Круг замкнулся - Кнут Гамсун

Вполне возможно, что краткое пребывание в роли жены и дальнейшая судьба в роли неправдоподобно молодой вдовы смущали самое Лоллу. Все, вместе взятое, разумеется, комично, есть над чем посмеяться. В глазах людей она хоть и была обвенчана, но замужем не побывала, позже ее воспринимали как служанку, которая получает пенсию после смерти старика. Любое из этих обстоятельств не оправдывало ее благородные манеры и меховой воротник на пальто. Но этому суждено измениться.

Вернувшись домой, она застала письмо от Ольги, тот же заход, но с другого боку: фру Ольга просила ее взять на себя хозяйство у ее мужа. Письмо писалось второпях, множество восклицательных знаков и тире, но не без тревоги о муже: он остался совсем один — жаль его и грустно об этом думать. Сама я там жить не могу, с этим все кончено — но ты, Лолла, ты все там знаешь, и Бог тебя благослови, если ты это сделаешь!! Сам он меня об этом не просил — но мне его очень жалко, и, раз я уехала, у него теперь никого нет. Только не забудь про олеандр в средней комнате — а в остальном ты знаешь, как у нас все. Преданная тебе Ольга.

Лолла, осердясь из-за молодого Клеменса:

— Ну, слышали ли что-нибудь подобное — уехать от такого благородного, такого милого мужа!

Она бы выкрикнула это все ей прямо в лицо, доведись им встретиться на улице, пусть даже Ольга когда-то была ее хозяйкой…

Она недолго поговорила с матерью о том о сем и снова ушла из дому. У нее много дел, она не в меру суетлива, она идет в город и покупает там мужское белье. Хотя до первого июня еще много времени, она покупает уже сейчас, чтобы вышить на нем красивую монограмму и все пронумеровать.

Часть вторая

XV

А время между тем шло, и Абель все больше обращался в ничто. Он не посадил картошку, как собирался, потому что вдруг надумал сходить на железную дорогу и попросить там разрешения вскопать насыпь, а ему, конечно, запретили. Значит, он стал вполне свободен и избавил себя от лишней работы, а вины при этом на нем не было. Дела обстояли совсем плохо, но у него была крыша над головой, да и не составляло труда при удаче стащить чужую рыбину. Случалось, его видели за этим занятием. «Ты что мою рыбу таскаешь, скотина?» — «На, бери свою рыбу!» — «Да уж ладно, оставь себе».

Или похожие разговоры у мясника на окраине: «Можно мне взять кусочек печенки для кошки?» — «А у тебя разве есть кошка?» — «И кошка есть, и собака». — «А где же ты живешь?» — «Где склады». — «А разве там есть дома?» — «Я живу в одном из сараев». — «Странный ты тип, ну бери, бери свою печенку».

Жизнь его становилась все более нереальной, внутренней правды в ней больше не осталось. Он, верно, не выдержал бы, не будь такая жизнь привычной для него с кентуккских времен, а так дни виделись ему добрыми и приятными. Зимой, когда ночи были благодатно темными, он совершал длительные прогулки по округе и находил в погребах морковь и картошку, сейчас ночи стали светлые, и это мешало ему добывать пропитание. Но жизнь шла своим чередом, на землю пришла весна, а за ней лето, в лесу теперь роились парочки, и Абелю на редкость повезло: как раз перед своим сараем, на рельсах, он обнаружил незапертый товарный вагон. Был вечер, и была тишина, никакого движения. Он наскоро обшарил вагон, и ему было легко и в охотку скатиться по насыпи с ящиком консервов. Причем все рядом — никаких транспортных издержек. Вернувшись к себе в халупу, он прочел на ящике: «Лосось норвежский». Просто дьявольское везение, что может сравниться с лососем? А может, в вагоне есть также и мясные консервы? На фабриках много чего делают, сосиски, как он слышал, окорок. Теперь Абель отбросил лень, голова у него работает, он уже снова у вагона, влезает наверх и читает надписи на ящиках: «Лосось», «Лосось». В вагоне полно и других вещей, так что Абелю приходится кое-что сдвигать в сторону, деревянный товар, стулья, кожи, меха, надгробные камни из мастерской. Наконец он находит ящики с сосисками и подталкивает один из них к двери.

Но тут какой-то человек с окладистой рыжей бородой прямо от глаз заглядывает в дверь вагона.

— Караулишь, значит? — говорит ему Абель.

— Чего-чего? Ты это о чем?

— А разве не ты здесь сторожем?

— Я недалеко уходил, как видишь, — говорит ему человек и злорадно скалится.

— Выходит, ты видел и того, кто уволок ящик?

— А был такой, кто уволок ящик?

— Он побежал к садоводству, — говорит Абель, указывая куда-то в сторону.

Человек смотрит в том направлении.

— Я ведь недолго… черт подери… я на минуточку отлучился к причалу. А с чем был ящик?

— Ну как по-твоему? Может, с могильными плитами?

— Так-так, а ты-то сам чего делаешь в вагоне? — с подозрением спрашивает человек.

— Могу сказать: он в меня бросил нож, вполне мог убить. Вот я и ищу этот нож.

Человек поднимается в вагон, и они начинают искать вдвоем.

Абель тем временем достает свой нож из футляра и говорит:

— Да вот же он!

— Подай сюда! — командует человек. — Его надо отнести в полицию.

— Отнеси, отнеси! Этот гад меня чуть не убил!

— Я все думаю, какой ящик он уволок?

— Чего тут долго думать! Достань накладную и сверь.

Оба вылезают из вагона.

Человек:

— Но ведь накладных у меня много — по одной из каждого магазина. Эдак придется весь вагон перерыть.

— И начальник станции тогда все узнает.

— Ну и что? Думаешь, я боюсь начальника?

— Ты ведь ушел с дежурства.

— Я ходил на мол… черт побери… я и пробыл там совсем недолго, ну от силы — час. Мне надо было переговорить по одному делу.

Абель делает вид, что хочет уйти.

— Слушай, — говорит человек и возвращает ему нож, — не стану я докладывать.

— Как?

— Не стану, только шум зря поднимется. Не стану, и все тут. Ты ведь никому не скажешь?

— Я? Да ни в жисть.

Но не всякий раз получалось так легко, порой ему приходилось выслушивать грубые слова и терпеть унижения, которые любого другого заставили бы бросить это дело.

Случалось, он бегал на станцию, когда приходили и отходили поезда, и отыскивал там вафельщицу. В дни своего процветания лично он обеспечил эту даму тележкой, корзиной и первоначальным капиталом, теперь же он дерзко подходил к ней и без спросу брал несколько вафель под тем предлогом, что желает узнать их качество. Поначалу женщина с улыбкой покорялась судьбе, но, когда это начало повторяться, она воспротивилась:

— Эй, эй, не забери у меня всю корзину!

Ему в общем-то было наплевать, что старушка сердится, но с ней была маленькая Регина, помогавшая бабушке, и она удивленно таращила на него глаза и словно бы не узнавала его с тех времен, когда он купил у нее «Безмолвного утешителя».

Абель хоть и опустился — но не был в нужде, точнее — редко был в настоящей нужде. Ему жилось не так уж и плохо, просто он был пустой и равнодушный к жизни. Дух его тоже не угас, требовалось немало поломать голову, чтобы не пойти ко дну, требовалась немалая доля изобретательности, чтобы придумывать всякие трюки, а когда он занимался своим ремеслом, которое не терпит дневного света, следовало глядеть в оба. Порой удавалось, порой нет, когда как, счастье переменчиво.

Но некоторым приходилось еще хуже, чем ему.

Однажды к нему заявился Алекс — не иначе это Лили показала ему дорожку. Он был чисто выбритый и вполне опрятный.

— Мы пропадаем, — сказал Алекс, — у нас скоро отберут дом.

— Иди-ка сюда, — сказал ему Абель, — ты, верно, проголодался.

— Ишь ты, что у него есть, — сказал Алекс, набрасываясь на угощение. Потом он огляделся по сторонам. Сарай был пустехонек, и все же Алекс сказал: — Лили считает, что мы вполне могли бы перебраться к тебе.

— Сюда?

— Кровать у нас есть своя, и стол, и стулья, так что об этом можешь не беспокоиться. Вот печки я тут не вижу, я думал, у тебя есть печка, тогда мы могли бы продать нашу. Все-таки несколько шиллингов. Но печки у тебя нет.

Абель молчал.

— Места нам тут всем хватит, — продолжал Алекс, — а дыру в окне мы заткнем. Нас и всего-то, можно сказать, четверо, потому что Регина почти все время у бабушки, словом, все можно устроить, ну а уж печку мы, так и быть, прихватим свою и приладим ее.

Абель:

— Замолчи! Сколько можно болтать! Вздор какой! Продадут дом, продадут дом!

— А по-твоему как?

— Ничего они не продадут. Сейчас ни у одного рабочего нет денег на покупку.

Алекс задумался, потом сказал:

— Лично мне на все наплевать, но ведь есть еще Лили. И дети. Я опять мог бы уйти — бродить по белу свету, но ничего не выходит, понимаешь, у Лили опять будет ребенок. Видишь, как все сошлось одно к одному. А ты посмотри на Ловису Роландсен — у той и вовсе девять. И как это люди не могут держать себя в узде?