Сборник рассказов и повестей - Любовь ЛУКИНА

В отличие от мифического управдома бармен был живой человек и, работая в нашем районе, просто не мог не знать имя и фамилию "каменного гостя"…

Однако не будем отвлекаться.

Субботним утром я сполоснул трехлитровую банку и вышел на улицу. Статуй за ночь не прибавилось, и это вселяло надежду, что ни следователь, ни ученые беспокоить меня сегодня не будут. Я прошел мимо гранитного Левушки, пожимающего руку Левушке мраморному, и наткнулся на группу приезжих.

Вообще-то их в городе мало — к нам теперь не так просто попасть. Те немногие, кому это удалось, чувствуют себя здесь туристами — бродят по району, глазеют. А роль гида вам охотно исполнит любой местный житель.

В данном случае гидом был губастый сантехник Витька из первой квартиры.

— Вот, обратите внимание, статуя, — с удовольствием говорил он, подводя слушателей к очередному изваянию. — Стоит, как видите, прямо на асфальте и улыбается. А между тем она жизнь человеку сломала… Вы заметьте, куда она смотрит. Правильно, вон в то окно без занавесок. Проживал там мой знакомый, завсклад Костя Финский. Как он эту статую увидел — занервничал. Ох, говорит, Витек, не нравится мне эта статуя. Неспроста она сюда смотрит. Ты гляди, какая у нее улыбка ехидная — словно намекает на что-то… А жена у Кости ушла год назад, так что с этой стороны все чисто… Я ему говорю: плюнь. Ну, статуя, ну и что? Трогает она тебя? Стоит — и пускай себе стоит… Но это легко сказать! Сами подумайте: выглянешь в окошко, а она — смотрит. Да как!.. Короче, недели хватило — сломался Костя Финский, пошел сдаваться в ОБХСС. Сам. Не дожидаясь… Теперь в эту квартиру никто вселяться не хочет. История известная — вот земляк может подтвердить…

Трехлитровая банка выпала у меня из рук и разбилась об асфальт. Все повернулись ко мне, в том числе и полный лысеющий мужчина, которого Витька только что назвал земляком.

Это был Левушка Недоногов. Собственной персоной.

— Хорошо еще, что пустая, — заметил Витька. — А сейчас я, если хотите, покажу вам памятник Крылову. Он ему там цветы возлагает…

И вся группа, за исключением одного человека, двинулась в сторону площади, туда, где каменный Лев Недоногов возлагал скромный каменный букетик к ногам гениального баснописца.

Мы остались у статуи вдвоем.

— Здравствуй, Лева… — сказал я растерянно.

Он смотрел на меня словно бы не узнавая. Словно бы прикидывая, а стоит ли узнавать.

Светлый выходной костюм, знакомые туфли, рубашка… Великий человек был скромен — ходил в своем. А между тем мог проникнуть в любой универмаг планеты и одеться во что пожелает.

— А-а, Павлик… — проговорил он наконец. — Здравствуй…

Я шагнул вперед. Под ногами заскрипели осколки.

— А я вот… прогуляться…

Оробел… Как в кабинете большого начальника. Стыдно вспомнить — я даже не решился подать ему руку.

Но Левушка, кажется, и сам был смущен нашей встречей.

— Ты слышал? — отрывисто спросил он, мотнув головой в ту сторону, куда Витька увел приезжих. — Что он им тут про меня плел? Какое окно? Какой Финский? Я, собственно, проходил мимо… ну и поинтересовался, о чем он тут…

Левушке очень хотелось уверить меня, что среди слушателей он оказался случайно.

— Нормальная улыбка, искренняя… Что в ней ехидного? — Левушка замолчал, часто моргая на статую.

— Лева, а ты…

Я хотел спросить: "Ты идти сдаваться не думаешь?", но спохватился и пробормотал:

— Ты домой-то как… собираешься возвращаться?

Великий человек нахмурился.

— Не сейчас… — уклончиво ответил он. — Не время пока…

Он что-то увидел за моим плечом, и лицо его выказало раздражение.

— Слушай, — сказал он сквозь зубы. — Будь другом, кинь ты в него чем-нибудь! Замучился уже в них кидать…

Я оглянулся. Метрах в десяти от нас по тротуару разгуливал голубь.

— За что-ты их так?

— Гадят, — ответил он просто и устало. Подумав, добавил: — Собак тоже развели… Никогда столько собак в городе не было…

— А собаки-то что тебе сделали? — удивился я, но тут же сообразил, что может сделать собака, если памятник стоит прямо на асфальте.

Левушка сосредоточенно разглядывал свободный карниз ближайшего здания.

— Левка! — сказал я с тоской. — Что с тобой стало! Чего ты всем этим достиг? Татьяна тебя ищет — с ног сбилась… Милиция розыск объявила…

— Ничего, — жестко ответил он. — Пусть знают! А то привыкли: Недоногов!.. Что с ним церемониться? Можно прикрикнуть, можно настроение дурное на нем сорвать — все можно! За что его уважать, Недоногова? Подвигов не совершал, карьеры не сделал, зарабатывать как следует — не научился! А теперь… Ишь, засуетились! Ро-озыск…

Он повернулся ко мне, перестав на секунду моргать.

А глаза-то ведь, как известно, зеркало души. Этой секунды мне вполне хватило, чтобы понять: Левушка врал. Не обида — другое мешало ему вернуться к людям.

Левушка, мраморный Левушка, Левушка-легенда, "каменный гость" боялся встречи с Татьяной!.. И, похоже, не только с ней. Вот почему он так растерялся, увидев меня. Ясно же: стоит ему появиться на людях не в бронзе и не в граните, стоит ему произнести первую фразу, как все поймут, что никакой он, к черту, не монумент, а прежний Левушка, вечно теряющийся в спорах и робеющий перед женой.

— Лева, — твердо сказал я. — Давай честно. Тебя ищут не потому, что людям делать нечего. Ты нам нужен, Лева! Татьяне, ученым…

— Следователю, — мрачно подсказал он.

— Следователь вчера сравнил тебя с Колумбом.

— Оригинально… Это что же, общественное мнение?

— А ты, значит, уже выше общества? — задохнувшись от злости, спросил я. Робости моей как не бывало. — А для кого, позволь узнать, ты натыкал кругом все эти памятники? Не для общества? Кому ты доказываешь, что не ценили тебя, не разглядели? Кому?

— Себе! — огрызнулся он.

— Врешь, — спокойно сказал я. — Врешь нагло. Если в один прекрасный день люди перестанут замечать твои статуи, тебе конец!

Левушка молчал. Кажется, я попал в точку. Теперь нужно было развивать успех.

— Лева, — с наивозможнейшей теплотой в голосе начал я. — Прости меня, но все это — такое ребячество!.. Да поставь ты себе хоть тысячу монументов — все равно они будут недействительны! Да-да, недействительны! Монументы ни за что!.. И неужели эти вот самоделки… — Я повернулся к Левушке спиной и широким жестом обвел уставленную изваяниями улицу, — неужели они дороже тебе — пусть одного, но, черт возьми, настоящего памятника!.. За выдающееся открытие от благодарного человечества!

Левушка молчал, и я продолжал, не оборачиваясь:

— Ну хорошо. Допустим, ты в обиде на общество. Кто-то тебя не понял, кто-то оборвал, кто-то пренебрег тобой… Но мне-то, мне! Лучшему своему другу — мог бы, я думаю, рассказать, как ты это делаешь!..

Я обернулся. Передо мной стояла мраморная Левушкина статуя и показывала мне кукиш.

— Черт бы драл этого дурака! — в сердцах сказал я, захлопнув за собой входную дверь.

— Ты о ком? — поинтересовалась из кухни жена, гремя посудой.

— Да о Недоногове, о ком же еще!..

Посуда перестала греметь.

— Знаешь что! — возмущенно сказала жена, появляясь на пороге. — Ты сначала сам добейся такого положения! Только ругаться и можешь!

Вот уж с этой стороны я удара никак не ожидал.

— Оля! — сказал я. — Оленька, опомнись, что с тобой! Какое положение? О каком положении ты говоришь?

— А такое! — отрубила она. — Сорок лет, а ты все мальчик на побегушках!

Нервы мои были расстроены, перед глазами еще маячил мраморный Левушкин кукиш, тем не менее я нашел в себе силы сдержаться.

— По-моему, речь идет о Недоногове, а не обо мне! Так какое у него положение? В бегах человек!

— Он-то в бегах, — возразила жена, — а Татьяне вчера профессор звонил. Член-корреспондент из Новосибирска.

— Да знаю я этого профессора, — не выдержав, перебил я. — Не раз с ним беседовал…

— Молчи уж — беседовал!.. И профессор интересовался, не собирается ли недоноговская Машка подавать заявление в Новосибирский университет. Ты понимаешь?

— Ах, во-от оно что… — сообразил я. — Значит, он думает, что это передается по наследству? Молодец профессор…

— Профессор-то молодец, а Мишка через три года школу кончит.

— Что тебе от меня надо? — прямо спросил я.

— Ничего мне от тебя не надо! Пей свое пиво, расписывай свои пульки… А где банка?

— Разбил.

— Наконец-то.

— О ч-черт! — Я уже не мог и не хотел сдерживаться. — Что ты мне тычешь в глаза своим Недоноговым! Какого положения он достиг?

— Не ори на меня! — закричала она. — Просто так человеку памятник не поставят!

— Оля! — в страхе сказал я. — Господь с тобой, кто ему что поставил? Он сам себе памятники ставит!

— Слушай, не будь наивным! — с невыносимым презрением проговорила моя Оленька.