Скандальная связь - Джанет Маллани

— Всегда мечтал стать благородным человеком. — Кажется, он надо мной издевается.

— Вы отлично поняли, что я имею в виду. — Я трубно сморкаюсь, чтобы сделать в нужном месте акцент. — Мы спим вместе из чистой необходимости.

— Мэм, ну я же не животное, могу себя контролировать. Вам нечего опасаться.

Он ложится в постель. Я чувствую его голые волосатые ноги.

— Что на вас надето?

— Рубашка.

А на мне — ночная сорочка. Единственное, что нас разделяет, — это два слоя тоненькой материи.

— Прекратите! — визжу я в следующую секунду.

— Я бы хотел тоже накрыться одеялом, мэм. Могу ли я просить вас не отодвигаться так далеко? Вы ведь забираете одеяло с собой.

— Ну хорошо. — С величайшей осторожностью я пододвигаюсь на пару дюймов к центру кровати, чтобы поделить одеяло по справедливости.

Некоторое время я лежу без сна и периодически сморкаюсь в платок.

— Гарри?

— М-м-м?

Господи, он что, и впрямь собрался спать? Да как он может?!

— Она уже, должно быть, в Лондоне. Хоть бы с ней все было в порядке.

— Мы найдем ее и вернем домой. Не бойтесь. — Он сжимает мою руку.

К несчастью, это та самая рука, в которой зажат мокрый платок.

— Спокойной ночи, миссис Марсден. Надеюсь, к утру вам станет лучше.

— Спокойной ночи, мистер Бишоп.

Я все жду, когда же он на меня набросится, но его дыхание постепенно замедляется, и он засыпает.

В конце концов засыпаю и я.

Среди ночи я просыпаюсь оттого, что Гарри пытается столкнуть меня с кровати. Мы некоторое время боремся за одеяло и место в постели, оба полусонные, и по крайней мере один из нас — в очень скверном расположении духа, с болью в горле и заложенным носом. Платок, как назло, куда-то подевался.

— Какого черта вы творите? — хриплю я.

— Вы храпите, я пытаюсь вас перевернуть.

— Что? Чушь собачья! Я никогда не храплю!

— Вы простужены, от этого иногда начинают храпеть.

— А я не храплю! Никто никогда не жаловался.

Я натягиваю на голову одеяло и поворачиваюсь к Гарри спиной. И тут понимаю, что на мою половину кровати вторглось некое… затруднение очень личного характера.

— Гарри? А, Гарри?

— Да?

— Кровать слишком узкая. Мы не можем позволить этому занимать драгоценное место.

— Прошу прощения, мэм.

— Это извращение. Я больна! — С этими словами я вытираю нос простыней и снова засыпаю.

Когда на следующее утро я просыпаюсь, солнце уже стоит высоко. Гарри, в брюках и в рубашке с закатанными рукавами, бреется. На него приятно посмотреть. Он хоть и худощав, но хорошо сложен, и в нем есть некая грация, и будь я здорова и если бы он не обвинил меня в храпе… Я сурово приказываю себе выбросить подобные мысли из головы.

— Доброе утро, миссис Марсден. — Он вытирает лицо салфеткой и водружает на нос очки. — Как вы себя чувствуете? Сможете продолжить путешествие?

— Конечно, смогу.

— Прекрасно. Тогда я спущусь и распоряжусь насчет завтрака. — Он надевает жилет и сюртук и выходит из комнаты.

Я размышляю над его нелепым ночным обвинением. Я — храплю? Да как бы я, скажите на милость, преуспела в роли куртизанки, если бы храпела (спать, конечно, при таком роде занятий много не приходится, но все-таки)? Я бодро вскакиваю с постели, хоть здесь и нет никого, кто мог бы по достоинству оценить мое представление, и несколько раз звоню в колокольчик; Является служанка. При свете дня видно то, что скрылось от моего взгляда вчера вечером, а именно усы и корка грязи на лице.

Я спускаюсь вниз и вижу Гарри, который воздает должное тостам и ветчине. Я съедаю тост, предварительно обследовав его на наличие отпечатков грязных пальцев, и выпиваю чашку чаю. Все улажено. Гарри договорился, чтобы лошадь подковали и вернули вместе с двуколкой обратно в поместье, а сами мы поедем в соседний городок вместе с одним человеком, у которого там дела. В городке мы сможем сесть на дилижанс до Лондона.

Гарри роется в своей походной аптечке и предлагает мне мазь для носа (который стал ярко-красным и очень чувствительным). Мазь пахнет остро и неприятно, жирная на ощупь, но действительно помогает. Мы отправляемся в путь.

Мужчина, с которым мы едем, кроме нас, везет в телеге поросенка и пса. Оба страсть как хотят с нами подружиться. Поросенок — маленькое черно-белое существо с нежными копытцами и прелестным хвостиком-крючком — понятия не имеет, что в ближайшем будущем станет обедом у двоюродного брата нашего возницы. Малыш более чем бодр и весел.

Пес, не менее веселый и бодрый, большую часть времени чешется, и я опасаюсь, что многие его блохи уедут на нас.

На почтовой станции выясняется, что в почтовом дилижансе нет сидячих мест внутри.

— Что думаете, миссис Марсден? — спрашивает Гарри. — Вы не здоровы, а скоро, кажется, пойдет дождь. А я, увы, забыл зонтик. — Последнее он произносит потрясенным шепотом, как будто сам не в силах поверить, что поддался такому низменному человеческому пороку, как забывчивость.

— Хотите, продам вам свой, сэр? — предлагает юноша, торгующий билетами.

Он задумчиво грызет кончик карандаша и заламывает невероятную цену за ветхий зонт, который едва раскрывается. Наверняка предыдущий владелец его попросту выбросил. Мы отклоняем его щедрое предложение.

Дилижанс прибывает под вой рожка, и пассажиры высыпают во двор станции, чтобы с пользой для себя провести те пятнадцать минут, пока будут менять лошадей, а заодно и перекусить в трактире. Мы погружаем наш скромный багаж, и Гарри галантно помогает мне забраться на крышу дилижанса, где мы располагаемся настолько удобно, насколько это вообще возможно. К вечеру мы уже будем в Лондоне. Дилижанс рывком, трогается с места. Наши попутчики, молодые ребята, свистят и гикают, как на охоте, впрочем, начавшийся дождь утихомиривает их.

Я раскрываю шаль и закутываюсь в нее. Украдкой взглянув на Гарри, я вижу, что он поднял воротник сюртука и сидит, ссутулившись, спрятав руки в карманы. Я опять разворачиваю шаль.

— Вы ее купили, значит, тоже имеете на нее право. — Я накидываю шаль на плечи нам обоим, и мы оказываемся еще ближе, чем в постели прошлой ночью. Нам тепло и уютно, бедром я чувствую его бедро, он обнимает меня одной рукой. Я кладу голову ему на плечо и засыпаю, хоть нас и трясет на ухабах неимоверно. Надеюсь, я не храплю.

Меня будит шум Лондона. Удивительно, как быстро я отвыкла от этого грохота, будучи в деревне. Гремят на узких улочках повозки, слышатся крики уличных торговцев, все куда-то спешат. Дождь прекратился, и я этому очень рада: в Лондоне дождь — сплошная неприятность, сырость и грязь.