Братья - Михаэль Бар-Зохар

– Что ты ей сказал? – перебил Дмитрий.

– Я сказал, что, если она позволит нам трахнуть ее, то мы никому не скажем, чем она занималась с Мишей Пугачевым. Если она откажется, то об этом узнает весь детдом. Ее отца уволят, и тогда уж ей не спать больше со своим хахалем... – Он помолчал. – Вчера она отказалась, но я навестил ее еще разок сегодня после обеда, и она согласилась. Она ждет нас, Димка.

– Она говорила с Пугачевым?

– Не думаю. – Ваня пожал плечами.

Дмитрий следовал за приятелем. Голова у него слегка кружилась. Не может быть, думал он, должно быть, он спит и видит сон. Наконец-то у него будет настоящая близость с женщиной. И не просто с женщиной, а с самой лучшей, самой сладострастной, самой восхитительной! Зоя, он должен трахнуть Зою!

Зоя открыла им дверь домика и пропустила внутрь. Она была в юбке и в свитере, который туго обтягивал ее соблазнительную грудь. Дмитрий заметил, что глаза ее слегка припухли от слез, а губы мелко дрожали. Зоя провела их через темную кухню в гостиную, уставленную нескладной мебелью, грубыми стульями и шкафами. У стены приютился старенький радиоприемник, а торшер с абажуром из промасленной бумаги отбрасывал на пол круг тусклого света. Пушистый жемчужно-серый кот, развалясь на диване, подозрительно разглядывал вошедших.

– Сюда, – сказала Зоя, открывая дверь.

– Иди первый. – Дмитрий повернулся к Ване. – Я подожду тебя здесь.

– Разве ты не хочешь посмотреть? – сально осклабившись, спросил Ваня.

– Нет, – отрезал Дмитрий. “Не хочу я смотреть на тебя, – думал он, – и не хочу, чтобы ты смотрел на меня”.

Войдя в комнату Зои, Ваня щелкнул выключателем, включив свет, и Дмитрий услышал приглушенные возражения девочки. Шагнув к двери, Дмитрий плотно закрыл ее. Он не находил себе места. Сел на стул, опять вскочил. Желтые кошачьи глаза следили за каждым его движением. Дмитрий взял со стола журнал “Огонек”, нехотя пролистал и кинул обратно. Нетерпеливо покрутив рукоятки радиоприемника, он оставил его в покое и стал кружить по комнате. Ладони его взмокли от пота, и он вытер их о штаны.

Сквозь дверь доносились стоны приятеля, которые становились все громче и наконец оборвались на высокой ноте невыразимого наслаждения. Последовала недолгая пауза, а затем из спальни появился Ваня. Волосы его были взъерошены, а глаза сверкали. Пока он застегивал штаны, на лице его сохранялось счастливое выражение.

– Ну, братишка, – пробормотал он, – это что-то! Иди-иди, узнаешь, что такое рай!

Дмитрий вошел в комнату и закрыл за собою дверь. Спальня была освещена лампочкой, свисающей с потолка. В одном углу были свалены тряпичные куклы и плюшевые медвежата, а у окна на стене висели три полки с книгами. Вдоль стены выстроились старенький шкафчик и стол со стулом. Над столом был приколот к стене плакат с изображением балерины, склонившейся в грациозном поклоне, – белое платье на серо-голубом фоне.

Дмитрий взглянул на кровать и даже перестал дышать. Зоя, совершенно раздетая, лежала на смятых простынях. Ее руки были безвольно вытянуты вдоль тела, и она нисколько не пыталась прикрыть свою наготу. Дмитрий, который никогда раньше не видел голых женщин, почувствовал внизу живота сильное напряжение. При взгляде на ее круглые груди с розовыми сосками голова у него закружилась, но больше всего его восхитили густые курчавые волоски, покрывающие треугольный лобок.

Расстегивая штаны, Дмитрий приблизился к кровати. Зоя лежала, закрыв глаза, и тихо плакала; ее ресницы слиплись от слез, которые просачивались сквозь сжатые веки и стекали вниз по вискам. Дмитрий хотел поцеловать ее, – он так часто представлял себе, как ее мягкие губы раздвигаются под его поцелуем, но Зоя отвернулась, лишь только почувствовала его дыхание на своем лице. Затем она разрыдалась в голос. Горькие рыдания сотрясали ее тело, и она закрыла руками лицо.

Дмитрий в замешательстве уставился на нее. Он не думал, что это будет именно так. Он жаждал вкусить ее пыла, ее жаркого огня, он хотел, чтобы они любили друг друга, задыхаясь от страсти. Вместо этого перед ним лежала несчастная и жалкая девчонка, громко ревущая от унижения и стыда. Она не желала даже, чтобы он к ней прикасался. В какое-то мгновение в груди его шевельнулся все тот же страшный, испепеляющий гнев, который он впервые почувствовал, сталкивая в карьер Бунина. Кровь бешено застучала в висках, и он инстинктивно сжал кулаки и напряг тело, но Зоя выглядела такой беззащитной, такой несчастной, что его ярость угасла сама собой. Теперь он чувствовал одно лишь отвращение и не знал, что ему делать.

Дмитрий отвернулся. Балерина на плакате протягивала к нему свои длинные гибкие руки. Напряжение в паху исчезло, и он поежился. Протянув пальцы, он осторожно прикоснулся к Зоиным волосам и быстро вышел из комнаты.

– В чем дело? – удивленно уставился на него Ваня. Постепенно глупая ухмылка на его лице погасла.

– Идем, – решительно сказал Дмитрий и вышел через заднюю дверь.

По дороге он задел стул, который с грохотом обрушился на пол.

– Твою мать! – выругался он.

Кот выгнул спину и сердито зашипел ему вслед с дивана.

Он стал мужчиной год спустя с дочерью нового шеф-повара. Валя была полногрудой и широкобедрой девицей семнадцати лет от роду, с длинными обесцвеченными волосами, широким лицом, веселыми карими глазами и звонким Заливистым смехом. Ей понадобилось всего два месяца, чтобы завоевать репутацию девушки, с которой легко договориться.

– Надо только сделать ей какой-нибудь подарок, – с видом знатока объяснил Арам, – и она покажет тебе, что значит хорошо провести время.

Дмитрий послал Ваню на переговоры, и за считанные минуты дело было улажено. Валя согласилась ублажить Дмитрия за две литровые бутылки водки, “но чтоб настоящих, с целой пробкой и неразбавленных”.

Встретив Дмитрия на заднем дворе кухни, она с серьезным видом осмотрела подарок.

– Пойдем внутрь, – сказала она, беря его за руку. Ладонь у нее была мягкая и сухая.

Она привела его в кладовку рядом с кухней, где устроила из пустых мешков вполне сносную постель. Когда Дмитрий признался ей, что еще ни разу не спал с женщиной, Валя преисполнилась энтузиазма. Кислая девчонка на глазах превратилась в страстную женщину с ненасытным аппетитом. Услышав о том, что у него нет никакого опыта в постельных делах, она порывисто прижала его к себе, распаляясь все сильнее и сильнее.

– Иди сюда, малыш, – шептала она, в то время как ее гибкий язык то оказывался у него глубоко во рту, то щекотал уши и ласкал шею. – Позволь мне сделать тебе хорошо, позволь своей Валечке показать тебе, что аисты и капуста – просто глупые сказки.

Она тискала и целовала его на мягких мешках из-под муки в полутемной подсобке, она раздела его и заставила ласкать свои крепкие груди и набухшие соски. Затем она обвила его сильными ногами и, усевшись верхом, принялась ласкать и гладить его своими опытными руками, прикасаясь к нему то грудью, то влажно пульсирующим лоном, то нежно целуя его.

Она подпрыгивала на нем, кусала его, целовала, щипала, ласкала, высасывала его, пила его, стонала и вскрикивала в восторге страсти, и это повторялось снова и снова. Она наслаждалась им с таким самоотречением и жаром, перемежая стоны взрывами смеха, что Дмитрий подумал, что она, пожалуй, получает от этого гораздо большее удовольствие. По справедливости это она должна была бы отдать ему пару пузырей за удовольствие, которое получила. Впрочем, он даже никогда не подозревал, что занятия любовью могут принести такое наслаждение. Несколько часов, проведенных с этой девушкой, от которой приятно пахло созревшим хлебом, мылом и сладким потом, навсегда остались одним из немногих светлых пятен в его воспоминаниях о безрадостной юности.

Генерал Ткаченко снова приехал навестить его за несколько месяцев до его семнадцатилетия. Дмитрий только недавно сменил свой пионерский галстук на комсомольский значок. С тех пор, как они встретились три года назад, Ткаченко почти не изменился. Костюм сидел на нем все также небрежно, а голос и глаза были такими же настороженными, как и раньше, однако мешки под глазами стали заметнее, а кашель – еще более скрипучим и резким.

Ткаченко сообщил, что происшедшая два года назад отставка Хрущева и приход к власти Леонида Ильича Брежнева замедлили работу специальной комиссии по пересмотру всех дел, в том числе и дела его отца. В конце концов примерно месяц назад Борис Морозов был полностью реабилитирован и ему были возвращены все его награды и воинское звание полковника.

Дмитрий слушал молча. Он настолько привык к несчастьям и неприятностям, что не знал, как ему воспринимать хорошие новости.

– Настала пора выбираться отсюда, сынок, – сказал Ткаченко, вынимая из кармана пачку бумаг. – Я хотел бы, чтобы ты заполнил эти анкеты. Это заявление и прочие документы, необходимые для поступления в Высшую школу КГБ. Через пару месяцев для собеседования с тобой сюда прибудет комиссия. Я хочу, чтобы ты, как и твой отец, был рядом со мной. Мне кажется, что тебя ждет блестящее будущее.