Разобщённые - Нил Шустерман

Риса приходит к тому же выводу. Внезапно идея как можно скорее убраться ко всем чертям с Кладбища представляется очень разумной. Пусть даже «к чертям» — весьма неточное место назначения.

— Составное человеческое существо... — тихо произносит кто-то. — Интересно, как оно выглядит...

— Да ладно тебе, что мистера Картофельную Голову[25] не видал?

Раздаётся взрыв нервного смеха, который, однако, не разряжает напряжения.

— Как бы оно ни выглядело, — говорит Риса, — я надеюсь никогда его не увидеть.

17 • Кэм

Он кончиком пальца проводит по тончайшим линиям на своём лице: от боковой стенки носа к скуле — левой, затем правой; от центра «звезды» на лбу, где в идеальной симметрии сходятся в одну точку сектора разноцветной кожи, по разлетающимся «лучам» к линии волос. Затем снова окунает палец в заживляющий крем и наносит его на швы на затылке, плечах, груди — словом, везде, куда может дотянуться. Щекотно — это искусственные микроорганизмы, основная составляющая крема, принимаются за работу.

— Хочешь верь, хочешь нет, но это вещество, по сути, — что-то вроде йогурта, — сказал ему врач-дерматолог. — С той только разницей, что оно поедает рубцовую ткань.

И к тому же стóит пять тысяч долларов за баночку; но, как сказала Роберта, деньги — не вопрос, когда дело касается Кэма.

Его уверяют, что завершении лечения у него не останется никаких шрамов, лишь тончайшие, еле заметные швы там, где смыкаются фрагменты его тела.

Ритуал нанесения крема занимает полтора часа два раза в день, и Кэму нравится это действо — есть в нём что-то этакое, дзэнское. Остаётся только пожелать, чтобы нашлось средство и от его внутренних шрамов, которые по-прежнему болят. Его мозг кажется юноше теперь целым архипелагом, между островами которого он строит мосты; и в то же время когда он с успехом возводит самые великолепные из них, в нём возникает подозрение, что где-то там прячутся земли, которые навсегда останутся вне пределов его досягаемости.

В дверь стучат.

— Ты готов?

Роберта.

— Поводья в твоих руках, — говорит он.

Краткое молчание, затем из-за двери доносится:

— Очень забавно. «Не гони лошадей».

Кэм смеётся. Ему больше ни к чему говорить метафорами — он навёл достаточно мостов между островами своего мозга, чтобы речь его нормализовалась — но ему нравится поддразнивать Роберту и испытывать её проницательность.

Он надевает сшитые на заказ сорочку и галстук. Галстук выдержан в приглушённых тонах, но его необычный узор, как бы состоящий из отдельных фрагментов, был выбран специально: он призван создавать ощущение эстетической гармонии, подсознательно внушать мысль, что художественное целое неизменно больше простой суммы частей. Он долго возится с узлом — хотя мозг Кэма и знает, как его завязывать, но пальцы виртуоза-гитариста явно никогда не делали двойного виндзора. Необходимо максимально сосредоточиться, чтобы восполнить недостаток мышечной памяти.

Роберта снова стучит в дверь, на этот раз более настойчиво:

— Пора!

Он на несколько секунд задерживается у зеркала — полюбоваться собой. Волосы отросли на целый дюйм. Это настоящая многокрасочная палитра: сектора разноцветной кожи, разбегающиеся от точки в середине лба, переходят в разноцветные же пряди на волосистой части головы. Полоса белокурых волос идёт посередине, по обеим сторонам её обрамляют янтарные пряди, от висков к затылку протянулись различные оттенки рыжего и каштанового, волосы над ушами — иссиня-чёрные, а на бачках — тёмные и слегка вьющиеся. «Самые знаменитые парикмахеры мира будут отталкивать друг друга локтями, лишь бы поработать с твоими волосами!» — твердит ему Роберта.

Наконец он открывает дверь, не то Роберта, чего доброго, пробьёт в ней дырку. Сегодня она одета в платье — наряд немного более элегантный, чем её обычные брюки и блуза, однако расчётливо скромный: всё внимание должно быть сфокусировано на Кэме. В её взоре читается раздражение, но оно длится лишь миг: как только Роберта видит юношу во всей красе, всю её досаду как рукой снимает.

— Ты бесподобен, Кэм! — Она разглаживает на нём рубашку и поправляет галстук. — Ты весь сияешь! Настоящая звезда!

— Будем надеяться, что я не начну выбрасывать из себя сверхтяжёлые элементы.

Она вперяет в него озадаченный взгляд.

— Как сверхновая, — поясняет он. — Если я сияю, как звезда, давай будем надеяться, что не взорвусь. — В этот раз Кэм не пытался испытать её сообразительность — просто так получилось, — поэтому он принимается оправдываться: — Извини, просто у меня такой образ мышления.

Она мягко берёт его за руку.

— Пойдём, тебя уже все заждались.

— Сколько их там?

— Нам не хотелось сильно загружать тебя на твоей первой пресс-конференции, поэтому пригласили только тридцать человек.

Сердце Кэма начинает тяжело бухать в груди, и чтобы успокоить его, он несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает. Непонятно, почему он так нервничает. Они провели целых три репетиции. На этих поддельных пресс-конференциях его подвергли тяжёлому артобстрелу самыми разными вопросами на самых разных языках, и со всеми он справился отлично. На настоящей пресс-конференции будет использоваться только английский язык, так что хотя бы об одной составляющей можно не беспокоиться.

Итак, сегодня Кэма официально представят миру, который к его появлению ещё не готов. На репетициях всё шло легко: лица присутствующих на них были лицами друзей, прикидывающихся недругами; совсем другое дело нынешний брифинг — сейчас он предстанет перед совершенно чужими людьми. Его ждёт любопытство одних, восхищение других и отвращение третьих. Роберта предупредила, чтобы он был к этому готов. Но ведь может произойти что-то такое, чего даже Роберта не состоянии предвидеть — вот это-то и беспокоит Кэма больше всего.

Они шагают по коридору к винтовой лестнице, ведущей в главную гостиную. В первые недели его жизни, когда он ещё не слишком уверенно контролировал своё тело, ему запрещали ходить по этой лестнице. Сейчас, однако, он мог бы не просто сойти, но протанцевать вниз по этим ступеням, если б захотел.

Роберта просит подождать, пока она его не вызовет, и спускается вниз первой. Кэм слышит, как стихает поднятый репортёрами галдёж. Свет ламп приглушают, и Роберта начинает презентацию.

— С незапамятных времён человечество мечтало о том, чтобы самому созидать жизнь.

Её голос, усиленный микрофоном, звучит величественно и торжественно. На лестнице играют отсветы — Роберта показывает слайды. Кэм не видит их, но он и так знает, что они собой представляют — он видел их раньше.

— Но великая тайна жизни ускользала от нас, — продолжает Роберта, — и все попытки творения терпели сокрушительное поражение. Тому есть веская причина. Мы не в состоянии создать то, чего не понимаем; поэтому до тех пор, пока мы не выясним, что же такое жизнь, задача останется невыполнимой. А покуда наука может лишь строить на уже имеющемся фундаменте. Нет, не создавать жизнь, а совершенствовать её. Поэтому вопрос теперь стоит так: как нам воспользоваться плодами нашей интеллектуальной и физической эволюции, чтобы создать совершенную версию нас самих? Как взять всё лучшее в нас и воплотить это в единое существо? И оказалось, что когда вопрос поставлен правильно, ответ не заставляет себя ждать. — Она сделала эффектную паузу. — Леди и джентльмены, позвольте вам представить Камю Компри, первого в мире составного человека!

Под звуки аплодисментов Кэм спускается вниз по винтовой лестнице — с достоинством, но не напыщенно, естественной, раскованной походкой. Публика остаётся в тени — все прожектора сосредоточены на Кэме. Юноша чувствует их жар, и хотя он не раз бывал в этой гостиной, у него создаётся впечатление, будто он на сцене. На полдороге он приостанавливается, глубоко вдыхает и продолжает путь, сделав вид, будто пауза была запланирована — ну, например, чтобы попозировать для фото и тем самым поддразнить репортёров — ведь на этой на этой пресс-конференции не разрешено пользоваться фото- и видеоаппаратурой. Презентация первого составного человека широкой публике продумана и спланирована со всей возможной тщательностью.

Но вот собравшиеся наконец могут рассмотреть Кэма как следует, и аплодисменты стихают. Журналисты изумлённо ахают, по залу бегут шепотки — их шелест сопровождает Кэма, пока тот подходит к микрофону. Роберта отступает в сторонку. Теперь в комнате воцаряется абсолютная тишина; все глаза устремлены на Кэма — молодого человека, который, по словам Роберты, воплощает в себе «всё лучшее в нас». Или, во всяком случае, лучшее, что было в расплетённых подростках.

В напряжённой тишине Кэм наклоняется к микрофону и произносит: