Бледная графиня - Георг Борн

Здесь следует заметить, что Мария Рихтер давно уже была отвезена на железнодорожный вокзал и в настоящее время уже, вероятно, находилась в поезде на пути в Гамбург.

Доктор Гаген вернулся к себе в кабинет и принялся беспокойно прохаживаться по нему. Дело становилось все темнее и запутанней. Он нисколько не сомневался, что Бруно не мог обознаться. Почему же графский управляющий сделал вид, что не узнал девушку? Почему, с какой целью? И кто из этих двух господ ошибся — асессор или управляющий?

Тут доктор вспомнил о графском вензеле на нижнем белье, который также являлся свидетельством того, что обладательница его и есть графиня Варбург, и в недоумении пожал плечами.

Оставалась одна надежда раскрыть эту загадочную историю — спасти жизнь девушки и вернуть ей здоровье и силы, чтобы она сама могла рассказать, что же с ней произошло…

В это время в кабинет постучала экономка. Она была расстроена и взволнована.

— Господин доктор! — вскричала она. — Белье и платье несчастной девушки украдены. Они давно уже высохли, я хотела снять их с веревки, а там ничего нет. Обыскала весь двор и не нашла. Верно, украл кто-нибудь. И калитка отворена. А я хорошо помню, как закрывала ее на крючок…

Гаген вышел во двор вслед за экономкой и убедился, что она говорит правду: калитка приотворена, платье и белье с графским вензелем исчезли.

XIV. РОКОВОЕ НАМЕРЕНИЕ

Итак, Мария Рихтер уезжала в Гамбург. Никто не провожал ее. Выйдя у вокзала из кареты, она поручила свой чемодан заботам носильщика. Фон Митнахт наскоро простился с ней и уехал. Девушка осталась одна.

Как это страшно — быть одной в целом мире. Не осталось никого в живых, кто любил бы ее, кому она была бы дорога, кто заботился бы о ней и тосковал в ее отсутствие. Некому было проводить ее и сказать сердечное слово на прощание.

Печальные мысли теснились у нее в голове, когда она смотрела на остальных пассажиров. Вокруг каждого из них любовь собрала круг провожающих из родных и близких или просто добрых знакомых. Их лица озарены были нежной заботой: любящие матери давали наставления отъезжающим детям, брат напутствовал сестру последним добрым и дружеским советом.

А Мария одна-одинешенька, без родных, без друзей, сидела в углу большого, ярко освещенного зала ожидания. Никто не обращал на нее внимания, никому не было дела до ее переживаний.

Мария с трудом сдерживала слезы, готовые брызнуть из глаз от этих грустных мыслей. Она старалась взять себя в руки. «Что за стыд плакать, — убеждала она себя, — что за ребячество! Да и к чему? Какая польза жалеть и убиваться о том, что ушло безвозвратно или потеряно навеки? Надо отбросить прошлое и бодро и мужественно приводить в исполнение принятые планы и намерения… Пройдет немного времени, — думала она, — и я привыкну к своему одиночеству, смирюсь с ним. Ведь далеко не всем хорошо живется на свете, многим приходится испытывать куда больше горя».

Иногда она ловила на себе любопытные взоры, обращенные к ней из разных концов обширного зала. Кто-то, может быть, и сочувствовал ей.

Но вот раздался первый звонок — пора было садиться в вагон.

Девушка выбрала купе, где уже находились три пожилых дамы, вошла и, пожелав всем доброго вечера, уселась в уголок и принялась смотреть в окно.

Мысленно она еще раз прощалась со своей родиной, которую покидала навеки, с могилой матери, с замком, где прошло детство. Перед внутренним ее взором снова возник образ Лили, дорогой подруги и молочной сестры, которую ей не суждено было увидеть даже мертвой, сказать последнее «прости» праху любимого существа, последним поцелуем и искренней, горючей слезой проводить в могилу…

Но вот раздался свисток локомотива, вагоны со скрипом сдвинулись с места, поезд тронулся.

Мария, не отрываясь, смотрела в окно. Мимо нее проплывал освещенный луной город, темнеющие вдали леса. Где-то в той стороне находился Варбург, внизу — маленькая рыбачья деревенька, где жили настоящие ее родители, которых она никогда не видела. За деревней — известковые скалы и страшный обрыв, в который упала бедная Лили…

Мария мысленно прощалась со своим прошлым, а поезд мчался сквозь ночь, унося ее все дальше и дальше и оставляя позади окутанные мраком леса и долы ее отчизны. С быстротой ветра неслась она навстречу новой жизни, в неизвестный, чужой мир, которому суждено стать для нее второй родиной.

Всю ночь просидела она у окна, думая то о прошлом, то о будущем. Спутницы ее крепко спали, а она не могла последовать их примеру — сон бежал от нее.

Под утро поезд прибыл в город, гораздо больше и богаче того, из которого выехала Мария. Но стоянка длилась всего несколько минут. Затем поезд продолжил свой путь.

К вечеру Мария прибыла в Гамбург и остановилась в том самом отеле, который назвала графине. Эту гостиницу порекомендовал ей кто-то из знакомых.

Мария очень устала. Она слегка перекусила и потом уже весь вечер не выходила из своего номера. На следующий день она собиралась при посредничестве американского консула или каким-нибудь другим путем хлопотать о получении места в Нью-Йорке. Если это удастся, она сразу сможет выехать в Америку. Иначе придется отправиться сначала в Англию, в Лондон, и оставаться там, пока не появится подходящее место в Америке.

Измученное бессонной ночью и переживаниями, все существо ее требовало отдыха: она крепко уснула. Освежающий сон подкрепил ее силы.

Утром, едва она успела зокончить туалет, как в дверь постучали.

Мария отворила. Вошел розовощекий рассыльный и спросил, здесь ли живет Мария Рихтер.

— Это я, — ответила Мария, удивленная тем, что ее уже разыскивают в незнакомом, чужом городе на другой же день по приезде.

— Вам телеграмма, — сказал рассыльный, подавая ей листок. — Распишитесь, пожалуйста, на квитанции.

Мария расписалась и, когда рассыльный ушел, вскрыла телеграмму.

Она была довольно лаконична и гласила:

«МАРИИ РИХТЕР. СРОЧНО ВОЗВРАЩАЙСЯ. ЛИЛИ НАШЛАСЬ. ПРИЕЗЖАЙ НОЧНЫМ ПОЕЗДОМ СЮДА, В ГОРОД. КАРЕТА БУДЕТ ЖДАТЬ ТЕБЯ НА ВОКЗАЛЕ. БУДЬ НЕ В ТРАУРЕ, А В СВЕТЛОМ ПЛАТЬЕ. КАМИЛЛА ФОН ВАРБУРГ».

Мария вновь и вновь перечитывала телеграмму. Уж не сон ли это? Лили нашлась. И должно быть, живая, раз графиня в своей депеше приказывает ей снять траур и надеть светлое платье, которое она всегда так любила, потому что и Лили носила такое же. Она не надевала его с того рокового дня, как погибла Лили, — во-первых, траур, а во-вторых, Лили отправилась тогда на свидание точно в таком же.

«Что же все-таки случилось?» — в радостном недоумении спрашивала себя Мария, но телеграмма на этот счет не могла дать никакого объяснения. Единственное, что Мария заметила, вертя бланк в руках, так то, что телеграмма послана из другого, более отдаленного от Варбурга города.

Нельзя было терять ни минуты. Лили нашлась. Как хотелось Марии поскорей увидеть свою молочную сестру, прижать к сердцу, поделиться всеми своими тревогами и горестями по поводу ее загадочного и трагического исчезновения. А может быть, Лили больна? Может быть, нуждается в заботливом уходе, в преданном сердце? Кто, кроме нее, Марии, сумеет предоставить все это молодой графине?

Без малейших колебаний девушка решила последовать приглашению графини.

Мария должна была снять траур и переодеться в светлое платье. Вероятно, каким-то чудом спасенная от смерти Лили была так слаба, что траур мог испугать ее. Быть может, она сама изъявила желание поскорей увидеть свою молочную сестру. Оттого-то графиня и послала телеграмму ей вдогонку. Получается, что все важные события произошли как раз после ее отъезда. Наверное, и Губерт, в судьбе которого Мария старалась принять самое живое участие, защищая его на суде, теперь тоже спасен?

Все эти мысли беспорядочно теснились в голове Марии и побуждали к скорому возвращению.

Не медля более, она вынула из чемодана свое любимое светлое платье. Весной портниха в городе сшила ей и Лили такие платья одновременно, и они не отличались друг от друга ни цветом, ни отделкой. Живо переоделась она в это платье, а траурное убрала в чемодан.

Она спустилась к портье и уплатила за номер. Портье даже не успел еще внести ее имя в книгу приезжающих.

Теперь скорее на вокзал.

Взволнованная до глубины души радостным известием о спасении своей дорогой сестры, Мария верила только во все хорошее. Ей и в голову не могло прийти, что с ней может случиться несчастье.