Миронов - Лосев Федорович

Вода. Луга. Пойма. Леса. Птицы. Тишь. Благодать. В них и уляжется, растворившись, мятежный дух. Шлепнула хвостом по воде рыбина, пошли круги и растаяли. Прогремел случайный выстрел злобного браконьера... Блестящая карьера для бывшего офицера-разведчика, нарождающегося героя Тихого Дона!.. Уж лучше бы навек остаться на сопках Маньчжурии. Это как понимать? Умереть, погибнуть там, на чужбине?.. Нет, на такое он не согласен. Вот на родине, вот тут, сейчас кинуться с обрыва – и конец раздумьям и мучениям... Это ему подходит.

Филипп Козьмич Миронов, кажется, хорошенько и не понял, как он оказался на крутизне донского берега, с детства любимом месте, куда никто из буерак-сенюткинской и усть-медведицкой ребятни не смел и не мог взобраться. Это мог сделать только безрассудный Филька Миронов. Когда он туда взбирался, завистливые подростки, желая хоть чем-то ему насолить, бежали к его матери и, захлебываясь от мстительной радости, наперебой кричали: «Ваш Филька опять в орлином гнезде сидит!..» Мать горестно складывала руки и, раскачиваясь, начинала по-бабьи горестно причитать... Потом бежала к «орлиному гнезду», куда поспешал чуть ли не весь хутор посмотреть, как будут вынимать из гнезда непокорного «птенца»...

Филипп Козьмич встал во весь рост, побелевшими суставами пальцев оперся об острые уступы скалы, намереваясь оттолкнуться от спасительной тверди. Почему-то в это мгновение на память пришли слова, даже незнаемо чьи: «Река времен в своем стремленьи уносит царства и людей». И так же неожиданно пришла вдруг мысль, вернее, будто даже голос он явственно услышал: «Я так и предполагал, что из этого подонка ничего путного не выйдет...» Миронов вдруг напрягся, судорожно вцепился в острую, как лезвие отточенной казачьей шашки, скалистую породу, поранил до крови руки и начал прислушиваться, не повторился ли еще услышанное... Потом понял, что эти слова он сам себе придумал якобы от имени генеральского сынка, полковника генерального штаба Краснова. Ну, нет, злобно подумал Миронов, такой радости он не доставит принцу-хлыщу!.. Уж чего-чего, а этого удовольствия он не поднесет на блюдечке... Филипп Козьмич опустил руки, уселся поудобнее в «орлином гнезде» и задумался. Зачем он живет? Зачем люди?.. Для радости бытия или для мук и позора? Почему в природе так все мудро и покойно? Утром птицы поют. Стрекочет вся насекомая тварь. Цветок распрямляет лепестки, бутон как бы взрывается для полдневного цветения своей жизни. И предстает перед миром во всей красе. Работает... К вечеру лепестки увядают, усталые, отходят ко сну. За ночь отдохнут, наберутся сил, а утром снова взрываются радостью цветения. Никто не насилует его волю, да и не пытается это делать, потому что такой ритм неспешной жизни раз и навсегда установила ему сама матушка-природа. Как и деревьям, животным, зверям... Без шума и суеты. Все у них происходит в строго ограниченное время, и ничто и никто от этого не испытывает чувства закрепощенности... Лишь человек выбился из непреложного закона природы суетностью и поспешностью, стремясь во что бы то ни стало успеть, как можно больше урвать благ и удовольствий. Для него не существует ни время года, ни дня, ни ночи для удовлетворения вновь нарождающихся желаний. Эта вечная жажда достичь невозможного – удовлетворения все новых желаний, в конце концов может и погубить род людской.

Филипп Козьмич подумал, что ведь жизнь казаков, станиц и хуторов Дона чем-то напоминает самою природу или, по крайней мере, приближается к ее разумному, вечному началу. С раннего утра все работают. И старики и дети. Весь день кипит работа. В будние дни никого не встретишь праздно шатающимися по улицам. Бездельничать считалось грехом. И население земель Войска Донского всем укладом жизни приближалось к законам природы – такое же неторопливое, строго раз и навсегда очерченное движение... Ночью все спят, отдыхают. Лишь молодежь веселится на игрищах, да и то только накануне праздников, когда утром можно будет позоревать. Такой образ жизни вырабатывал не только физическое здоровье казаков, но и духовно-сосредоточенное богатство души. Люди не разбрасывали силы на многие дела – только на жизненно необходимые тратили свою энергию. За любую работу принимались, предварительно помолясь, призывая Бога помочь сосредоточиться и по совести выполнить ее. Гармонично вливаясь в природу, мало сказать бережно, ревниво охраняя, а свято относились к окружающему миру. Ведь всем памятен случай, когда одного казака только за то, что он плюнул в Дон, избили, а священник вдобавок ко всему отлучил его от церкви. Сейчас даже трудно поверить в такое.

От этой кажущейся медлительности и как бы узаконенного круговорота жизни люди испытывали истинную радость от хорошо сделанной работы, от ожидания праздника, от самого праздника – светлого, веселого, песенного...

Неплохо ему, Миронову, сидеть в «орлином гнезде» и рассуждать о жизни казаков. А сам-то почему здесь оказался в разгар полевой страды и, бездельничая, разглагольствует о житье-бытье?.. Хорошо пристроился – в холодочке, да и прохлада от Дона овевает разгоряченное лицо... Или ему можно?.. Но ведь старые казачки любят часто повторять, что, мол, чем больше Господь Бог дает человеку, тем с него больше и спрашивает. Этого, кажется, в своей гордыне не учитывал пастушонок?.. Да, наверное, уж хватит величать себя казачонком с кнутом через плечо, для которого все вокруг трын-трава. Он взрослый казак, офицер, правда, бывший, и не надо притворяться и разжалобливать себя и других, что ты в своем стремлении к свободе для народа готов всем пожертвовать, но люди не оценили и выбросили тебя из своих рядов, как мелкую сошку. Или ты возомнил, что тебе позволено даже пойти против самого царя-батюшки? .. Умник нашелся!.. Храбрец... Или человек предполагает, а бог располагает?..

Миронов осмотрел босые ноги, закатанные шаровары с лампасами. Как же он по станице теперь пройдет? Хоть и разжалованный офицер, но кажется, что это всего лишь тяжкий сон, вот он сейчас проснется, и все встанет на свое место... Надо ради приличия ваять палку в руки, чтобы при случае встречному объяснить, мол, побежал за зыкавшим телком к Дону, да вот не догнал... Опять же не поверят, ведь все знают, что от быстро бегающего Миронова еще ни одна скотиняка не убежала – догонит и возвратит в стадо или на баз... А вот в «орлиное гнездо» ему уже, наверное, больше не взобраться. Что так? Ослаб? Устал? Сил не осталось или прыти?.. Просто стыдно от людей – ну, мальчишкой был, куда ни шло, из озорства взбирался на неприступный утес, а теперь вроде как и неудобно, да и ловкость не та, еще чего доброго ненароком сорвешься... Неужто жаль себя стало?.. Ведь только что сам добровольно хотел совершить прыжок, ну а если случайно сорвешься, так стоит ли жалеть?.. О, кровь на пальцах. Это когда хотел оттолкнуться от скалы... Как в детстве, Миронов губами прикоснулся к пораненному месту и начал высасывать кровь. Успокаиваясь, исподлобья глядел на Дон.