Алиовсат Гулиев - Он писал историю - Эльмира Ахундова

Однако тут во всей сложности встала еще одна проблема: как сделать так, чтобы отец ничего не заметил. Было решено: под его взглядами сидеть с печально опущенной головой.

Поведение дочери в ресторане встревожило Алиовсат муаллима. С чего это его обычно жизнерадостная, любящая шум и веселье Чита сидит с таким грустным видом?

- Чита, тебе здесь не нравится? - спросил он. - Почему ты сидишь, опустив глаза?

- Здесь такой яркий свет, - пожаловалась дочка.

Но не таким человеком был Алиовсат Гулиев, чтобы дать провести себя на мякине. Он внимательней вгляделся в лицо дочки и все понял. Не стирая с лица своей знаменитой улыбки, покорявшей всех вокруг, он шепотом, чтобы не привлекать внимания окружающих, проговорил:

- Сходи в дамскую комнату и посмотри на себя. Если найдешь это красивым, возвращайся, какая есть, а если - нет, то умойся.

Афаг ханум, дочка своего отца, тоже с очаровательной улыбкой встала и вышла из-за стола. То, что в гостиничном номере казалось девушке вполне приличным и красивым, в ярком свете дамской комнаты ресторана "Националь" предстало перед ней во всей своей неприглядной откровенности. Она взглянула на себя глазами отца.

"Это был тихий ужас, - вспоминает Афаг ханум, - полнейший абстракционизм, работа начинающего авангардиста, который неумелой, может быть, дрожащей спьяну рукой наносил эти мазки, эту радугу. Естественно, я умылась.

Сказать, что был какой-то оглушительный скандал, конечно же нельзя. Мне достаточно было его шепота сквозь сжатые губы. Отец же был невероятным артистом. Не дай Бог, чтобы люди заметили какой-то конфликт".

***

Надо сказать, что Алиовсат муаллим придавал очень большое внимание развитию у своих детей эстетического вкуса. Сам он к чтению художественной литературы пришел поздно: в юности время было не то, все его мысли занимала только история, да и русским языком, как мы помним, он овладел лишь к двадцати годам. Теперь же, в зрелом возрасте, он с восторгом погружался в малоизвестный ему до того времени мир книг. Однако и здесь он подходил к вопросу по-гулиевски серьезно.

Как-то на книжной полке у Играра Алиева он увидел незнакомого ему автора - Артура Конан Дойла.

Пусть нынешнего читателя не удивляет эпитет "незнакомый" применительно к имени Конан Дойл. В начале шестидесятых годов количество изданий этого популярного писателя в Советском Союзе можно было посчитать на пальцах одной руки, причем издания эти выходили до обидного мизерными тиражами.

Алиовсат муаллим заинтересовался книгой и взял ее почитать. К рассказам о Шерлоке Холмсе ученый отнесся очень вдумчиво, творчески. Во всяком случае, при следующей встрече с Играром Алиевым он попытался, хоть и в шутку, анализировать действия знаменитого сыщика, определить их верность и логику. "Мы с дядей Играром катались от смеха, - вспоминает Афаг Гулиева".

Следующим открытием для него стали исторические романы Лиона Фейхтвангера. Нам представляется, что в этом проявился интерес историка, нашедшего в произведениях немецкого писателя то, чего не могло быть в специальных трудах, - созданные силой художественного воображения характеры, личности исторических персонажей.

Из рассказа Афаг Гулиевой:

"Особое впечатление на него произвел роман "Гойя".

Дело в том, что мы с рождения видели эти книги у себя дома, для нас это было нормой, и мы читали эти книги в положенном для каждой из них возрасте. Он же пришел к книгам поздно и воспринимал их с позиции своих двадцати пяти - тридцати лет.

Стоило ему услышать о какой-то книге, он ее моментально доставал, читал, анализировал. Каждая книга у него имела свое место на полке. Любимые - стояли поближе, те, что оказывались менее интересными, уходили на верхние полки.

У него было очень мало времени для чтения. Он мне часто говорил:

- Ты знаешь, я больше всего жалею о том, что не могу вернуться к прочитанному.

Поздно открывший для себя необъятный мир литературы, он очень хотел с раннего возраста привить детям любовь к чтению. Проще всего было со старшей - Кябутар. Девушка читала запоем, практически не выпускала книгу из рук. Сложнее было с Талатумом, который, как и большинство мальчиков, предпочитал более активные виды досуга. Можно представить себе радость Алиовсат муаллима, когда, прочитав какую-нибудь книгу, сын делился с ним впечатлениями.

"Он весь светился от радости, видя, что я не просто читаю, но читаю внимательно и прочитанное оставляет что-то в моей душе, - вспоминает Талатум".

***

Алиовсат Гулиев не только детей своих мечтал видеть людьми всесторонне развитыми, образованными. Он и сам постоянно учился. Трудно было найти область культуры, в которой он оказался бы полным профаном. Этот человек прекрасно знал творчество русских композиторов, произведения западноевропейских композиторов.

То же было и с живописью. Вряд ли его можно было назвать тонким знатоком работ каждого художника в отдельности, однако тем не менее он знал, скажем, о французском импрессионизме, его представителях.

Наделенный от природы тонким даром понимать прекрасное, он чувствовал красоту и своеобразие литературного произведения и старался привить это чувство и детям.

Рассказывает Афаг Гулиева:

"У него был культ книги. Он заставлял меня читать, например, Бажова, которого сама я в жизни не прочитала бы, и потом требовал, чтобы я пересказывала ему. Я, помню, пересказала ему какой-то из сказов Бажова.

- У меня уши вянут от твоего рассказа, - сказал он, - иди, перечитай и постарайся приблизиться к его стилю. Ты мне брось, пожалуйста, Мопассана. Время Мопассана еще не пришло! Ты должна впитать в себя русскую классику.

Кстати, на азербайджанской классике акцента не было, знание ее считалось чем-то само собой разумеющимся. Сам он на память мог цитировать азербайджанских поэтов.

Из русских писателей он очень любил Чехова, Пушкина. Заставлял меня учить наизусть всего "Евгения Онегина".

Я тогда возражала ему:

- Папа, я могу выучить, но я хочу учить то, что мне самой нравится.

- Нет, - ответил он, - Пушкин должен быть у тебя на слуху. Таким образом, во-первых, ты тренируешь память, во-вторых, ты говоришь языком Пушкина, переживаешь вместе с Онегиным, вживаешься в образ.

Делать нечего, приходилось учить. Но когда я нудным голосом начинала ему бубнить: "Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог...", он останавливал меня:

- Нет, не так это надо читать. Неужели ты не чувствуешь здесь иронии?"

Уже тяжело больной, лежа в московской больнице, он ежедневно составлял для Афаг список музеев в Москве, куда она должна сводить младшую сестру Джейран.

"Когда папа уже заболел и лежал в Москве, - вспоминает Джейран ханум, мы ездили в Москву. Афа с Дилярой51 были с ним, и меня туда повезли. Каждый день мы приходили в больницу, и папа давал Афе список музеев, куда она должна сегодня сводить меня. А на следующий день он проверял, насколько это выполнено, интересовался моими впечатлениями, спрашивал, что я видела, что мне понравилось.

По этим музеям меня водили еще в предыдущий приезд, в 1964 году. Но папа считал, что тогда я была еще ребенком, а сейчас, спустя четыре года, мне следует обновить свои детские впечатления. В этом смысле он был очень внимателен, следил, чтобы мы расширяли свой культурный кругозор".

А как он был счастлив успехами своих детей, хотя, боясь их перехвалить, скупился на похвалы. "Он был очень ласковым, нежным человеком, - вспоминает Афаг ханум, - обожал целовать нас, детей. Но похвалить - этим он нас не баловал".

Он безмерно гордился тем, что Кябутар блестяще училась, был счастлив, когда Талатум, отказавшись от юношеских романтических фантазий, решил продолжать учебу, он с удовольствием поддерживал и развивал в Афаг тягу к искусству, возил ее в Москву на кинофестивали. Однако успехи старших детей были, так сказать, неосязаемы, пока это были только ростки, обещания будущих достижений. А кто знает, как может сложиться будущее?

И потому особое удовольствие доставлял ему музыкальный талант младшей, его Анашки.

Началось все с того, что кто-то из друзей Алиовсат муаллима обратил внимание на то, что Джейран все время что-то тихо напевает. Оказалось, у девочки хороший слух. Друзья стали настаивать, чтобы Алиовсат муаллим непременно отдал девочку учиться музыке. Пока Джейран не достигла школьного возраста, ее музыкальная подготовка была возложена на Афаг. Сестры долго занимались, и Джейран была готова поступать в музыкальную школу имени Бюльбюля.

Но тут возникло новое обстоятельство. Трое старших детей учились в русской школе, и Алиовсат муаллим вдруг обнаружил, что на русском языке они говорят лучше, чем на азербайджанском.

Рассказывает Афаг Гулиева:

"Но ведь и папа сам был в чем-то виноват, потому что он в основном говорил с нами на русском. Это стало для нас нормой, я бы очень удивилась, если б он заговорил на азербайджанском. Со своими сестрами он говорил на азербайджанском, с мамой - то на русском, то на азербайджанском, в зависимости от того, кто был у нас в доме, с друзьями было то же самое. Я, например, не слышала, чтобы он с дядей Играром говорил по-азербайджански".