Перекрестки сумерек - Роберт Джордан

Еще одно подтверждение случившегося – в коридоре, возле дверей в покои Добрэйна, толпились слуги с мертвенно-бледными лицами, рукава их ливрей до локтя были в поперечную сине-белую полоску – цвета Дома Таборвин. Некоторые плакали, у других были потерянные лица, точно из-под ног у них выдернули основу мироздания. Повинуясь распоряжению Сашалле, слуги расступились и пропустили Айз Седай, двигаясь механически или будто пьяные. Застывшие взоры скользили по фигуре огира, даже люди не понимали, кто это. Кое-кто вспомнил об учтивости и вяло склонился в поклоне.

Внутри, в передней, было полно слуг Добрэйна, стоявших с оглушенным видом. Сам Добрэйн недвижимо лежал на носилках в центре просторной комнаты, голова по-прежнему оставалась на плечах, но глаза были закрыты и кровь из длинной раны на голове, залившая неподвижные черты лица, уже подсыхала. Из уголка приоткрытого рта сочилась тонкая темная струйка. Двое слуг – по их щекам струились слезы – уже собирались накрыть белой тряпкой лицо своего хозяина, но замешкались при виде Айз Седай. Добрэйн, казалось, уже не дышал, и на груди его кафтана с тонкими разноцветными полосками, доходившими от горла почти до самых колен, зияли окровавленные разрезы. Возле носилок, на отороченном бахромой желто-зеленом тайренском ковре с рисунком в виде лабиринта, растеклось огромное темное пятно, превышавшее размерами человеческую фигуру. Любой, кто потеряет столько крови, должен умереть. Еще двое мужчин валялись на полу: остекленевшие глаза одного невидяще уставились в потолок, другой лежал на боку, между его ребрами, там, где клинок наверняка достанет до сердца, торчала костяная рукоять ножа. Низкорослые, светлокожие кайри-энцы, на обоих – ливреи дворцовых слуг; но слуги никогда не носили длинных кинжалов с деревянными рукоятями, какие валялись возле каждого трупа. Слуга Дома Таборвин, который занес было ногу, чтобы пнуть один труп, остановился, заметив вошедших Айз Седай, а потом все равно сильно двинул мертвеца по ребрам носком сапога. Совершенно очевидно, сейчас о внешних приличиях никто и не помышлял.

– Уберите прочь эту тряпку, – велела Сашалле стоявшим у носилок мужчинам. – Самитзу, посмотри, чем ты можешь помочь лорду Добрэйну.

Самитзу машинально шагнула к Добрэйну, но этот приказ – это явно был приказ! – заставил ее запнуться. Скрипнув зубами, она подошла к кайриэнскому лорду и осторожно опустилась на колени возле носилок, по другую сторону от все еще влажного темно-красного пятна и аккуратно возложила ладони на залитую кровью голову Добрэйна. Ее никогда не волновало, что кровь испачкает пальцы, но свести кровавые пятна с шелка практически невозможно, если только не прибегнуть к Силе; а она до сих пор испытывала угрызения совести, когда понапрасну использовала Силу для чего-нибудь настолько приземленного.

Делать необходимые плетения было для Самитзу все равно что дышать, поэтому она, не задумываясь, тут же обняла Источник и принялась при помощи Искательства обследовать кайриэнского лорда. И изумленно заморгала. Повинуясь внутреннему чутью, она заставила себя продолжать, хотя была уверена, что видит в комнате три мертвых тела, однако жизнь в Добрэйне еще теплилась. Крохотный, подрагивающий огонек, который с легкостью может погаснуть от шока Исцеления. От шока того способа Исцеления, который был ей известен.

Самитзу нашла взглядом светловолосого Аша'мана. Тот, присев на корточки, невозмутимо обыскивал трупы, не обращая внимания на потрясенные взоры слуг. Одна женщина вдруг заметила Лойала, остановившегося у самой двери, и вытаращила на него глаза, как будто он возник из ниоткуда. Со сложенными на груди руками и с мрачным выражением лица огир выглядел так, будто стоял на карауле.

– Карлдин, ты знаешь тот вид Исцеления, который применяет Дамер Флинн? – спросила Самитзу. – В котором используются все Пять Сил?

Он помолчал, хмуро глядя на нее.

– Флинн? Я даже не понимаю, о чем речь. Да и все равно у меня мало Таланта к Исцелению. – Посмотрев на Добрэйна, Карлдин добавил: – По мне, он кажется мертвым, но надеюсь, вы сумеете его спасти. Он сражался у Колодцев. – И вновь склонился над мертвым слугой, продолжая рыться в карманах и складках его кафтана.

Самитзу облизнула губы. В подобных ситуациях возбуждение от наполненности саидар, как ей казалось, всегда ее как-то унижает. В таких ситуациях плохи все решения, которые она может избрать.

Самитзу осторожно собрала вместе потоки Воздуха, Духа и Земли, сводя их в основное плетение Исцеления, известное каждой Сестре. На памяти живущих ни у кого Талант к Исцелению не был настолько силен, как у нее, и большая часть Сестер обладала весьма ограниченными способностями к этому, некоторым под силу было излечить разве что синяки. Способности же самой Самитзу к Исцелению почти не уступали совместным усилиям составивших круг Сестер. Большинство из них едва ли хоть в какой-то степени могли регулировать плетение; а большая часть даже и не пыталась этому научиться. Самитзу же обладала подобной способностью с самого начала. Как жаль, что она не может Исцелить что-то одно, отдельно взятое, оставив все прочее как было – на такое способен Дамер; ее воздействие скажется на всем, начиная с колотых ран и кончая заложенным носом – насморком Добрэйн тоже мучился. Благодаря Искательству Самитзу узнала обо всем, чем тот страдал. Но она могла избавить его от самых худших ран, как будто их и не было, или Исцелить так, что исцеленный ею имел бы такой вид, словно он не один день оправлялся от болезни или ран сам, без ее помощи. Еще она могла добиться Исцелением любого угодного ей результата в диапазоне между этими двумя крайностями. Ни на один вариант она не потратит меньше сил, но силы потребуются от раненого. Чем меньше воздействие меняет тело, тем меньше сил оно у него отнимет. Вот только, за исключением глубокой резаной раны на голове, все ранения Добрэйна были крайне серьезны: четыре глубоких проникающих в легкие, причем два из них задели также и сердце. Самое мощное Исцеление убьет его прежде, чем раны успеют затянуться, и в то же время самое слабое воздействие возвратит его к жизни лишь за тем, чтобы он захлебнулся кровью. Ей необходимо выбрать что-то среднее и надеяться, что она поступила верно.

Я – самая лучшая из всех, решительно заявила себе Самитзу. Так ей сказала Кадсуане. Я – самая лучшая! Чуточку изменив плетение, Самитзу позволила ему просочиться в лежащего без движения мужчину.

Когда тело Добрэйна конвульсивно дернулось, кто-то из слуг в смятении вскрикнул. Добрэйн приподнялся, широко раскрыв глубоко посаженные глаза, и оставался в таком положении достаточно долго, чтобы изо рта вырвались звуки, очень и очень похожие на предсмертные хрипы. Затем глаза его закатились, и он, выскользнув из-под воздействия Самитзу, с глухим стуком упал обратно на носилки. Она торопливо переиначила пряди Сил и, затаив дыхание, вновь погрузила плетение в тело Добрэйна. Он жив. Еще чуть-чуть, и он, такой слабый, мог бы умереть, но убили бы его не эти страшные раны, разве что косвенным образом. Даже сквозь запекшуюся на волосах и на выбритом лбу кровь Самитзу различала сморщенную розовую ниточку мягкого, только что зажившего шрама на голове. Точно такие же должны быть сейчас и под курткой, и если Добрэйн выживет, то при напряжении сил ему, возможно, будет болезненно не хватать дыхания, но сейчас он жил, и только это имело значение. Сейчас важно, чтобы он был жив. И конечно, еще кто хотел его убить и почему.