История моей жизни - Александр Редигер

Из Великороссии вестей не было. С начала года почта и телеграф бездействовали; только во второй половине марта возобновилось почтовое сообщение по Украине, и я получил несколько залежавшихся писем из Петрограда*. В конце мая мне удалось послать письмо брату через гимназиста, ехавшего в Петроград и ровно через два месяца я получил от него ответ, посланный через украинского консула в Петрограде. Во второй половине июля, наконец, был возобновлен прием простых и заказных писем в Великороссию.

От Володи почти не было вестей; в конце апреля пришло от него письмо из Бельбека, от середины марта, а после того в Крыму происходили кровавые события, а вестей уже не было. Как только открылось почтовое сообщение по Полтавской губернии, я запросил его тещу, Н. Ф. Ильяшенко, но и она ничего не знала. 24 апреля, совершенно неожиданно, Володя появился у нас. Вследствие закрытия авиационной школы он остался без службы и без содержания и поехал искать и того, и другого в Одессу и Киев, а оттуда поехал в Черевки; не получая с начала года писем от нас, он хотел в деревне узнать, там ли мы еще или что с нами сталось; на железнодорожной станции он узнал о нашем переезде в город, где нас и разыскал. Он пробыл у нас неделю и затем вновь поехал к жене в Крым, и с тех пор сведения о нем прекратились; мы только от его тещи узнали, что он ездил в Харьков искать службы.

Круг наших знакомых увеличился на две семьи - Петровых и Вяткиных, и те, и другие были беженцами и бедствовали. Петровы были молоды, и оба, муж и жена, давали уроки; положение Вяткиных было еще труднее, так как он сам был слаб здоровьем, одна дочь была "в ожидании", и два сына учились в гимназии; а с адмиралом Вяткиным (тогда еще капитаном второго ранга) я имел дело в 1910 году, при ревизии морского ведомства, но я его не помнил. Он был одним из инициаторов образования в Переяславе "Общества взаимопомощи бывших офицеров"; бывших - потому что все офицеры считались уволенными от службы. При самом учреждении Общества, в начале июня, в нем было около сорока членов, а затем число это удвоилось; настоящих офицеров было мало и большинство членов было из офицеров военного времени и военных врачей и чиновников. Общество ставило себе целью помогать нуждающимся членам и удешевлять их жизнь закупкой продуктов на правах кооператива. Председателем Правления общества был избран адмирал Вяткин, а секретарем и казначеем - его зять, штабс-капитан Космодель; на них, конечно, пал весь труд по организации общества и по сбору нужных ему средств. С последней целью были устроены танцевальный вечер и народное гулянье, давшие сбор в несколько тысяч рублей; эти деньги и занятые у некоторых членов дали возможность начать закупку продуктов по (относительно) дешевым ценам.

Народное гулянье было устроено под звуки немецкой военной музыки и немецкие офицеры тоже были на нем; вообще, они к нашему обществу относились вполне сочувственно.

Наступившее в Полтавской губернии спокойствие в июле было нарушено появлением какой-то банды из Киевской губернии. В последней происходили какие-то бои населения или оставшихся большевистских частей с немцами. Одна банда переправилась около Рудакова через Днепр, напала на сахарный завод в селе Старом и избила бывший там немецкий пост, а затем двинулась на Переяслав. Состав банды остался невыясненным; говорили, что ядро ее составляют офицеры, борющиеся против немцев и пробирающиеся в Великороссию, и что к ним пристали толпы грабителей; сила банды определялась молвой в одну-две тысячи человек с орудиями и пулеметами. Весть о приближении банды распространилась в городе вечером 20 июля; говорили, что против нее выступит весь немецкий гарнизон города (кажется, всего одна рота) и вся милиция; горожане стали бояться нового нашествия грабителей из сел. Однако, гарнизон остался в городе, и за бандой гонялись милиция и части, высланные из Киева и Золотоноши, которым и удалось вскоре рассеять ее. Через два дня, 23 июля, в городе была еще большая тревога: говорили о приближении новой большой банды, и немцы стали принимать меры к обороне города: рыли укрепления, выставили пулеметы и проч. На счастье эта тревога оказалась ложной; никакой новой банды не было, а тревогу поднял "повитовий староста" (по старой терминологии - уездный исправник), штабс-капитан Кривошеев, получивший запоздалую телеграмму о старой банде и вообразивший, что появилась новая. У нас на Пидворках тревога усугублялась тем, что для обороны города предполагалось воспользоваться долиной реки Трубежа, причем мы оказывались впереди этой линии, в сфере огня обеих сторон; поэтому оба раза возбуждался вопрос об уходе на ночь, в город, к знакомым, но оба раза мы оставались у себя и спали прекрасно.

Жизнь на Пидворках была томительно однообразна и скучна: особенно тяжелы были вечера вследствие недостатка освещения: электричество было только в городе, а нам приходилось жечь керосин и свечи. В продаже их почти вовсе не было, а потому приходилось поздно зажигать, жечь лишь одну тусклую лампу, при которой трудно было читать, и ложиться возможно раньше: в десятом часу. Путь от города до нас не освещался вовсе, а потому в темные вечера он становился неуютным, а при лужах и грязи - совсем неприятным; но и днем необходимость тащиться всегда полверсты до города, по плотине и мосту, была надоедлива; дом на Пидворках стоял на сыром месте и сам был сырой. Все это заставило с весны искать другой квартиры в самом городе; но несмотря на содействие жидов-фахторов, найти приличную квартиру долго не удавалось, и только в начале августа И. В. удалось нанять квартиру, освободившуюся вследствие смерти домовладельца. Квартира эта оказалась слишком малой, чтобы и мы могли в ней поместиться, и нам пришлось искать себе отдельное помещение. Мы уже неоднократно предлагали поселиться отдельно, чтобы облегчить нахождение квартиры, но наши предложения откланялись; теперь же приходилось наскоро искать себе квартиру или комнату. Наше положение затруднялось тем, что у нас не было ни мебели, ни посуды; не было и прислуги, так как наша горничная Таня в начале июня уехала по болезни в Киев, где, как потом сказалось, она устроила себе выкидыш; нам поэтому было желательно найти меблированные комнаты со столом. Вполне удобные две или три комнаты мы нашли в доме Гутковской, соседнем с новой квартирой И. В., - но комнаты были менее удобные, да кроме того мы очень стесняли бы хозяйку, которая неохотно бралась довольствовать нас, а затем и вовсе могла отказаться от этого.

Во время этих поисков мы как-то попали под грозовой ливень; вероятно, вследствие этого у меня явилась простуда с сильной лихорадкой; в это время во всей округе свирепствовала злокачественная инфлюэнца, называемая испанской болезнью, поэтому призванный врач заарестовал меня дома на несколько дней; простуда вскоре прошла, но врач нашел у меня старый бронхит в легком; о существовании бронхита я и не подозревал.