События и люди. 1878-1918 - Вильгельм II Гогенцоллерн

Было очевидно, что эта «вербальная нота» относилась к нашему законопроекту о флоте и появилась для того, чтобы каким-нибудь образом помешать проведению в жизнь этого законопроекта. Во всяком случае я находился перед странной ситуацией, вызвавшей удивление у Баллина. Это напоминало мне положение в Кронберг-Фридрихсгофе в 1908 году, когда я должен был отклонить обращенное лично ко мне требование английского помощника министра Гардинга прекратить наше военно-морское строительство. Теперь близкий соратник Эдуарда VII точно таким же образом, без предварительного доклада по официальной дипломатической линии, явился к германскому кайзеру с инспирированной английским правительством «вербальной нотой» и с определенной инструкцией обойти все дипломатические инстанции обеих стран. Он передал мне предложение английского правительства сохранять нейтралитет во время будущих военных осложнений при условии заключения соглашений об ограничении морских вооружений. И таким образом действовала Англия, эта родина «конституционализма»! Баллин, когда я ему указал на это, сказал мне: «Святой конституционализм! Где ты? Это ведь личная политика чистейшей воды». Совместно с Баллином я решил, что надо немедленно вызвать фон Бетмана, для того чтобы и он был в курсе дела и занял определенную позицию в этом создавшемся странном положении. Бетман, вызванный по телефону, скоро явился. Сложившаяся ситуация сначала повергла и его в некоторое удивление. Было интересно наблюдать игру его лица, когда ему рассказали, в чем дело.

Канцлер предложил привлечь к обсуждению вопроса и начальника заинтересованного ведомства   имперского статс-секретаря по морским делам адмирала фон Тирпица. Одновременно он посоветовал составить ответ на английское предложение на английском языке в таком же духе и в такой же форме, как и переданная Касселем нота, и отослать его в Лондон с сэром Эрнестом, собиравшимся вечером уехать обратно. Английский язык при составлении текста ответа был избран потому, что боялись неясностей и недоразумений при переводе его в Лондоне. Так как английский язык я знал лучше всех, канцлер попросил меня составить ноту. После некоторого сопротивления я все же решил заняться ремеслом канцеляриста. Вскоре составилась следующая картина. Я сидел в адъютантской комнате за письменным столом, остальные стояли вокруг меня. Я прочитывал каждое предложение английской ноты, набрасывая тут же ответ, который потом тоже прочитывался. Затем начиналась критика справа и слева. Одному ответ казался слишком мягким, другому   слишком резким. Поэтому ответ облекался в определенную форму, исправлялся и оттачивался.

Канцлер со своим философским анализом, глубокой и пытливой основательностью взвешивал каждое слово, чтобы оно, освещенное со всех сторон, не могло потом дать повод к критике. Это доставляло мне особенно много грамматических и стилистических терзаний. После нескольких часов работы редакция ответа, наконец, удалась, и нота, перейдя несколько раз из рук в руки, была затем еще раз шесть прочитана мною и только затем подписана.

Прощаясь с сэром Эрнестом, канцлер между прочим спросил, кого надо ждать из Англии для переговоров. Кассель ответил, что во всяком случае будет послан министр, но, кто именно, он точно не знает. Может быть, это будет Уинстон Черчилль   теперешний морской министр, так как речь идет о флоте. Канцлер договорился далее с сэром Эрнестом, что и впредь будет сохранен неофициальный путь переговоров и что Баллин возьмет на себя передачу всех связанных с переговорами известий из Англии. Сэр Эрнест выразил живейшую благодарность за оказанный ему любезный прием и свое глубокое удовлетворение тоном нашей ответной ноты. Позже Баллин из отеля сообщил мне, что Кассель вторично высказал свое удовлетворение успехом своей удавшейся во всех отношениях миссии, причем он обещал донести своему правительству о вынесенном им хорошем впечатлении.

Когда несколько позже мы говорили об этом деле с адмиралом Тирпицем, мы сошлись на том, что законопроекту о флоте грозит опасность, и поэтому надо проявлять наибольшую осторожность.

Втихомолку был приведен в порядок материал, который адмирал фон Тирпиц должен был представить на переговорах: небольшой исторический обзор развития флота и расширения крута его задач; первый закон о флоте с его целями и основными принципами; проведение этого закона в жизнь и дополнения к нему; наконец, последний законопроект, его значение и способ его выполнения. Канцлер просил, чтобы переговоры велись главным образом во дворце в моем присутствии. С Тирпицем я договорился, чтобы он, насколько сумеет, говорил по-английски, причем в трудные моменты я буду его переводчиком.

Пока не стало известно, кого Англия пошлет для ведения переговоров, строились самые разнообразные предположения. Баллин сообщал о возможных комбинациях, причем среди других имен предполагаемых английских уполномоченных называлось даже имя Грея. Наконец, через Баллина пришло известие, что вести переговоры поручено бывшему адвокату, а теперь военному министру Гальдану и что последний в скором времени прибудет в Германию. Все были поражены. Можно представить, как было бы странно, если бы Германия вместо адмирала фон Тирпица послала бы в Лондон для обсуждения вопроса о флоте военного министра. Обсуждая это назначение, Бетман и Тирпиц высказывали различные предположения. Канцлер объяснял назначение Гальдана тем, что Англия, желая сделать приятное Германии, остановила свой выбор именно на нем, как на исследователе Гёте, знатоке немецкой философии, хорошо знающем немецкий язык. Тирпиц же заметил, что Гальдан еще прежде жил некоторое время в Берлине, где он, работая в военном министерстве у генерала фон Эйнема, ознакомился с местными условиями. Я подтвердил, что все это надо принять во внимание. Однако Англия, по моему мнению, назначением Гальдана, который может знать дела флота только поверхностно, придала переговорам чисто политическую окраску. Очень возможно, что в целом этот акт направлен против морской политики Германии вообще и нового законопроекта о флоте в частности. Надо поэтому ничего не упускать из внимания, чтобы из всей этой аферы неожиданно не выкристаллизовалось иностранное посягательство на наше право самостоятельно принимать решения по организации своей военной обороны.

Гальдан, наконец, приехал и был принят как гость кайзера. Баллин, на основании информации, полученной им из Англии, решил в конце концов загадку назначения Гальдана. Когда Кассель, вернувшись в Лондон, донес правительству об оказанном ему приеме и передал ответную ноту, там в связи с этим создалось такое благоприятное впечатление, что в Лондоне уже не сомневались в удовлетворительном ходе переговоров. И вот между министрами, особенно между Черчиллем и Греем, завязалось благородное состязание, кто из них должен поехать в Берлин, чтобы поставить свое имя на этом важном историческом документе, если только удастся заставить Германию совершенно отказаться от дальнейшего увеличения ее флота. Черчилль считал себя наиболее подходящим для этого человеком, так как он ведает морскими делами. Но Грей и Асквит завидовали своему коллеге, и поэтому долгое время на первом плане стоял Грей   новое доказательство того, что главную роль здесь играла политика, а не количество судов. Но спустя некоторое время решили, что будет достойнее для личности и положения Грея, если он появится только к концу переговоров, чтобы поставить свое имя под соглашением и чтобы, как передавала английская информация Баллина, «получить свой праздничный обед у кайзера и принять участие в празднествах и фейерверке»; иначе говоря, чтобы воспользоваться «бенгальскими огнями». Так как последние ни в коем случае не должны были выпасть на долю Черчилля, то следовало выбрать для переговоров лицо, близкое к Асквиту и Грею, пользующееся полным их доверием, готовое взять на себя труд по переговорам вплоть до начала «бенгальских огней», и притом уже известное в Берлине и не чужое для Германии. Черчилль, правда, тоже был знаком Германии, так как он несколько раз присутствовал в качестве гостя на императорских маневрах в Силезии и Вюртемберге. Баллин ручался за достоверность своей лондонской информации. Еще до начала переговоров я между прочим обратил внимание статс-секретаря фон Тирпица на то, что Гальдан, хоть и занимавший в тот момент пост военного министра, несомненно хорошо подготовится к предстоящей ему задаче и получит, конечно, подробные инструкции от английского адмиралтейства, где властвует дух Фишера. Фишер в своем руководстве для английских морских офицеров поместил среди других достойных внимания инструкций и следующий тезис, характерный для этого адмирала, его ведомства и царившего в нем духа и гласящий буквально: «Если ты говоришь ложь, то стой на этом твердо». Кроме того, сказал я Тирпицу, не надо забывать, какой сказочной способностью приспосабливаться к обстоятельствам обладают англосаксонцы. Это дает им возможность занимать посты, далекие от их жизненных путей и их образования. Помимо того, общий интерес к флоту в Англии настолько велик, что почти каждый образованный человек до известной степени сведущ в морских делах.