Дипломатическая тайна - Лев Никулин

— Пулеметы?… Танки?…

— Мы возьмем их силой! Надо начинать! Ты начнешь первый, твое дело — слово.

— Я готов!

— Мое дело отвести им глаза. Пусть они ударят по пустому месту. Ты начнешь. Надо, чтобы все отвернулись от Али-Мухамеда. Все, даже умеренные. Нужно говорить так, чтобы сеять месть. Сначала слова, потом факты. Факты — мое дело.

Он оставил Омара и вышел во двор. Не повернул в узкий сырой коридор к выходу, а по деревянной лестнице винтом взбежал на крышу, в крашеный павильон.

Там остановился против свисающего, как зеленый занавес, плюща, осторожно отгибая листья, нашел проволоку и спрятанный маленький телефонный аппарат с усилителем и рупором.

Чьи-то старательные руки искусно пропустили его сверху с соседней плоской крыши в густую зелень и спрятали в плюще.

“Американец”, заложив руки за спину, хитро посмотрел на аппарат и внятно сказал:

— Примем бой на южной границе, на путях к Мирату.

Затем добавил хриплым и низким голосом Меджида:

— На перевале Сенги. Гарнизон — двести человек. Собьем с перевала.

Затем “американец” снова закрыл плющом телефонный аппарат и ушел с довольным видом.

В зеленом, колючем плюще, переплетенном с диким виноградом, проволока уходила на соседнюю крышу, оттуда по террасам плоских крыш к старому, нежилому дворцу. Дальше она пряталась в винограднике, в старых чинарах и снова спускалась вниз, пока не вплеталась в есть уличных проводов. У ворот королевского посольства она круто спускалась к. дому и пропадала в окне, превращаясь в телефонный аппарат с одной слуховой трубкой.

Здесь сидел всегда телефонист с блокнотом. В этот день дежурный записал: “Примем бой на южной границе” и затем: “На перевале Сенги”.

ИНТЕРПЕЛЛЯЦИЯ ЛЕВЫХ

Речь депутата оппозиции от области северных гор Омара эль Афгани.

— Великий и мудрейший из поэтов нашего народа, слово которого на устах у нас и в радости и в горе, рассказал шесть веков назад маленькую сказку.

“Бедный и богатый переправляются через горный поток. Челнок перевернулся. Богатый, которого зашитое в поясе золото тянет ко дну, кричит бедняку: “Дарю тебе мое золото. Возьми мой пояс”. Бедняк не смеет ослушаться и берет его пояс. Он тонет, и вот богатый, который сумел спастись без тяжелого пояса, берет дом бедняка и его верблюда. Он дал бедняку взаймы золото и потому требует уплаты долга…”

Мирза Али-Мухамед говорит вам: “Королевское правительство дает вам свое золото. Разве Гюлистан может отказаться от выгодного займа?”

А великий и мудрый поэт открывает вам старую правду: золото, зашитое в поясе, тянет богатого ко дну. И вот он отдает уже ненужное ему золото бедняку, зная, что тот утонет. Отдает, ибо знает, что тогда он сам выплывет и отнимет дом и последнего верблюда у бедняка.

Под полотняным навесом, по всему полукругу депутатов пробегает одобрительный шепот. В Гюлистане любят аллегории…

— Три года Мирза Али-Мухамед стоит во главе правительства Полистана. Его заслуги перед родиной неизмеримы. Не он ли срыл все крепости на южной границе только для того, чтобы доставить удовольствие командующему королевскими войсками?

Возглас слева: “Изменник” — и окрик председателя.

— Говорят, что его беспокоили восстания племен. Но в первый год Правления Мирзы Али-Мухамеда не было восстаний на границах. Они начались тогда, когда председатель совета министров Гюлистана послал на границы…

Возгласы справа: “Ложь!”

— Нет, не ложь!… Я говорю прямо в лицо Али-Мухамеду. Это его агенты устраивали нападение на королевские войска. Воспользовавшись этим, он отдает область южных племен королевскому правительству в долгосрочную аренду, иначе говоря — он отдает двести тысяч наших братьев королевским аэропланам и пушкам. Область южных племен богата медной рудой и нефтью. Он продал ее и продался сам.

Омар бледнеет, как труп, но он не бледнее человека, не отводящего от него взгляда. Мирза Али-Мухамед протягивает руки к председателю. Резкий звонок.

— Я продолжаю. Второй год он оттягивает договор с Республикой Советов. Кому это нужно — мы знаем. Народ Гюлистана выбивается из сил, платя лишними часами мучительной и тяжелой работы за плохие и дорогие товары, которые доставляются из королевства. Народ Гюлистана! Ты облагодетельствован твоими министрами и их друзьями. И теперь они снова предлагают тебе золото, которое тянет тебя ко дну. Сегодня, завтра мы откроем лицо министров и их друзей. Мы докажем их предательство и продажность!…

Несколько десятков правых депутатов встают с мест.

— Доказательства?…

— Вы их получите! Вы увидите, что вашей страной, “независимым Гюлистаном” управляют продажные изменники с жирным и глупым сластолюбцем во главе, и все они только лакеи королевского посла.

Невообразимый шум. Несколько человек, потрясая кулаками, бросаются к оратору. Его окружают левые, и он скрывается бесследно после слов, которые можно произнести только с опасностью для жизни.

Когда задыхающийся, кашляющий старик, морщась от боли, опираясь на руки слуг, возвращается в министерство и бессильно сваливается в кресло, он видит прямо против себя совершенно спокойного, хладнокровного майора Герда и элегантного юношу в белом кавалерийском мундире с моноклем в глазу — начальника штаба армии Гюлистана.

— Надеюсь, все благополучно?

Мирза Али-Мухамед смотрит на майора широко раскрытыми недоумевающими глазами.

— По поручению сэра Роберта Кетля я извещаю вас, что революционная организация выбрала местом мятежа южную границу. Мятежники предполагают атаковать перевал Сенги — подступ к Марату. Ночью на южную границу отправляются первая и вторая гвардейские дивизии.

Али-Мухамед согласен. Майор Герд уходит. Председатель совета министров требует к себе министра полиции Ибрагим-хана.

ПРИВХОДЯЩЕЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО

— Товарищ Зыков пишет, что ваше дело не имеет прямого к нам отношения…

— А вы как полагаете?…

— Сразу сказать трудно, однако я полагаю…

Захаров взял из портсигара собеседника египетскую папиросу и, пока тот щелкал зажигалкой и закуривал, растягивая каждое слово, значительно сказал:

— Я полагаю, что это наше прямое дело. Да.

— То есть вы полагаете, что Приезд моего брата и его исчезновение не случайность, скажем, несчастная случайность… Бывают же такие случаи. Человек погибает, о его смерти узнают много времени спустя… Мало ли что бывает… Несчастье в пути… В Москве его нет ни среди живых, ни среди мертвых.

Захаров привычно-внимательным взглядом рассматривал превосходно сшитый костюм собеседника, гладко выбритое лицо, маленькую короткую трубочку для сигарет и толстые чечевицы круглых очков.