«Карьера» Русанова. Суть дела - Юрий Васильев

Так, значит, Русанов не ругается? Ну-ну… За это, к сожалению, не дадут и медного гроша. А что он еще умеет, кроме как не ругаться?

— Только вот нервный он очень, — продолжал между тем Княжанский. — И не то что б на людях, нет, на людях он, наоборот, спокойный, а когда один сам по себе, вижу иногда — лицо у него каменное, смурной весь… Может, беда какая? Или характер такой…

— Может быть…

Маша была на базе своим человеком и потому спросила Княжанского напрямик:

— Стоит о нем писать в газете?

— Еще бы! Конечно, стоит.

— Тогда я хотела бы с ребятами поговорить.

— Это проще простого. Кто у нас свободен?.. Давайте начнем с гаража, там сейчас Шувалов возится.

Володя Шувалов сидел в диспетчерской и ругался с кем-то по телефону.

— Ты чего? — спросил Герасим.

— Да вот… — Он бросил трубку. — Шкурники проклятые! Я шофер или профком? За эскизы деньги требуют, а мы теми эскизами, извините за выражение… — Он посмотрел на Машу. — Как вы думаете, шкурники они?

— Не знаю, — рассмеялась Маша. — А кто?

— Художники нашлись. Заказали мы им клуб оформить, чтобы как у людей. Нарисовали они на бумаге… Дребедень! Цветочки всякие, колосики, цаплю зачем-то приплели, луну… А тут Генка приехал. Самые споры шли. Одни одно, другие другое, он тогда подумал, наверное, — ну и горлопаны! Собрал ребят из школы, десятиклассников… Уж не знаю, чем он их купил, только они за неделю такой клуб нам сотворили! Не видели? Фантазия у него — дай бог!.. А эти художники все еще деньги канючат — мы, говорят, работали…

— Володя, — остановил его Герасим. — Мария Ильинична как раз по этому делу. Насчет Русанова.

— А что? — насторожился Володя. — Ах, писать… Не знаю… Что о нем писать? Парень как парень. Хороший парень. Не трепач. А то ведь знаете, какие есть… — он поудобней уселся на диване. — Есть такие, что не остановишь, до того они патриоты. Подай им тундру, подай им пустыню, на меньшее не согласны… Мы на колесах, мы на чемоданах, мы такие парни — позарез нам нужны трудности… А между прочим, спрашивается — кто у меня в деревне жизнь налаживать будет? Бабка? Кому же еще, если внуки все в капитаны метят?

— Интересно, — сказала Маша. — Вы, насколько я понимаю, против?

— Против чего? Трудностей, что ли? Опять двадцать пять… А у меня под Рязанью их мало? Это знаете, как называется? Встречные перевозки. Точно… С Кубани на Урал едут чугун плавить, а с Урала на Кубань хлеб убирать.

— А вы?

— А я за деньгами приехал. У нас дома, кроме матери, еще четверо сидят. Вот и кручусь, пока не выкручусь.

— Володя, — снова перебил его Герасим, — у нас не о том разговор. Философию твою мы знаем… Ты о Русанове хотел.

— Ничего я о нем не хотел… Напишите так — Шувалов за! И еще — пусть у вас в газете фамилии не перевирают, а то наш сосед развелся, а с кем развелся, не знает — всю фамилию жены перекорежили.

— Ох, Володька, — вздохнул Княжанский. — Хороший ты парень. Все вы хорошие парни, да больно языкастые… Пойдемте, Мария Ильинична, в общежитие.

— Слышишь, Герасим! — крикнул вслед Володя. — Пусть лучше Демин расскажет, как он у Генки машину выцыганил… А тот рассиропился, красная девица.

— О чем он?

— Так, чепуха…

— Семейная тайна? — улыбнулась Маша.

Герасим не ответил и первым вышел из гаража. В общежитии было пусто, только Дронов сидел на кровати и пришивал к гимнастерке воротничок. Он недавно вернулся со сверхсрочной службы и был по-армейски всегда подтянут.

— Приехал Фокин, — сказал он. — Смеется… Генка там казарменное положение объявил, даром что в армии не был. Ребят замордовал, еле живые! По восемь ездок делают…

Он оторвал зубами нитку, полюбовался — ладно ли пришил? — потом добавил:

— Пифагор, говорят, вторую неделю не пьет.

— Не может он столько не пить.

— Значит, может, коли не пьет… Геннадий за ним с палкой ходит.

— Что за Пифагор? — спросила Маша.

— Прозвище такое, — усмехнулся Дронов. — Беда, не человек. Слесарь — золотые руки, пока не приложится, а прикладывается каждый день. И так мы с ним, и эдак — плевать ему на нас… Надо бы и нам на него плюнуть, да больно у Княжанского душа благородная.

— Глупый ты, — сказал Герасим. — Ничего я не благородный, а только что ж нам теперь повесить его, что ли? В колодце утопить? Пропадает мужик, вытаскивать надо.

— Не пропадет… Он уже который год пропадает, а глядишь, и нас переживет. Теперь вот Русанов в няньки пошел. Чудак… Говорит — дайте мне месяц, я из него что хотите сделаю. А Пифагор — он и есть Пифагор… Черного кобеля, как говорится, не отмоешь добела.

— Он его гипнозом лечит, — не то в шутку, не то всерьез сказал Княжанский.

— Правда, что ли? — не поняла Маша.

— А кто его знает, — улыбнулся Дронов. — Он все может… Только вот Демин его еще больше загипнотизировал. Дали Генке лесовоз. Отличная машина, новая. Зверь. А дали почему? Во-первых, так получилось, потом — шофер ведь он первоклассный, ему грех на самоварах ездить. Так? А у Демина старый МАЗ, четвертый год добивает. И что вы думаете? Демин, конечно, человек семейный, но и заработок приличный, а все как-то в долгах, десятки сшибает… На Геннадия косился — дескать, сопляку новую машину дали, а я вот, кадровый рабочий, обиженный хожу… Геннадий возьми да и поменяйся с ним. Понимаете? Сам к директору ездил, доказывал, ну а в смысле чего кому доказать — тут против него не выстоишь… Теперь доволен — на «Татре» в месяц четыре тысячи выгонял, а на МАЗе две с полтиной с трудом возьмет.

— Меня не было, — сказал Княжанский. — В командировку ездил… Я бы им показал меняться!

— По-моему, он поступил правильно, — сказала Маша. — Человек одинокий, а у Демина семья.

— А кто говорит — нет? Он-то, может, и правильно поступил, а вот Демин… Тут ведь с какой стороны смотреть, Мария Ильинична. Я бы, например, не взял машину. Это вроде подачки…

— Ты бы не взял, а Демин взял, — сказал неизвестно откуда взявшийся один из близнецов. — Потому тебе и не предлагали… Ни черта вы не поняли, парни. Геннадий просто спортсмен, ему интересно было — сможет он эту лайбу до ума довести? И довел. Игрушку из нее сделал… Интересно было — обставит он Демина?

— Ну, положим, еще не обставил, — сказал Герасим.

— И класть нечего. Почитай последнюю сводку, Фокин привез.

— Ну, паразит! — захохотал Дронов. — Ну, прощелыга! Даром что в армии не был.

Пришел еще один близнец и прямо с порога сказал:

— Мозоли — пережиток эпохи топора и кувалды! Мозолями гордиться нечего! Разве не так? И грязь, и пот, и рваные телогрейки — это что? Регалии рабочего класса? Нет, это продукты еще недостаточно организованного общества.

— Обалдел? — спросил Герасим.

— Зачем так грубо? Это слова Русанова.

«Кажется, я наслушалась больше, чем надо, — подумала Маша. — Куда ни кинь, везде Русанов. Легенда прямо, ей-богу!.. А это что такое? Тоже небось имеет отношение к вездесущему Русанову?»

На стене висел плакат: «Побьем Рислинга! Нас семеро, а он один!».

— Это наша программа-минимум, — сказали близнецы. — Наша программа-максимум — обставить шестую автобазу и посмотреть «Великолепную семерку», а минимум, как уже указывалось, — побить чемпиона области по боксу Семена Рислинга. Нас Геннадий тренирует.

— Ну, герои! — рассмеялась Маша. — А теперь, как бы мне повидать самого Русанова?

— Никак, — сказал Герасим. — Нет его. Он на втором прорабстве, за Делянкиром. Лес возит. Так что приезжайте через неделю.

Маша разозлилась. Черт знает что! Нет его, так и нечего было здесь столько торчать. Понаговорили три короба… Она себе его уже представляла. Спокойный, широкий, уверенный. Правильный. Не ругается, не курит. Помогает товарищам, горит на работе, в свободное время изучает английский и готовится в институт. Можно хоть сейчас писать очерк… А что изменится, если она его увидит? Внешность опишет?

— Ничего у меня не вышло, — сказала она, вернувшись, Кареву. — Не застала я вашего Русанова.

— Моего Русанова? — улыбнулся Антон Сергеевич. — Ну, не застали, и ладно. Не к спеху, Мария Ильинична. Не к спеху…

2

Делянка, с которой бригада Русанова вывозила лес, лежала в распадке ключа Веселого. Геннадий смотрел на поросшие мхом крутые скалы по ту сторону распадка и старался угадать характер человека, который ухитрился так ласково назвать эту мрачную теснину. Говорили, будто Веселым ключ назван за буйный нрав реки Каменушки — она-де вытворяет здесь время от времени такие штуки, что небу тошно… Вот эта хилая речонка? Вряд ли. Не из чего ей вытворять, фактура не та. Скелет, а не река. Кожа да кости. Повсюду торчат коряги, осклизлые, узловатые, как ревматические пальцы; желваками выпирают камни на перекатах… Умыться — и то мелко. Пока зачерпнешь пригоршню, руки об дно обдерешь.