Проигравший из-за любви - Мэри Брэддон

— Мне нравится то, что нравится моей девочке, — сказал Марк Чемни. — Если у нее сердце лежит к путешествию на континент, то мы поедем туда.

— Нет, нет, папа, — тоскливо сказала Флора, неожиданно изменившись в лице, как будто в ее голове возникла тревожная мысль, — мы поедем только туда, где будет хорошо для тебя. Посоветуйте, пожалуйста, как нам быть, доктор Олливент. Не будет ли лучше остаться дома, не навредят ли папе трудности путешествия?

— Думаю, что нет. Думаю, что перемена места и климата будет полезна для него.

— Тогда я поеду туда, куда пожелает папа, — сказала девушка с необычайной нежностью, печально взглянув на лицо отца и обхватив своей маленькой ручкой руку отца. Прелестная картина юной женственности и грации более нежной, чем красота, которая так часто ускользает от острого глаза художника. А Марк задумчиво смотрел на окружавший их пейзаж, устремляя свой взор на голубую гладь широкой реки.

— Тогда мы поедем в Брэнскомб. Это единственный английский курорт, который я знаю. Ты должен помнить его, Олливент, это то самое место, где мы часто бывали в детстве.

— Я весьма слабо помню проведенные там дни, они были скучны для меня.

— Скучны! Это когда под твоими ногами море? Ведь есть вечная красота, которая совсем не связана с тем, что есть на земле. Оставьте меня наедине с морем, мне будет все равно, на чем стоять, будь то скала или иссушенный солнцем песок. Поэтому если Брэнскомб и скучен сам по себе, то то, что его окружает, удивительно, Мне до безумия нравился Брэнскомб в детстве. Возможно, лучшим временем в моей жизни были те длинные солнечные дни, которые я проводил на побережье или на галечных пляжах залива.

— Умоляю, давай поедем в Брэнскомб, папа. Я так хочу побывать в том месте, которое ты так полюбил, — сказала Флора, оживленная живописными рассказами отца. Вряд ли он был так сильно болен, как думала Флора, глядя на серьезное выражение лица доктора. Марк рассуждал так, как будто для него существовала радость жизни, казалось, в его груди клокочет фонтан жизненной энергий.

— Вы будете навещать нас в Брэнскомбе, мистер Лейбэн? — спросила она веселым тоном у художника. — Я не думаю, чтобы вас могло испугать длинное путешествие.

Она подумала, что он может каждую неделю проделывать расстояние от Лондона до Эдинбурга в тех ужасных кэбах, свистящий звук колес и хлопанье дверей которых так часто пугали ее.

— Прошу прощения, — сказал Уолтер, оторвавшись от своих мечтаний. — Кто это Бренскомб?

Все нужно было объяснять ему заново. Очевидно, он уже четверть часа как не слышал ничего из того, о чем разговаривали его собеседники.

— Вы должны приехать к нам в Девоншир и научить меня рисовать море. Я буду заниматься эскизами целый день.

Конечно, он был бы очень польщен, правда, поездка к морю не входила в его планы, но он мог бы помочь ей чем сможет, как только закончит начатую сейчас картину.

Это был ранний май. Мистер Чемни и его дочь все еще не были в Королевской Академии.

— Я думала, что ваша самая важная картина была уже закончена и отослана прошлым месяцем, — заметила Флора.

— Нет. Я действительно думал отослать ее в этом году, но был слишком ленив. Картина лишь наполовину окончена. Я не хотел работать спустя рукава, кроме того, я не мог найти для себя подходящей модели.

— Мне очень жаль. Я так хотела увидеть вашу картину на выставке. Значит, там нет ничего из ваших работ, — сказала она с сожалением.

— Да. Правда, я послал какую-то маленькую картинку, для интереса, и, к моему удивлению, ее приняли. Конечно, они подвесили ее под самый потолок, но все же.

— О, пожалуйста, расскажите мне об этом.

— Мало что можно сказать по этому поводу. Там изображена всего одна фигура. Вы можете пройти через все залы несколько раз, не заметив моей картины.

— Я не смогу, — наивно сказала Флора. — Я узнала бы ваш стиль. Но скажите же мне, кого вы изобразили.

— Я назвал её Эсмеральда — это одна из героинь Виктора Гюго, как вы знаете. Одинокая женщина, борющаяся с темной стеной безразличия. Бледное, отчаявшееся лицо, всматривающееся в сумрак.

— Должно быть, это грандиозно, — сказала Флора восхищенно.

— Только для дружеских глаз. А то недавно одна газетенка написала, что мои краски похожи на шпатлевку, а тени напоминают цвет горохового супа.

— Бедняга! — воскликнула Флора. — Завидуют, конечно. Почему они позволяют, чтобы несчастные художники терпели такую критику?

— Не очень порядочно, не правда ли? Хотя, пожалуй, я хотел бы, чтобы мои работы признавали.

Детали предстоящей поездки были обсуждены после обеда, который проходил в старинной столовой гостиницы Стара и Гартера, которую каждый из нас помнит так хорошо и в которой многие из нас бывали со своими друзьями, возможно, уже ушедшими из этой жизни. Они обедали возле широкого окна с видом на прекрасную долину, по которой, извиваясь серебристой лентой, текла Темза, плавно огибала рощу Хэма, разделяясь на два рукава, сливающихся вновь после обегания островка с ивами. Сидя у этого окна, они обсуждали до поздних сумерек предстоящую поездку в Брэнскомб. Марк Чемни был полон идей, Флора казалась счастливой и воодушевленной, доктор Олливент улыбался чаще, чем обычно, только художник был задумчив и смотрел на пейзаж за окном, подперев подбородок руками. Девушка посматривала на него украдкой, удивляясь его необычному молчанию. Но затем она решила для себя, что, должно быть, он всегда задумчив, когда встречается с природой. Даже этот привычный пейзаж, который каждый кокни[2] знал всем своим сердцем, но очарование которого было безгранично, казалось, мог вдохновлять его.

— Думаю, что я поеду с вами, — сказал доктор, если, конечно, у вас нет возражений. У меня еще ни разу не было отпуска с тех пор, как я вернулся с континента, за исключением коротких визитов в Париж, где я мог прослушать научное сообщение или понаблюдать за экспериментом. Вы навряд ли назвали бы это отдыхом. Я бы нисколько не удивился, если бы мне вдруг пришла в голову мысль о том образе жизни, который я обычно рекомендую своим пациентам.

— О, доктор Олливент, конечно поедемте вместе, — воскликнула Флора радостно. — Я сама никогда бы не подумала просить вас об этом, зная как точно расписано ваше время. Но это было бы так здорово чувствовать, что вы позаботились бы о папе. Хотя, конечно, ему не нужны особые заботы. Я надеюсь, за исключением лишь моих, — сказала Флора с тревожным взглядом, как будто хотела сказать: «Ну скажите же, что все хорошо».

— Да, малышка, я не могу иметь более нежную няньку, чем ты, — сказал отец, притягивая к себе хрупкую фигурку дочери. — И пока я живу, твоя забота будет делать меня счастливым. Только знай, дорогая, даже прекрасный механизм рано или поздно изнашивается и однажды выходит из строя, как та чудесная карета, о которой мы читали прошлым вечером.