Кречет. Книга 1-4 - Жюльетта Бенцони

Жиля охватил гнев. То, что принц хотел его жену, не вызывало сомнения, но верхом глупости было бы дать убить себя полусумасшедшему, решившемуся на все, лишь бы лечь в ее кровать.

Поставив свою жизнь на карту, Жиль бросился в атаку с яростью, поразившей его противника. Принц был вынужден отступить, Турнемин встретил взгляд предательских глаз Караманико и прочел в них страх и смерть… Бой продолжался, внезапно, уклоняясь от удара, принц поскользнулся на влажной от росы траве, не упал, но на миг потерял бдительность, и это позволило Жилю победно завершить атаку: шпага шевалье вонзилась в грудь Караманико.

Жиль незамедлительно вынул шпагу из раны.

Его противник, с выпученными от изумления глазами, застыл на месте, судорожно прижимая руки к залитой кровью рубашке. Потом он зашатался и рухнул на травяной ковер к ногам секундантов и подбежавшего врача. Врач приступил к осмотру, а Жиль хладнокровно вытер шпагу и убрал ее в ножны.

— Он мертв? — спросил Турнемин.

— Нет, он жив. Но я не знаю, сколько времени он проживет.

— Пусть его перенесут в дом, — приказала госпожа де Бальби, она уже послала слуг за носилками и распорядилась приготовить комнату для раненого. — Если вы согласны последовать за мной, господа, вы сможете отведать прохладительных напитков, составляя протокол боя.

Тут впервые заговорил граф Кавальканти, секундант принца.

— Что касается протокола, — проскрипел Кавальканти, даже неаполитанский акцент не мог скрасить неприятный тембр его голоса, — то я его не подпишу. Бой велся не по правилам.

— Не по правилам?! — возмутился Поль-Джонс. — Почему вы так решили?

— Принц был поражен на земле. Видя, что противник споткнулся, капитан Воган должен был опустить шпагу и ждать. А он…

Сицилиец не успел закончить фразу. Жиль, красный от гнева, схватил его обеими руками за ворот и приподнял над землей так, что их глаза оказались на одном уровне.

— Я должен был? Вот как! Если кто и вел бой не по правилам, так это ваш драгоценный принц!

Окажись я убитым и убитым предательски, в спину, вы бы не нашли в этом ничего не правильного, не так ли?

— Отпустите меня, отпустите! Вы меня задушите…

— Не искушайте меня! Или хотите, чтобы я и вас поучил бою на шпагах? Пока я здесь…

Поль-Джонс и врач поспешили отнять у Жиля полузадушенного итальянца. Жиль смотрел с усмешкой, как он растирал свою шею, яростно сверкая глазами.

— Ну что? Мы деремся?

— Я… я не дерусь с людьми вашего сорта…

— Господа, — вмешался Поль-Джонс, — дуэль со стороны капитана Вогана велась по всем правилам, чего нельзя сказать о сицилийском министре. Итак, мы, я и врач, идем составлять протокол, а потом его подпишем.

— Я тоже подпишу протокол, — сказала Анна, — от имени моего мужа.

— Спасибо, графиня. Что касается вас, господин Кавальканти, то, подпишете вы его или нет, не имеет значения. Но знайте, что я вам уши на ходу отрежу, если вы соберетесь его опротестовывать.

— О, я подпишу, подпишу. В любом случае, — сказал он, ухмыляясь, — принц все равно будет отмщен. Сицилийцы такой народ, мы не привыкли сносить безропотно оскорбления. Теперь, капитан Воган, куда бы вы ни поехали, ваша жизнь будет в постоянной опасности…

— Вы мне угрожаете! — воскликнул Жиль с холодной улыбкой. — Могу вам порекомендовать обратиться в Трибунал маршалов Франции за информацией о правилах дуэли во Франции и в других цивилизованных странах. Кажется, ваши сицилийские знания слишком неполны…

После подписания протокола Кавальканти откланялся. Жиль, стараясь не смотреть в умоляющие глаза графини, уехал вместе с адмиралом. И действительно, как он мог остаться под крышей дома мужа своей любовницы, где, кроме того, находился человек, которого он, возможно, убил.

Дуэль закончилась совсем не так, как предполагал шевалье, ведь он считал, что их поединок завершится мирно, и побежденный уйдет домой на своих ногах.

Всю дорогу до улицы Бак, где жил Турнемин, спутники не перекинулись ни одним словом. Но, прощаясь, адмирал наконец прервал молчание:

— Хотите, дам вам добрый совет, Воган? Собирайте багаж и поедем со мной.

— Я знаю вашу заботу, адмирал, но, по правде говоря, не понимаю, почему я должен бежать.

Вы так серьезно относитесь к угрозам этого Кавальканти?

— Пожалуй. Видите ли, мой друг, я лучше знаю жизнь, чем вы. Вы еще слишком молоды, я старше вас и многое повидал. Я не хочу возвращаться к тому, что произошло сегодня у госпожи де Керноа. Я был глубоко шокирован, но, поразмыслив, пришел к выводу, что у вас, возможно, была веская причина, вы, видимо, знали ее прежде…

— Вы правы, я знал ее. И я умоляю вас верить, что я не был пьян, а если и завязал драку с Караманико, то имел на это действительно вескую причину..

— Я рад, что вы успокоились. Если ваш противник умрет и даже если он останется жив, хотя я считаю его рану серьезной, вы оказываетесь перед лицом двух проблем: вы в трудное положение поставили Джефферсона, сегодняшнюю дуэль постараются представить как посягательство Америки на Сицилийское королевство.

— Я не вижу, в чем тут проблема. Господин Джефферсон ответит, что она носила частный характер…

— Несомненно, он так и ответит, но вы не знаете сицилийцев. Вторая проблема посерьезней: вы рискуете быть убитым на пороге собственного дома.

— Как это — быть убитым?

— Очень просто! В Сицилии, как и на Корсике, действуют странные, неписаные законы, своего рода кодекс чести. Сицилийцы образуют кланы, и любое посягательство на члена клана, а тем более на его главу, должно быть отомщено. Они тем более опасны, что прячут под маской миролюбия коварные замыслы. Это бандиты, настоящие фанатики. Живые машины убийства. Ну что, едете со мной?

— Это невозможно, но я вам благодарен за приглашение, помощь и совет. Не волнуйтесь, я поостерегусь… Счастливого пути, адмирал! Возможно, мы еще встретимся по другую сторону Атлантики. Да хранит вас Бог!

Дружески пожав руку адмиралу. Жиль выскочил из кареты и пошел к своему дому. С порога он проводил взглядом удаляющийся в рассветных сумерках экипаж.

НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ДОРОГ

Жиль вернулся домой, попросил у Понго бутылку рома, осушил ее на две трети и улегся в кровать, чувствуя, как голова становится легкой и пустой. После такой богатой на события ночи он справедливо полагал, что хороший отдых вернет ему ясность мысли и подготовит к новым испытаниям, которые ожидают его наступающим утром.

Но когда яркий луч солнца, проникнув сквозь занавески, задернутые заботливым