Сталин - Дмитрий Волкогонов

Наконец, сталинское "наследие" выглядело бы неполным, если бы при анализе реликтов мы не учитывали роль и место, которые диктатор уготовил карательным органам. В результате сталинской селекции во главе их стояла каста людей, которым "вождь" безоговорочно верил. Ежов, Берия, Круглов, Абакумов, Кобулов, Серов, Деканозов, Меркулов, Цанава, другие жрецы сталинской безопасности были властны над жизнью любого гражданина страны, незаметного труженика или известного деятеля. Вот пример.

Один из зловещей "обоймы" бериевского окружения, И. Серов, в своем доносе Сталину и Берии (уже после войны) писал: "Я уже докладывал о необъективном отношении члена Военного совета группы оккупационных войск в Германии генерал-лейтенанта Телегина к работникам НКВД. Телегин начал выискивать различные "факты" против отдельных представителей НКВД и преподносить их т. Жукову в искаженном виде. Например, сообщил об отправке 51 эшелона с трофеями в адрес НКВД... Мы имеем десятки фактов, когда генерал Телегин пытается скомпрометировать работников НКВД. Я пришел к выводу, что генерал Телегин очень озлоблен на НКВД..."1154 Сталин, естественно, поручил НКВД "хорошенько разобраться". Исход нетрудно было предвидеть. Вскоре Телегин был отозван в Москву, отправлен на курсы усовершенствования политсостава, пока в органах готовили "дело" и доложили о нем Сталину. С его одобрения Константин Федорович Телегин, прошедший всю войну на самых трудных, часто решающих участках, был арестован "за вражескую деятельность". Приговор военной коллегии гласил: "За антисоветскую пропаганду, на основании Закона от 07.08.32 г. и по статье 58-12 УК РСФСР, подвергнуть лишению свободы в ИТЛ сроком на 25 лет с конфискацией всего имущества..." Только смерть Сталина распахнула перед Телегиным двери лагеря. Малейшее трение, "косой взгляд", элементарное непочтение к представителям карательных органов квалифицировались как тяжкое преступление.

Каждый из истории берет то, что отвечает его мировоззрению. Изучая Великую французскую революцию, Ленин увидел в великом потрясении центральную идею народовластие. Его несовершенство и противоречивость. Тем не менее он увидел в народовластии непреходящую историческую надежду. Троцкий, обращаясь к французской революции, был поражен неумолимостью попятного движения, возможностью безжалостной ликвидации пламени народной свободы. Для него слово "термидор" стало символом реставрации старого, контрреволюции, предательства, обмана всех лучших надежд революционеров. Не случайно он употреблял слово "термидор" обычно в соседстве со словом "Сталин". А "вождь народов" больше всего внимания обратил на ту опасность, которая, по его мнению, погубила французскую революцию. Эта опасность была конкретной и заключалась в наличии "врагов народа". Этот печальный для советской истории термин пришел в нашу трагическую действительность из XVIII века. Для Сталина "врагами народа" были все, кто прямо или косвенно, хотя бы потенциально, мог стать угрозой единовластию. Все свои помыслы он направил на его укрепление, выдавая это, естественно, за "упрочение социализма". А для этого потребовалась большая карательная машина, которую он лично создавал, направлял и контролировал.

Над народом, государством, партией раскинулась страшная сеть карательных органов. Абсолютизация насилия вылилась у Сталина в создание огромной системы надзора над каждым гражданином страны, полностью беззащитным перед угрозой произвола. "Вождь", извратив, доведя до абсурда идею классовой борьбы, превратил ее в инструмент постижения "высшей истины". По сути, все сталинское "наследие", независимо от того, затрагивает ли оно государственную, общественную или идеологическую сферу, связано с возможностью и необходимостью насилия. Всю жизнь Сталин защищал институты, созданные при его участии, поддерживал и насаждал самые ортодоксальные взгляды, означавшие веру в социальную инерцию движения без его революционного стимулирования.

Но "вождь" явно переоценивал стабильность созданного им общества. Буквально через считанные часы после его смерти наследники начали нарушать его заветы. С марта 1953 года наступило десятилетие советского реформизма, которое затронуло буквально все области жизни. Значение их нельзя переоценить. Особенно те его аспекты, которые связаны с решениями поистине исторического XX съезда партии. Характерной чертой всех реформ этого периода являлась их незавершенность, половинчатость, недосказанность. Но самое главное было сделано: был положен конец террору, который господствовал почти четверть века. Свобода получила шанс реализовать себя. Но все это произойдет после того, как начнет подвергаться эрозии сталинское "наследие".

Сегодня на Сталина и сталинизм мы смотрим еще как бы с высоты птичьего полета истории. Думаю, спустя десятилетия эти мрачные страницы летописи советского народа с большей временной дистанции будут во многом видеться глубже, основательнее, вернее. Прошлое сегодня слишком близко и держит нас в своих объятиях. Но одно, подчеркну еще раз, ясно уже сейчас: Сталин - лишь вершина айсберга. Описав ее, вершину, я не претендую на то, что высветил весь айсберг.

Выскажу еще одну, почти еретическую мысль. Возможно, слишком еретическую. Суть ее вот в чем. В начале века, как помнит читатель, русский писатель Д.С. Мережковский написал нашумевший памфлет-пророчество "Грядущий Хам". Тогда он был расценен (да и сейчас, думаю, едва ли на это произведение многие смотрят иначе) как своеобразный антиреволюционный манифест. Приведу его, пожалуй, центральную идею. Мережковский, не обделенный талантом, но склонный к мистике, пророчески писал: "Не бойтесь никаких соблазнов, никаких искушений, никакой свободы, не только внешней, общественной, но и внутренней, личной, потому что без второй невозможна и первая. Одного бойтесь - рабства, и худшего из всех рабств - мещанства, и худшего из всех мещанств - хамства, ибо воцарившийся раб и есть хам, а воцарившийся хам и есть черт - уже не старый фантастический, а новый, реальный черт, действительно страшный, страшнее, чем его малюют, грядущий князь мира сего. Грядущий Хам"1155.

Критики под рабами сразу усмотрели пролетариат, и, думается, напрасно. Мережковский ведет речь, как явствует из памфлета, о "духовном рабстве", а в нем, по его словам, могут пребывать самодержцы, "китайская стена табели о рангах", "мертвый позитивизм православной казенщины" и "черная сотня". По сути, рабство и хамство для Мережковского - синонимы антисвободы. Возможно, писатель и не пытался заглянуть так далеко за горизонты бытия, наивно надеясь спасти Россию с помощью лишь "религиозной общественности" и возрождения интеллигенции, но вольно или невольно он выразил очень глубокую мысль: попрание свободы всегда создает угрозу пришествия "князя мира сего. Грядущего Хама". Во все времена, когда свобода становилась прерогативой лишь владык, императоров, диктаторов, тиранов, над людьми нависал призрак "Грядущего Хама". Сталин всей своей жизнью, деяниями, устремлениями доказал, что Хам антисвободы может быть кровавым, чудовищно страшным. Рецепты Мережковского, боявшегося пришествия Хама, достаточно наивны, но не без рационального смысла: он верил в особую роль человеческого интеллекта. Сегодня мы знаем, что Хама насилия, бюрократии и догматизма, олицетворенных в коммунистической Системе, можно не допустить, если ему противостоят в тесном союзе демократия, закон, культура.

Возможно, эти мои размышления достаточно абстрактны, умозрительны. Но говорю об этом потому, что чем меньше уважения к демократии, закону, культуре, тем всегда отчетливее возникает призрак Хама антисвободы. Эта истина была верна и для начала XX века, думаю, будет верной и в веке XXI. Может быть, долгосрочности своей идеи не знал и сам Мережковский. Возможно, сегодня я его прочел иначе, чем читали тогда, у подножия века, в сполохах кровавых классовых сражений. Дело не в Мережковском, в конце концов. Есть общечеловеческие истины, которые не противоречат традиционному марксизму, истины, основывающиеся на гуманизме, вере во всесилие человеческого разума и в неистребимую волю человека к социальной и моральной справедливости. "Наследие" Сталина абсолютно не вписывается в эти рамки.

"Грядущий Хам" наиболее зловеще проявляется в диктаторстве, исключающем свободу. А начиналось все, казалось, с мелочей: концентрации власти в руках слишком узкой группы лиц, которая в конце концов отдает ее одному человеку. Эту грозную опасность видел еще Плеханов. Протестуя против чрезмерного сосредоточения власти вскоре после революции, он писал: "...ЦК всюду "раскассировывает" все недовольные им элементы, всюду сажает своих креатур и, наполнив этими креатурами все комитеты, без труда обеспечивает себе вполне покорное большинство на съезде... Тогда у нас, действительно, не будет в партии ни большинства, ни меньшинства, потому что тогда у нас осуществится идеал персидского шаха". Далее Плеханов, упомянув крыловскую басню, когда лягушки просят себе царя, пишет: "...если бы наша партия, в самом деле, наградила себя такой организацией, то в ее рядах очень скоро не осталось бы места ни для умных людей, ни для закаленных борцов: в ней остались бы лишь лягушки... да Центральный журавель, беспрепятственно глотающий этих лягушек одну за другою"1156. Сегодня мы уже знаем, что "Центральный журавель", глотавший отнюдь не "лягушек", весь смысл своего существования и деятельности видел не в утверждении и развитии народовластия, а в цементировании цезаризма. Даже когда сам Сталин чувствовал, что старость и болезни готовы вскоре сломить его, он еще раз осуществил проверку благонадежности нового ЦК. В своем выступлении на последнем Пленуме ЦК он вдруг заговорил о старости и необходимости освобождения его от обязанностей секретаря ЦК. Он заранее знал, чем кончится весь этот спектакль. Конечно, новый состав ЦК не мог и подумать о том, чтобы освободить Сталина. Мысль эта казалась кощунственной. Даже если предположить невозможное: Сталин уходит с поста секретаря, но остается предсовмина. Думаю, что с высот этого поста он вскоре бы учинил кровавую баню тем, кто согласился на его уход. Но это гипотетическое предположение, высказанное мной, совершенно нереально. Сталин это знал лучше других, и тем не менее за несколько месяцев до смерти он решил еще раз проверить на верность окружение и новый ЦК. Эту сталинскую проверку новые члены Центрального Комитета, по его мнению, выдержали.