Тысяча и один день - Александр Громов

Не вполне по-человечески – но похоже. Они, в отличие от нас, не нахраписты, нет, они только упорны и последовательны в защите своего, только своего…

А ведь мы агрессоры! Какая, с их точки зрения, разница – вольные или невольные? Непринципиальный вопрос, никак не влияющий на результат…

Давным-давно, еще в училище-интернате, нам крутили эпизод из древнего черно-белого фильма, по всей видимости, только для того, чтобы лишний раз наглядно подчеркнуть махровую мужскую тупость: во время какой-то войны мужчины даже не шли – перли в атаку густыми колоннами, дурным нахрапом, и единственная женщина покосила их чуть ли не всех из допотопного пулемета с водяным охлаждением… Вот так и мы. Прем. Только в том эпизоде немногие уцелевшие все-таки пустились наутек – а куда же утечь нам? Сидя на своем шарике, мы совершаем сидячую агрессию. По хитрой спирали, прозванной эпициклоидой, Земля, подобно звездолету без управления, приближается к барьеру с точностью часового механизма, и человечество с нее не спрыгнет.

Звездолет Терра.

Но первыми войдем в чужое пространство мы, семьдесят две капсулы Четвертой эскадры, базирующейся на Ананке…

– Подождите! Цок-цок-цок.

– Чего тебе? – оборачиваюсь я к Мустафе Безухову.

– Вы… – начинает он.

– Чтобы я это «вы» в первый и последний раз слышал, – прерываю я. – Усек?

– Да… Я хотел спросить тебя: правда ли, что пилотов на базе в два раза больше, чем капсул?

– Откуда слышал?

– Говорят…

– Врут, – ворчу я. – Процентов на десять – может быть, а вдвое – нет.

– Во время э… операции эти десять процентов останутся на базе?

– Разумеется. – Я удивлен. – Где же еще?

– Есть версия, что весь персонал будет эвакуирован с базы до начала боя, – сообщает Мустафа.

– А-а… Хорошая версия. Только ложная.

У него немой вопрос в глазах. Я машу рукой туда, откуда только что пришел:

– Если не лень, поднимись в башенку к дежурному, взгляни оттуда на скалы повнимательнее. При подходящем освещении над одной из них увидишь носовую надстройку транспорта «Незабудка», он может взять сотню пассажиров… ну, при очень большом желании можно впихнуть в него и две сотни – если друг на друге и на голодном пайке. Может, удастся задержать до боя один-два грузовика – еще от силы человек пятьдесят. Как ни крути, а не меньше полутора сотен останутся на Ананке – гореть. Думаешь, почему никто из пилотов не хочет остаться в резерве? Из кожи вон лезут, выкладываются в учебных полетах на все сто… Отдать концы в драке, знаешь ли, несколько приятнее, чем сидеть и ждать. Понял?

– Понял.

– Впрочем, кому что нравится. Ладно, тебе решать… Что нового на Земле?

– Не знаю.

– То есть?

– Я сюда не прямо с Земли, я с лунной базы. Годичный курс подготовки.

Значит, Мустафа Безухов не такой уж желторотый новичок, как я полагал, – провел во Внеземелье немногим меньше времени, чем я.

Тем лучше. С новичками сплошные проблемы. Некоторые из них паникуют в невесомости, другие боятся открытого пространства, третьи, наоборот, страдают клаустрофобией. А иные на полном серьезе интересуются, почему в космосе черно и днем и ночью.

– Ясно. А что хоть слышно-то?

– Да все то же, – машет он рукой. – Сперва информацию, понятно, придерживали, ну а как пошли слухи, так и началось: сомкнем, мол, ряды, выстроим непробиваемый этот, как его… щит, дадим эксменам шанс оправдать свое существование, ну и все в таком духе. Производство космических вооружений, то-се… насчет толку не знаю, а шуму много. Под эту музыку гребут кого ни попадя, кроме отъявленных олигофренов, в основном на заводы. Я в космос попал в общем-то случайно…

– Все попадают случайно. А кем ты был на Земле?

– Шофером автоцистерны, молоко возил. Еще ковбоем на родео – у меня координация хорошая, все кости целы. А до того – дояром на ферме…

– Кем-кем?

– Дояром. Оператором доильного аппарата. Ну а первотелок – тех надо руками раздаивать…

– А ну-ка дай пять.

У него не кисть – тиски, хотя пальцы тонкие. Сразу видно, что дояр квалифицированный. С минуту мы с каменными физиономиями меряемся силой: кто скривится от боли? Наконец я сдаюсь:

– Силен… Реванш со временем?

– Обязательно.

Теперь мне понятно, как он окорачивал разных гаденышей во время перелета.

– Как ты в пилоты-то попал?

– Вызвался добровольцем, медицина одобрила. Все лучше, чем техником быть, с железяками возиться, не люблю я их…

– Летать, значит, любишь?

– Люблю.

– А сюда тоже добровольно вызвался? Он трясет головой:

– Не… Моя бы воля, я бы на Луне остался. Так сложилось.

– Жалеешь, что попал на Ананке?

– А чего хорошего?

И верно.

– Погоди… – спохватываюсь я. – Ты, когда на Луне служил, в новостях или еще где не слыхал такой фамилии: Мальцева? Ирина Татьяновна Мальцева?

На несколько секунд он задумывается, затем неуверенно мотает головой:

– Вроде нет… Но если вспомню – скажу. А кто она?

– Моя мать. Ее амнистировали – я поставил такое условие.

Недоверие в глазах Мустафы борется с восхищением.

Конечно, он не слыхал о моей матери. Или забыл как ненужное. Кто вспомнит фамилию, промелькнувшую в выпуске новостей два года назад? С той поры – молчок. Власти выполнили свое обещание, а устраивать из амнистии общепланетное шоу уговора не было. Но ведь и я не обещал держать рот на замке! Слухи и сплетни – тоже информация, и чем более неправдоподобными домыслами они обрастут, тем будет лучше. Трещина в монолите, говорил Вокульский. Что ж, будем считать, что сейчас я расширил эту трещину еще на пару ангстрем.

Если в этом еще есть какой-то смысл.

Мустафа не уходит. Чем-то этот парень мне нравится, и я болтаю с ним, словно я не старожил и равен ему по рангу.

– Еще что-то хочешь спросить? – поощряю я.

– Скажи… – Мустафа мнется. – Только не обижайся, ладно? Ты правда спишь с комендантом? Поощрил…

– Не я с ней, – отвечаю я, подумав. – Она со мной.

– А какая разница?

Он прав: если иметь в виду последствия, разницы, в сущности, никакой. Женщина будет наказана по меньшей мере принудительным лечением и ссылкой, а эксмен, возомнивший себя мужчиной, подлежит физическому устранению. Это даже не наказание, имеющее целью устрашить остальных, – такие случаи обычно не слишком афишируются, – это обыкновенная прополка грядок, уничтожение сорняков.

Но куда можно сослать дальше Ананке? И какой смысл убивать меня, маленькую и зыбкую, но все же надежду? Снявши волосы, по вшам не плачут. Можно не сомневаться, что мелкие шалости сойдут мне с рук.

– Тебе-то что за дело?

– Так… – мнется Мустафа. – С одной стороны, дела, конечно, никакого. А с другой – должен же я знать, с кем служу. О тебе всякие байки травят, не знаю, чему верить…

– А глазам своим ты веришь?

Он очень быстро схватывает смысл вопроса.

– Телепортацию твою видел, да… Это было здорово. Как ты этому научился?

– По учебнику, – фыркаю я. Каков вопрос, таков и ответ.

Мустафа улыбается – принял шутку и не смеет настаивать на правде. Как будто я знаю, какова она, эта правда!

– Значит, ты и есть тот самый «козырь в рукаве», о котором нам травили?

– Очевидно, да. Хочешь в мое звено?

Он отводит глаза.

– Нет, пожалуй…

– Ну и правильно, – без тени сарказма одобряю я. – Мы все здесь смертники только по названию. Незачем заранее подписывать себе приговор. Если окажешься на периферии собачьей свалки, еще имеешь шанс удрать. Может, дотянешь на своей капсуле до Цереры, если очень повезет. Тогда выгадаешь недель шесть-семь. А если сумеешь унести ноги и оттуда, проживешь еще месяцев восемь, пока Земля не полыхнет. Ну и при исключительном везении можешь оказаться на Марсе – там сейчас роют «последнее убежище», – Марс доползет до барьера лишь года через полтора…

– Почему?..

– Потому что планеты ходят по орбитам.

– Почему ты считаешь меня шкурой?! Ах вот он о чем.

– Никем я тебя не считаю, – поясняю я, пожимая плечами. – Просто обрисовал ситуацию, как она есть. Твой выбор, тебе выбирать между дерьмом и фекалиями.

– Зря ты так…

Может, зря, а может, и нет, сейчас это не имеет значения. Мустафа Безухов мне уже не интересен, и я ухожу, сделав ему знак, чтобы не следовал за мной. Черт… кем же заменить бездаря Синюхаева?

Осталось тринадцать с хвостиком суток, меньше двух недель, а в моем звене по-прежнему некомплект: я да Джо Хартрайт. Может, все-таки взять третьим Мбогу? Ведь главное, чтобы он понимал мои команды, а не я его ответы…

Еще успею решить.

Мимо меня, отчаянно цокая по полу, торопятся два техника, у одного в руках зажат разводной ключ, у другого – портативный, сварочный аппарат. Где-то в системе рециркуляции воды опять текут трубы, разъеденные мочой, и похоже, что Джо останется сегодня без душа. Лишний повод начальству усмехнуться понимающе и брезгливо посетовать: ну что путного можно сделать, имея под началом не людей, а пять сотен угрюмых озлобленных полуживотных? Но где оно, начальство, найдет настоящих людей для этой работы?