На край света - Владимир Кедров

— Как подойдем? — спросил Пустоозерца покрученик Григорий. — Видно, оборотень нам дорогу перебежал.

— Подойдем. Бог беду дал, а с чертом потягаемся. Сам погибай, а товарища выручай! А уж такого товарища, как Исай Мезенец, нам ли не выручить? Григорий, возьми двоих ребят покрепче. Спускай карбас.

Блоки заскрипели, скоро карбас плясал на волнах у коча.

— Григорий, коль можно стащить «Соболя», тяни нам конец. А нельзя, — забирай людей.

Утлая скорлупка запрыгала на волнах, направляясь к «Соболю». А коч уж наполнился водой и осел. Теперь он не качался под ударами волн, а лишь содрогался и трещал.

На «Соболе» суетились, спуская два карбаса. Григорию не пришлось причалить. Вместе с карбасами «Соболя» он пошел назад.

Тем временем разыгралась погодушка. Подул крутой полуношник, срывавший гребни волн. Стоя за рулем «Сохатого», Пустоозерец увидел, что один из карбасов накренился, зачерпнул воду и опрокинулся. Головы людей то исчезали под водой, то вновь появлялись. Пустоозерец направил коч к погибавшим. Утопавшие повисли на носах оставшихся карбасов, лишив их возможности двигаться. Втащить людей в карбасы было невозможно. Суденышки тотчас же могли бы опрокинуться. Гребцы едва удерживали карбасы против набегавших волн. Но вот подошел «Сохатый». С него бросили концы. Людей повытаскивали на коч.

Сиверко становился круче. Спасая людей, Пустоозерец не замечал, что «Сохатого» несло к мелям.

— Поднять карбасы! — приказал он, вспомнив наконец о мелях.

Мореходы не успели еще поднять карбасы, как волна, перемахнув через борт, прокатилась по плотику коча. Послышался треск ломающегося дерева. Вода неудержимо хлынула в заборницы.

— Напоролись! — вскричал Григорий.

— Назад! Спускай карбасы! — закричал Игнатьев, висевший в наполовину поднятом карбасе.

— Ведра давай! Эй, Григорий! — слышался голос Пустоозерца.

— Взять оружие! Бери пищали!

— Эй! Упирайся в коч! Разобьемся! — кричали на спущенных карбасах.

— Порох… Порох передавайте!

— Живей!

— Ну, ребята, спускайтесь! Отваливай!

Три карбаса отвалили от коча. Корма судна быстро погружалась в воду. Нос задрался вверх и торчал из воды, обдаваемый волнами. Новая волна обрушилась на гибнувший коч. Он вздрогнул и, сползая с подводной опоры, стал погружаться.

— Видно, не наше счастье, чтоб найти, а наша судьба — потерять, — Пустоозерец потухшим взглядом скользнул по измученным лицам товарищей. — К берегу! — крикнул он, махнув рукой.

Берег был близко, но добраться до него трудно: средь волн там и здесь показывались потайники, скользкие зеленые камни. Один за другим карбасы разбивались почти у самого берега.

18. Миражи

Погодушка бушевала то со снегом, то с дождем.

— «Медведь» скрылся! — воскликнул Ефим Меркурьев, пытаясь всматриваться вдаль и ничего не видя, кроме липухи.

— Да только что я его видел… — отозвался второй покрученик Андреева, ростовец Иван Нестеров.

— Роняй парус на плотик![76] — приказал Дежнев. — Держи, Фомка, на восток! Отойдем мористее, чтобы не сесть на мель.

— Куда-то унесет нас, хозяин! — обратился Ефим Меркурьев к Афанасию Андрееву. — Найдем ли другие кочи?

— В море всяко бывает. Надейся, Ефим, — ответил Андреев.

«Лишь бы кочи не растерялись! — думал Дежнев. — Только бы мне их собрать!»

— Михайла, — сказал он Захарову, — спроворь-ко котельный бой. Поставь на него Нестерова.

Захаров тотчас принес из поварни большой медный котел и повесил его на мачте.

— Примечай, как надо бить, — сказал он Нестерову.

Захаров ударил по котлу колотушкой, и резкий, надрывный звук разнесся над морем.

Так, ничего не видя вокруг, дежневцы шли больше суток, тревожа море котельным боем. Снег давно перестал падать. Ветер стих. Небо стало светлеть. Но люди напрасно всматривались вдаль: ни берега, ни кочей. Горизонт скрывался в белесой мари[77]. Люди были серьезны, встревожены.

— Никого… Видно, несчастлив выход был… Как найти нам товарищей? — волновался Бессон Астафьев, обращаясь то к Афанасию Андрееву, то к Дежневу.

— Рано нам горевать, — успокаивал ватагу Дежнев. — Где гроза, тут и ведро. Поищем товарищей. Найдем их. Мы много мористее приняли. Поверни-ко, Михайла, на полдень[78], к берегу. Должно быть, робята вдоль берега идут.

— Видишь, Бессонко! А ты говорил… — укоризненно произнес Зырянин, берясь за весло.

Михайла Захаров молча правил, поглядывая то на матку (компас), то в туманную даль.

Так шли на веслах много часов. Когда туман сгустился, идти стало опасно. Гребцы едва шевелили веслами.

— Фомка! Глянь-ко… — громким шепотом прохрипел вдруг Сидорка, толкая в бок задремавшего над веслом друга.

— Чего? Ты что? — встряхнулся Фомка, оглядываясь на Сидорку.

Сидорка, вытаращив глаза, глядел в море, показывая на что-то пальцем. Фомка глянул. В тот же миг его глаза приняли столь же дикое выражение, как и у Сидорки: в нескольких саженях из воды высовывалась голова страшного чудовища. Как показалось Фомке, она была более двух сажен высотою. Мокрая, она блестела словно булат. Черные круглые глаза, с лукошко каждый, глядели на Фомку, не мигая. Под тупым собачьим носом топорщились седые усы. Под усами торчали клыки, казавшиеся толще мачты. Чудовище пыхтело, сопело и злобно шевелило усищами.

— С нами крестная сила! — прохрипел Фомка.

Все мореходцы оглянулись и замерли.

— Сгинь! Пропади! — тонким голосом выкрикнул Андреев, крестя страшное видение.

— Никак сам водяной, — прошептал Сухан Прокопьев.

— Кому ж и быть, как не ему? — шепотом же ответил Меркурьев.

— Глазища-ти, братцы мои! — воскликнул Нестеров.

— Уф-ф-ф! — вдруг шумно вздохнуло чудовище, погружаясь в воду. Вода сомкнулась над его затылком.

Мореходцы растерянно смотрели то на воду, то друг на друга.

— Что за шум? — спросил Дежнев, выходя из казенки и оглядывая взволнованную ватагу.

— Во… водяной… — ответил Меркурьев, еле шевеля языком.

— Где же он, водяной?

— В воду ушел!

Вдруг у самого коча из воды показалась серая блестящая голова. Она была меньше прежней, примерно с большую тыкву; круглые стекловидные глаза злобно, но вместе с тем и с любопытством глядели на мореходцев. Седые усы шевелились. Желтоватые клыки блестели, искривляясь под водой. Чудовище ревело, пыхтело и фыркало, стараясь испугать мореходцев.

— Уж не это ли твой водяной? — насмешливо спросил Дежнев Меркурьева.