Кибер-вождь - Александр Белаш

Жутковатое пятно на стене дома сменилось зрелищем льющегося кефира — пакет, кефир и стакан были одинаково прозрачны. За кадром кто-то сладострастно и призывно стонал. Насколько знал Доран, стон источала страшненькая дама лет пятидесяти, квадратного телосложения, лысая от рождения (что поделаешь — черная генная карта!); она за семь бассов в час изображала звуки поцелуев, кваканье, мяуканье, жужжание мух, писк и клекот йонгеров — причем гораздо лучше, чем все это звучит на самом деле!

— Напиться, что ли, этого кефира… Волк, ты его пробовал?

— Нет, — гулко ответил оператор. — Я патриот, а его варят по туанской технологии.

Флаер «NOW» начал разворот — надо спешить к следующему объекту. Волк, пользуясь передышкой, развалился и вытянул ноги, тайком заглядывая через визор на 17-й канал — Отто Луни со своими похабными клоунессами рекламировал прозрачный сыр.

После случившегося в среду буйного припадка Рыбаку ужесточили режим — отняли телевизор, пристегнули к койке на денек и придавили мысли транками — но больше не приставали, а психиатр зачастил в палату с уговорами: «Одумайся, надейся, жизнь — это дар божий» — и так далее.

Приходил в субботу еще некто в штатском — этот никем не прикидывался, сразу показал удостоверение агента «политички».

— Вместо кино, — усмехнулся Рыбак, — а то я без Принца Ротриа соскучился. Пытать будешь?

— По-моему, ты сам себя уже замучил — дальше некуда, — агент был тоже не прочь пошутить и этим немного расположил к себе Рыбака. Разговорились; агент — первый за все время! — посочувствовал о смерти Гильзы: — Я понимаю, каково тебе сейчас. В школе у меня была девчонка, красавица. Мы очень дружили. У нее нашли «болезнь переселенцев»… Она долго умирала, согласилась на эвтаназию. Я боялся, что мне не дадут с ней проститься, но она настояла, чтоб я был с ней до конца, как друг. И ее родители согласились.

Подобных историй агент мог придумать с десяток, на разные вкусы, но упоминание о широко известной, роковой и коварной «болезни переселенцев», превращавшей детей в живые мумии, сработало безотказно — Рыбак помимо воли поверил, и агент ненадолго получил доступ в его душу.

— Мне не надо знать, общался ли ты с баншерами; это уже доказано следствием. Но за ними стоят люди, которые тебя использовали. Не стану скрывать от тебя — это «непримиримые» из Партии. Если б они отдавали деньги, предназначенные для террора, какому-нибудь медицинскому фонду, многие бы вылечились — в том числе и ты. Как видишь, они предпочитают разрушение и смерть. Думаю, тебе не стоит брать на себя всю ответственность за то, что ты был исполнителем чужой воли… Они израсходовали тебя, как патрон.

Рыбак промолчал; он не верил властям. Они всегда врут и обманывают. Стик Рикэрдо сказал: «Все начальники — слуги дьявола». Да, похоже… Они улыбаются, но в глазах у них пусто, вместо души — дыра, а вместо сердца — гадина, черная и склизкая. Говорят они не по-людски, каким-то вывернутым и заумным языком — «реструктуризация», «конструктивный подход», «рациональное сотрудничество», — и все затем, чтоб ты скорей ушел из кабинета и не мешал им пить кофе. После этих разговоров ты, как пьяный, ничего не соображая, хочешь вытрясти из ушей громоздкие слова и остаешься дурак дураком, уразумев одно — что за их словами ничего нет, ноль, что это оболочка без начинки.

Но агент не улыбался, и он был первым, кто близко принял к сердцу его горе. Хотелось ему верить — может быть, потому, что Рыбак устал видеть вокруг одних врагов. Ну, пусть не друг — но он относится к тебе хоть чуточку по-доброму…

Вдруг он говорит правду? Партия… Рыбак с детства рефлекторно побаивался этого слова. К Партии опасно прикасаться. Они хотят силой перевернуть мир. Да кто им позволит?! Девять видов полиции, национальная гвардия, сэйсиды, «политичка», армия — и все стоят на страже; только пикни, руки-ноги оборвут. Лучше заниматься мирным сталкингом, чем ежеминутно ждать, что к тебе в конуру вломятся бронированные верзилы, скрутят и вышлют куда-нибудь, где вместо воздуха — метан.

— А вот нормальные люди, — продолжил агент, немного выждав, — проявили к тебе куда больше участия. Доран создал фонд в твою поддержку; люди собирают тебе деньги на лечение…

Рыбак растерялся. Он-то себя уже похоронил и ни на что не рассчитывал, кроме покоя в вечной тьме.

— Соберут, я полагаю, — без напряженья говорил агент, как о чем-то заведомо известном. — Тебе надо около пятидесяти тысяч; в складчину это нетрудно. Конечно, закон есть закон, и суд состоится… но ты будешь жить. Свиной трансплантат вполне надежен, если создан на основе твоих генов. Пять-шесть месяцев, пока растет свинья, потом операция — и от болезни останется несколько шрамов на коже. Обычные люди сделают для тебя то, чего Партия никогда не сделает.

— Спасибо, — вырвалось у Рыбака; если до сих пор его окружала мрачная явь, то сейчас сквозь нее проступили дивные грезы и не хотелось, чтобы они ушли. — Но я не знаю ничего про Партию.

— А что за файлы о «черном вторнике» показывал Стик Косичке? — вопрос прозвучал ненавязчиво.

— Я не видел. В Сети много чего лежит на больших машинах.

— Да, ты прав. Я тоже считаю, что Стик ни при чем. А Звон запутался… Надеюсь, он не имеет сомнительных связей. Суда ему не избежать, но печально будет, если ему припишут к обвинению сознательное участие в преступной политической организации. Я разузнал о нем — он работящий малый, несобранный, но безобидный. Его могли вовлечь, втянуть… Жаль, если эти люди останутся в стороне, когда его осудят. Кто мог повлиять на него?

Пелена грез рассеялась; Рыбак вдохнул поглубже, сдерживая кашель, — перед ним сидел монстр, притворившийся человеком. Немигающий впившийся взгляд, черный язык облизывает в ожидании безгубый рот. Офицер из войска Ротриа.

— Спасибо за хорошие новости, — тщательно выговорил Рыбак. — Звона я знаю плоховато. С кем он водился, где ходил — спросите у него. Когда поймаете.

— Куклами, с которыми ты жил, руководил некто Фердинанд, — сказал агент, вставая. — Он из боевиков Миля Кнеера. И еще неизвестно, как этот факт сыграет на процессе. Подумай, Варвик. Постарайся вспомнить; это в твоих же интересах. Одно дело — отбывать срок в обычной тюрьме, а совсем другое — быть высланным в колонии под спецнадзор.

— До свидания. — Рыбак старался выглядеть спокойным.

— В колониях тяжелые условия… особенно для тех, у кого слабое здоровье. Кто вспомнит о тебе, когда ты будешь ТАМ, далеко-далеко? А мое ведомство может помочь…

— Приятно было познакомиться.

— Уверен, ты учтешь все «за» и «против».

— Я ни о ком и ничего не знаю, офицер.

— Мы побеседуем позже, о'кей? И помни, что я — на твоей стороне.

Оставшись один, Рыбак стал задумчиво жевать противную нетканую салфетку. Поманить жизнью — и погрозить смертью; ловко у них получается. Жабы подлючие… Им надо, чтобы ты оговорил кого-нибудь; ткни пальцем, назови имя — и потянется цепь допросов, и где-нибудь найдется слабина, и закрутится дело, наматывая на себя людей…

Ты думал — пролетел над Городом, и все? Оказалось — это не конец, это начало. Самое трудное — впереди. Ты одинок, ты болен, ты ни жив ни мертв. Сдайся, прими их правила игры — и отсидишь без проблем. С новыми легкими, новым сердцем.

Эй, вы, нормальные люди! Где же вы были раньше со своей добротой?!!

А теперь откупаетесь, да?

Ночь и день Рыбак думал и думал, а потом прямиком с Бернслайн прилетел Доран — учредитель и распорядитель фонда «Доброта сильнее гнева». Сегодня ему не посмели отказать в свидании.

— А первый взнос сделал Стик Рикэрдо! Отдал весь гонорар за интервью. Сегодня на твоем счету уже семнадцать с лишним тысяч; поступления продолжаются! Я начал переговоры с клиникой Мартенса; они готовы приступить к созданию трансгенного животного немедленно, то есть — тебе не придется долго ждать!.. Слушай, Варвик, ты рад или нет?

— Угу. Я рад по-сумасшедшему. Но как прикину, сколько лет сидеть и где… Доран, нельзя от фонда отломить на адвокатов? Так, кусков десять.

— Это будут твои деньги; что хочешь с ними, то и делай. Но я бы настоятельно советовал начать с лечения. Ведь жизнь — это…

— …дар божий; психиатр мне уже объяснил, а я думал — она в наказание, как тюрьма. И сбежать не дают.

— За тобой здесь следят? — без обиняков спросил Доран.

— А то! — Рыбак глазами показал на телекамеру в углу под потолком. — Круглые сутки. Думают, я во сне проговорюсь. У меня две матери!! — крикнул он камере, показывая пальцами рога.

— Я беседовал с юристами. Дело твое мутное, не сказать — провальное. Никаких смягчающих обстоятельств, кроме болезни, — а от нее ты избавишься. Все еще хуже осложнилось — выяснилось, что киборги…

— Знаю-знаю, их мне подослал Миль Кнеер. Вот я и хочу, чтоб адвокаты раскопались с этим. Меня тут зарыли: «Ты с баншерами», «Баншеры с тобой»… Кто это видел-то?! Политику мне клеют, говорят: «В колонию сошлем, ты там подохнешь».