я. — Даже сесть и поговорить некогда. Давно я ваших сказок не слышал…

— А вот послушай, — с готовностью отзывается пастух. — Про всемирный потоп Нуха есть небольшой слушок… Умер во время потопа один грешник, летает между раем и адом, ждет суда. Вот, наконец, являются божьи судьи, посоветовались н выносят приговор грешнику: «ад!». Можешь, говорят ему, перед тем как сгореть, высказать свое последнее желание. Грешник взмолился: «Боже, ты велик! Ты могуч! Сделай меня таким великаном, чтобы тело мое заслонило весь ад и никто бы туда больше не поместился!» Вот это должно быть солнцем души каждого человека, сынок!

— Спасибо, отец, за умную сказку. Пойду…

— Шагай с богом, мой ягненок!

Заночевал я в Миянабаде, а на рассвете двинулся дальше. В полдень миновал село Солхи, затем Гилян. И вот опять я в Ширване. Сдал почту, спешу в караван-сарай. Абдулло нет. Место, где он лежал, занимает другой человек, который ничего не знает и не слышал о больном. Другие тоже, видимо, только что остановились на отдых, пожимают плечами, дескать, ничего не знаем. Как очумелый, я обежал все помещения постоялого двора, но безуспешно.

Наконец, догадался обратиться к дворнику. Уж если Абдулло умер, то вынос его тела, наверняка, не обошелся без помощи дворника. Я подошел, спросил об Абдулло. Дворник сказал:

— Это который был без памяти?

— Да, остался со стариком.

— Помню такого. На второй день он пришел в сознание. Потом к нему приехали какие-то люди. Фургон во дворе стоял. Я не спросил, кто они. Только на следующее утро вспомнил: «Дай, думаю, взгляну, как этот бродяга бездомный… еще дышит?» Зашел в людскую конюшню, а его уже след простыл. Может, эти фургонщики отвезли в Мешхед?

— Хорошо, если так. Иногда встречаются добрые люди.

Дворник ушел. Я поспрашивал о старике, которому доверил присматривать за Абдулло, тоже ничего толком не узнал. «Мертвец» исчез бесследно.

Двадцать раз я побывал после этого в Ширване, но про Абдулло так ничего больше и не узнал.

Однажды, перед выходом в Ширван, меня вызвал в арк Аллаверды-сердар, боевой заместитель нашего вождя. Общительный и простой, как и его брат Ходоу, Аллаверды пользовался среди населения Миянабада большим почетом. Вскоре после свержения Монтасера, его избрали головой города и он с поразительным хладнокровием вершил дела. При виде его, неосведомленный вряд ли мог бы сказать, что Аллаверды из пастухов. Осанка, умение вести себя с людьми говорили о том, что этот бедняк родился для того, чтобы стоять во главе народа. Аллаверды-сердар принял меня у себя в комнате.

— Это письмо передашь Ходоу-сердару. Он — в Гиляне.

— Есть, господин сердар!

— Попроще, господин почтальон! Разве я похож на господина?

— Вылитый господин. Что-нибудь важное? — спросил я, показывая на конверт.

— Важное, Гусейнкули. Видно, борьба только начинается. Ну, иди, медлить нельзя!

Дорогой я только и думал: «Почему же Ходоу-сердар в Гиляне? Что ему там делать, в этом маленьком селении? Он же все время находился в Давлатабаде. Может быть, Гилян имеет особое стратегическое значение? Вообще-то, это, наверное, военная тайна…»

Я уже подходил к Гиляну, когда навстречу мне из-за скалы вышел молодой парень с винтовкой. Грудь его крест на крест была опоясана патронташами. Нетрудно догадаться, что это один из бойцов Ходоу-сердара. Парень поздоровался со мной, повернулся в сторону гор и пронзительно свистнул. Тотчас появилось несколько всадников. Одеты они были так же как и этот: в архалуках, чарыках, головы обмотаны шелковыми платками. Каждый сидел на коне арабской породы, за плечами трехзарядки, на боку — по маузеру. Когда они приблизились, в первом я узнал Ходоу-сердара. Вернее, я еще не успел его разглядеть, а узнал по голосу. Он крикнул, направляя ко мне коня:

— А, это наш постчи! Привет тебе, добрый вестник! Я рад тебя видеть в Гиляне.

— Здравствуйте, сердар! Вам письмо от Аллаверды-сердара. Вот возьмите.

Тут же, не слезая со скакуна, он вскрыл конверт и стал читать. Всадники следили за выражением глаз сердара, пытаясь понять, хорошее или плохое сообщение. А я тем временем любовался их воинскими доспехами, а главное — скакунами: кони были, как на подбор, белые с выгнутыми, как у лебедей шеями. Окончив читать, Ходоу-сердар сунул письмо в карман. На лице его не отразилось ни радости, ни разочарования, а глаза загорелись жарким блеском.

— Ну, что, Гусейнкули, не надоела тебе почта? Не тяжел тебе груз? — улыбнулся Ходоу-сердар. — А то, может, достать тебе лошадь — полегче будет.

— Надоело, сердар-джан, — признался я. — Надоело возиться с письмами и газетами. Клянусь моей мамой, клянусь солнцем и луной, я завидую вашей жизни, сердар-джан!

— Не спеши завидовать, братишка! Не было бы твоих писем и газет, может быть, не было бы и этих винтовок, и патронов, и лошадей. Не спеши, поработай еще.

Разговаривая, мы двинулись в сторону Гиляна: они на конях, я пешком. Миновали Гилянские ворота. На равнине Тахте Ворге показался отряд всадников, которые ехали нам навстречу. Скоро мы остановились, и я узнал помощников Ходоу-сердара — Абдулали и Гулам-реза. С ними было еще человек десять. А позади кавалькады тянулись на привязи неоседланные лошади.

— Ого, неплохой урожай винограда! — не сдержался, воскликнул я, зная, что эти кони, наверняка, отобраны у сельских богатеев.

— А это ты, киштанец? — засмеялся Гулам-реза. — Привет тебе на нашей земле. Сбор винограда хорош, ничего не скажешь! Это потому, что сейчас — год курицы. Видишь, подо мной коня — белого в черных яблоках? Такие лошади попадаются в год курицы.

До въезда в Гилян по пути повстречалось еще несколько групп с «добычей». Всадники Ходоу-сердара разъезжали по всей ширванской дороге, не пропускали ни одного встречного. Если это был бедняк, — отпускали с миром, богатого ждала другая участь. Что поделаешь, надо было как-то содержать армию повстанцев. Я понимал, как трудно приходится Ходоу-сердару.

Обедал я у него. Сидели в темной нищенской хижине на кошме Ходоу-сердар, Гулам-реза, Абдулали и еще несколько приближенных курдского полководца. Разговор был не из веселых, и пользуясь случаем, я рассказал о бахши Абдулло. Ходоу пообещал разузнать через своих помощников про музыканта, затем сказал, что немедленно надо созвать всех командиров, сюда в Гилян. Завтра приедет Ареф.

«Что-то происходит очень важное, — думал я шагая в Ширван. — Просто так Ареф не поедет!» Хотелось вернуться назад, выбросить к чертям почтальонскую сумку, попросить у Ходоу коня и винтовку. Воевать надо, а не с бумагами возиться!