Никто не будет по ней скучать - Кэт Розенфилд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только я знала, как выглядел Дуэйн Кливс, когда напуган.
Это было в конце предпоследнего года учебы, вечера наконец-то стали достаточно теплыми, чтобы ходить в футболке, настроение уже было приподнятым в ожидании лета. Дуэйн был стартовым питчером в школьной бейсбольной команде, и он играл достаточно хорошо, чтобы его начали замечать. Молва разнеслась быстрее после того, как кто-то умыкнул скоростной радар шерифа Райана и замерил его подачу – восемьдесят семь миль в час. С наступлением июня и решающих матчей люди из соседних городков начали съезжаться посмотреть на его игру. На последний матч пришел один мужчина, просидевший всю игру в стороне, и к концу первого иннинга по рядам уже разнесся слух, что он приехал аж из штата Вашингтон, чтобы завербовать Дуэйна в «Маринерс». Это, конечно, была ложь. На самом деле он был из университета штата в Ороно, и лучшим, что он мог предложить, была спортивная стипендия – и это тоже неплохо, но мысль о присутствии среди нас скаута из Главной лиги бейсбола наполнила атмосферу волшебством. Все почувствовали его, включая Дуэйна. И, боже, он им показал. Я там тоже была; как и все местные, полагаю, поэтому незнакомец, забредший в Коппер Фолз, обнаружил бы пустые улицы, запертые двери и подумал бы, что город заброшен. Мы наблюдали с трибун, как он выстреливал подачи. Страйк за страйком, аут за аутом, пока криков арбитра вообще не было слышно, потому что один только звук мяча, врезающегося в перчатку кетчера, вызывал неистовые вопли толпы. Они топали, кричали и безумствовали, а Дуэйн стоял на питчерской горке, улыбаясь, и отправлял мячи над полем так быстро, что бэттеры замахивались, но ударяли только воздух. Где-то около пятого иннинга стало слышаться бормотание о ноу-хиттере, тихое и осторожное, как заклинание.
А затем на девятом иннинге Дуэйн сделал неудачный сплиттер и бэттер слева отбил. Мяч высоко пролетел на правое поле. Коленки задрожали, радостные вопли затихли, и вот тогда это случилось: плечи Дуэйна поникли, он повернул голову и встретился со мной взглядом. Пока остальные наблюдали за полетом мяча, мы смотрели друг на друга. И хоть солнце еще не зашло и воздух был теплым, по моей спине прошелся холодок.
И тогда Гарсон Флетчер, правый филдер, в сторону которого не прилетело ни одного мяча с момента разминки, ринулся к границе аутфилда, подпрыгнул и приземлился по другую сторону, крепко держа в своей перчатке почти-хоум-ран. И если в тот момент кто-то стоял бы на главной улице Коппер Фолз, глядя на подкрадывающееся к горизонту солнце и гадая, куда, черт возьми, все подевались, ему ответил бы рев, доносящийся с поля.
Дуэйн все же получил ноу-хиттер тем вечером и больше на меня не смотрел. Когда игра закончилась и он сошел с питчерской горки, все это казалось таким сюрреалистичным, что я засомневалась, не выдумала ли это: как он посмотрел на меня, как разряд чего-то проскочил между нами. Пока все выбегали на поле, чтобы поздравить команду, я вернулась к своему велосипеду и отправилась домой. Пять пыльных миль.
Он догнал меня на том же участке дороги, когда я с трудом взбиралась на холм, а рубашка липла к спине. На том же месте, где пять лет назад я бросила свой рюкзак на обочине и бросилась бежать от преследовавших меня мальчиков. На этот раз я не убежала. Я повернулась на звук приближающейся машины. Я остановилась, когда его пикап приблизился, замедлилился и замер. Я позволила ему взять меня за руку и смотрела ему в затылок, покрытый влажными от пота густыми волосами над воротником форменной куртки, пока он уводил меня в лес. Последним, что я увидела, прежде чем поцеловать его, была та же старая охотничья хижина с осевшими и гниющими стенами.
Мы встречались в лесу, пока не похолодало, а потом переместились в кузов его пикапа со спальным мешком, а позже и на переднее сиденье, когда пришла зима. Запотевшие окна, наши тела, скользкие от пота, слюны и секса, включенный на полную обогреватель и тихо играющее радио. Всегда в заброшенных местах. Никто никогда не видел на вместе; никто не знал. Это был еще один наш секрет. По крайней мере, так я говорила себе. Даже в самые холодные ночи он высаживал меня у дороги, не довозя до двери дома. Я была так опъянена восторгом, поэтому долго не понимала, что Дуэйн воспринимал это совсем не так. То, что для меня было захватывающим тайным романом, для него было постыдным секретом, о котором никто не должен узнать. Не понимала, что для него я была позором. Девушкой со свалки. Грязным секретом.
Пока все не изменилось. Пока я не сделала наш секретик слишком большим, чтобы его не заметить. Технически я не солгала. Я сказала ему, что принимаю противозачаточные, и это было правдой, я ездила за ними в соседний округ и прятала упаковку глубоко в своем ящике для носков. Я принимала их по инструкции.
А потом перестала. Я не знаю почему. Это было так просто – чего-то не делать и не говорить никому об этом. Не то чтобы я не знала, что произойдет. Я прошла уроки полового воспитания, как и все остальные, и прекрасно понимала, как это работает. Я знала. Просто когда чего-то хочешь, знания отходят на второй план. И я хотела этого. Не ребенка, но признания. После всех ночей, когда я брела домой в темноте, все еще ощущая произошедшее между ног, с покрасневшим и текущим из-за холода носом, я просто хотела, чтобы он встал рядом со мной при свете дня и сказал: «Да, я с ней». Я знала, что нравлюсь ему. Я хотела нравиться ему на виду у других людей.
Мне казалось, это потому, что я любила его. Но дело
