Дипломатическая тайна - Лев Никулин

За великой рекой — пустыня, мертвый круг горизонта, земля, никогда не знавшая влаги, стальные линии рельсов, проволока телеграфа, уходящие на юг. Через сорок–пятьдесят верст — станции, одинаковые, одноэтажные зданьица, белые от известки и солнца. Два раза в неделю мимо них медленно проходят поезда — пассажирский и “водянка” — громадные чаны на платформах, которые перевозят жизнь — воду.

На станции — железнодорожники, стрелочники, сцепщики, телеграфисты, всего восемь–девять человек и два милиционера. Десять верст в стороне от станции, в русском поселке — восемьдесят красноармейцев, комсостав и фельдшер — отряд особого назначения. Может быть, в этот час из восьмидесяти штыков у командира сорок четыре красноармейца лежат пластом в жару и бреду. Воспаленные губы и язык не чувствуют даже едкой горечи хинина, и в больничной палате старого военного госпиталя тяжелый душный жар и бред малярии.

И может быть, в этот же час двести всадников под зеленым значком, напоив коней в притоке Аму-Дарьи, наполнив водой мокрые бурдюки у седел, держат путь в пустыню наперерез железной дороге.

Стремительный вечер без сумерек, над пустыней горячая, душная ночь. Паровоз мирно выстукивает колесами по скрепам рельсов старый, вечный дорожный марш. Катятся накаленные солнцем вагоны к оазису, к Александрии Маргианской — ныне город и станция Мерв — столица Туркмен-области.

До Мерва восемьдесят четыре версты.

НЕПРЕДВИДЕННОЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО

За стенами Мирата, там, где сходятся три караванные дороги, — лагерь кочевников. Мухаджерины-паломники из южной горной области пришли на могилу трижды святого и трижды мудрого имама Риза, замученного четыреста лет назад предками повелителя.

Европейцы утверждают, что вместе с паломниками в Мират приходят азиатская холера и проказа, поэтому паломникам запрещено входить в городские ворота. Но горожанам не запрещено приходить в лагерь паломников, и поэтому уже четыре ночи “американец” проводит в лагере. Ночью из казарм артиллерийской бригады приходят переодетые солдаты и офицеры.

Весь лагерь, все восемьсот всадников — от первого до последнего, знают о том, что две гвардейские дивизии ушли на южную границу, что дворцы и министерство охраняет собственный конвой повелителя, что восемь тысяч рабочих и ремесленников ждут дня и часа.

Город в странной тревоге. Чудовищные слухи рождаются в закоулках, в крытых галереях базаров, в лабиринте караван-сараев. Говорят о двадцати тысячах всадников, которые атакуют перевал Сенги на южной границе. В провинции Новый Феррах опять поднялись джемшиди. Еще говорят о том, что королевский посол обещал повелителю два каравана золота за южную область и, кроме того, помощь в случае бунта — тридцать аэропланов. Все боятся шпионов и доносчиков. Люди исчезают бесследно. Говорят, что депутаты оппозиции скрываются, покинув свои дома. По больше всего говорят о том, что министры — изменники и что есть доказательства их измены. Каждый день все еще выходит газета оппозиции “Свобода Гюлистана”, и с каждым днем яростнее и резче выпады Омара эль Афгани против правительства.

Революционный комитет вторую ночь совещается с военной лигой. Артиллерийская бригада никогда не отличалась верностью правительству. Теперь офицеры недовольны задержкой в уплате жалованья, солдаты голодают. Пять человек, составляющие революционный комитет, имеют влияние на недовольных, разжигают национальные чувства молодых офицеров, образовавших военную лигу, и с трудом втягивают их в заговор, который возник в душной ночи над Миратом.

Внезапно Осман приводит с собой турецкого инструктора — авиатора Юсуф-бея.

Юсуф-бей готовил первую эскадрилью аэропланов Гюлистана. Его ученики обучались только четыре месяца. Месяц назад школу расформировали. Он говорил глухо и злобно, уставив глаза в землю.

— Королевскому послу мешали наши аэропланы. Одно его слово начальнику штаба, и школу расформировали. Они считают авиацию дорогой затеей. Однако они строят цирк в новом дворце и привозят из Европы дрессированных собак и акробатов.

“Американец” сжимает его руку.

— Сколько у тебя аппаратов?

— Четыре. Два в ремонте.

— Два аппарата могут быть в воздухе?

— Да, если тебе нужно.

— Хорошо!

Меджид хочет увести с собой авиатора.

— Почему вы медлите?…

— Нужно рассчитать удар. Слишком много умеренных и безразличных.

Осман утвердительно кивает головой.

— Десять лет назад мы были разбиты, потому что нас не поддержал народ. Войска остались верными правительству. Однако где Омар?

Он не пришел на совещание с военной лигой. По-видимому, важное дело. Впрочем, все решено. Завтра должен выйти последний номер “Свободы Гюлистана”. Должен выйти и заговорить так, как никогда еще не говорили газеты Гюлистана, или замолчать навсегда

Должно быть, поэтому опоздал Омар. Завтра весь Мират забросают листами “Свободы Полистана”. Посмотрим, кто останется равнодушным.

В роще между тополями пробирается к ним человек. Сверху, с холма, они видят, как его останавливают точно вырастающие из земли часовые. Он бежит, перепрыгивая через кустарник и стволы деревьев. Когда его пытаются остановить, он выкрикивает какие-то слова, которые еще не слышны наверху, и его пропускают.

В тот момент, когда “американец” замечает, что его не слушают и что все смотрят на подбегающего к ним, задыхающегося юношу, он умолкает, видимо, недовольный тем, что стража пропустила кого-то, кто помешает им.

Юноша падает на землю к их ногам, и тогда все видят кровь на его одежде и слышат хриплый шепот:

— Только что убит Омар эль Афгани.

КОМБИНИРОВАННЫЙ УДАР

Прибор майора Герда состоял из соединения небольшого стеклянного баллона, в котором находился сгущенный отравляющий газ, с часовым механизмом. В сущности, это было нечто вроде адской машины. Место взрывчатого вещества занимал удушливый газ. Часовой механизм заводится на определенное число часов, и в нужную минуту молоточек механизма опускается на тонкое стеклышко, запаянное в баллоне. Стеклышко разбивается, и удушливый отравляющий газ медленно распространяется в воздухе. Он бесцветен и невидим, в сгущенном виде он занимает двадцать кубических сантиметров, но его вполне хватает для того, чтобы незаметно отравить воздух в довольно большой комнате и постепенно привести в бессознательное состояние всех находящихся в ней.

Поэтому, когда Перси Гифт установил стрелку часового механизма так, чтобы молоточек опустился и разбил стеклышко ровно в три часа ночи, он был почти уверен в успехе своего плана. Он хорошо знал, что внимание наблюдающих отвлечено от него, меланхолического, изнемогающего от жары толстого бухарца, у которого под халатом спрятан прибор, и поэтому он совершенно спокойно остановился в коридоре вагона, прямо против купе Жукова. Когда Жуков, придерживая походную сумку, вышел из вагона на первой же затерянной в пустыне станции отыскивать воду, Перси Гифт вошел в его купе будто бы для того, чтобы выглянуть в окно, и оставил прибор майора Герда в щели между диваном и стеной. Затем он также спокойно вышел из купе, по-видимому, наглядевшись на то, что заинтересовало его по другую сторону поезда.