Князь Путивльский. Том 1 - Александр Чернобровкин

Я рассказал ей о своем княжестве, о том, как родился и вырос, как стал князем. На юных девушек такие истории производят впечатление. Алике слушала, приоткрыв алые губки. Эта романтичная история в придачу к княжескому титулу делала меня все желаннее. Когда я закончил рассказ, за окном совсем стемнело. Поскольку годовое воздержание уже напрягало меня, сказал Перрет:

– Спать будешь в соседней каюте.

Возразить ни она, ни Алике не успели, потому что я вышел на палубу, чтобы приказать убрать паруса и лечь в дрейф. Все равно к ночи ветер утих. Даже если бы захотели, идти ночью не смогли бы. Ладья ошвартовалась к левому борту нефа. Теперь на ней вдвое меньше людей. Не так тесно будет. Я назначил вахты на нефе и ладье, объяснил, в каких случаях будить меня, а в каких нет. После чего вернулся в капитанскую каюту.

Алике сидела на кровати. Рядом на сундуке горела масляная лампа, в тусклом свете которой девушка казалась старше. Когда я вошел, Алике встала. Обруча на голове не было. Светлые волосы, доставшиеся ей от норманнских предков, теперь спадали не только на спину, но и на грудь. На девушке была другая рубашка, тоже белая и с красно-золотой тесьмой, но короче, чуть ниже коленей. Руки опущены вдоль тела, а голова просто опущена. Демонстрация полной покорности судьбе и мне. Раздевай и властвуй. Что я и сделал, показав Алике дорогу в рай на земле.

16

Херсон за семьсот лет почти не изменился. Разве что на месте многих двухэтажных домов появились трех-, четырех– и даже пятиэтажные. И вони стало меньше. Рыбу все еще ловили и солили и вялили, но гарум больше не делали. По крайней мере, в промышленных масштабах. Город теперь принадлежал княжеству Феодоро. Оно образовалось из части бывшей византийской фемы Климата. Занимало южный берег Крыма от будущей Алушты до будущей Балаклавы. Жаль, что туризм в эту эпоху больше военный, пляжами не интересуется. Княжество так назвали, наверное, в честь столицы Феодоро, расположенной вдали от моря. Готы называли ее Мангупом. Они теперь преобладали в Херсоне. Много в нем было и аланов. Не тех лихих кочевников, с которыми я когда-то ходил в походы на гуннов и утигуров, а оседлых, освоивших городские профессии, в том числе и чиновничьи. Аланом был таможенник, который приплыл на лодке к борту нефа, когда мы встали на якорь в бухте. У него было узкое лицо с жиденькими усами и бороденкой светло-каштанового цвета. Черная шапка в виде перевернутого горшка, натянутая до ушей, скрывала волосы. Затылок выбрит по старой готской моде. Одет таможенник был в синюю шелковую рубаху и кафтан без рукавов из золотистый плотной ткани, кажется, шелковой, который в Англии называли блио, на Руси величают ферязью, а здесь – туникой. Штаны до колен, темно-синие, заправлены в высокие сапоги, вышитые золотом до подошв. Таможенники во все времена и во всех странах живут хорошо, но не долго.

– Какой груз? – поинтересовался он.

– Никакой, – ответил я. – Перегрузим на ладью и повезем на Русь. Здесь продам только неф.

– Значит, неф и есть груз, – решил таможенник. – Заплатишь десятину с продажи.

– Хорошо, – согласился я на аланском языке.

Таможенник удивленно гмыкнул то ли потому, что ждал возражений по поводу высокого сбора, то ли поразился моему знанию аланского. Он посмотрел на меня более человечно, что ли, и спросил:

– Покупатель уже есть?

– Не знаю, – ответил я и кивнул на венецианского купца: – Бывший хозяин, венецианец, хочет выкупить, но не уверен, что сможет занять столько денег. У него есть два дня, пока мы перегрузим товары на ладью.

Пиратство в Византии каралось строго, но на венецианцев теперь законы не распространялись.

– Если не найдет, скажешь мне. Одному нашему купцу как раз такое судно надо, – предложил алан.

– Хорошо, – повторил я на аланском.

– Откуда знаешь наш язык? – спросил таможенник на том же языке.

– В моем отряде на службе у Ласкаря было много аланов, – сочинил я.

– Племянник мой сейчас служит у него, – сообщил таможенник. Он собирался еще что-то рассказать, но заметил заходящее в бухту судно и откланялся, разрешив на прощанье: – Можешь стать к причалу, все равно сейчас судов мало.

Я ошвартовал неф к причалу, а лагом к нему – ладью. Кнехты на причале теперь все были каменные. Матросы сперва выгрузили из твиндека лошадей. Двадцать один боевой конь, семь верховых лошадей, по словам Алике, иноходцы, и ее кобыла белой масти. Не сказать, что лошади очень хорошие, но и плохими не назовешь. Ладно, захваченному коню зубы не смотрят.

За кусок хлеба с сыром чумазый пацаненок, который болтался на причале, проводил нас за город. По пути проехали мимо того места, где стоял мой дом. Вместо него и соседнего построили длинный четырехэтажный. За городом тоже почти ничего не изменилось, хотя бывшую свою виллу я найти не смог. Сразу стало грустно. Не возвращайся туда, где был счастлив…

Пацаненок привел нас к хозяину большого постоялого двора. Он напоминал тот, которым владел Келогост. В этом хозяйничал пожилой гот. Он, на ходу вытирая левой ладонью рот, спустился со второго этажа, когда я один въехал во двор. Седые волосы были коротко подстрижены «под горшок», затылок, щеки и подбородок выбриты. Только усы оставлены, длинные и густые, наподобие тех, которые будут в моде у запорожских казаков. На готе были только штаны и рубаха холщовая до коленей и с рукавами по локоть. Из правого рукава выглядывал обрубок руки. Штаны были из той же материи, заканчивались на пару сантиметров ниже подола рубахи. Босые ноги с грязью между пальцами, будто ходил по влажной почве.

– Остановиться хочешь, боярин? – спросил хозяин постоялого двора.

– Князь, – поправил я.

– Прости, князь, не знал, кто ты! – извинился гот.

– Хочу лошадей у тебя разместить, двадцать восемь, – сказал я. Одного иноходца решил оставить на судне, точнее, на причале возле него. Князю ведь не положено ходить пешком. – Хватит у тебя места?

– Конечно! Конюшня сейчас пустая, все купцы разъехались, – радостно сообщил он. – А надолго?

– Дня на три, может, больше, – ответил я. – Возможно, еще несколько лошадей приведут мои люди.

Я собирался прикупить несколько коней и отправить всех вместе по суше с половиной экипажа. Сам же с вином, оливковым маслом и кое-какими товарами, которые куплю здесь, поплыл бы на ладье.

– Пусть приводят. Сколько надо, столько продержу, – заверил хозяин постоялого двора. – Сена и овса у меня хватит до нового покоса.

Мы договорились о поденной цене. Хозяин постоялого двора, которого звали Теодор, сказал, что, если лошади простоят больше недели, буду платить на четверть меньше. Мои люди вместе с готом завели в конюшню лошадей. Бедные животные так намучились в трюме за время плавания, что теперь вели себя смирно. Я заплатил за три дня вперед и спросил: