Лавка древностей. Томъ 2 - Чарльз Диккенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какъ здѣсь хорошо, какой укромный уголокъ, говорилъ Квильпъ, пробравшись въ темнотѣ къ лачугѣ и отворивъ дверь, — онъ всегда носилъ ключъ съ собой. — Прелесть что такое! Разбуди меня въ 8 часовъ. Слышишь, щенокъ?
И безъ дальнѣйшихъ церемоній онъ схватилъ чемоданъ, вошелъ въ контору и заперъ за мальчикомъ дверь. Взобравшись на бюро, онъ свернулся ежомъ, закутался въ старый парусъ и сейчасъ же заснулъ.
Съ трудомъ поднявшись на другое утро — онъ былъ очень утомленъ всѣми перипетіями предшествовавшаго дня, — Квильпъ велѣлъ мальчику развести на дворѣ огонь изъ старыхъ бревенъ и сварить ему кофе, потомъ далъ ему мелочи и послалъ въ лавочку купить горячихъ булокъ, масла, сахару, ярмутской селедки и разныхъ разностей для завтрака, и когда, нѣсколько минутъ спустя, все было готово и кофе аппетитгно дымился на столѣ, онъ съ наслажденіемъ набросился на ѣду, восхищаясь своей цыганской жизнью, о которой онъ не разъ мечталъ, какъ объ убѣжищѣ отъ всякихъ супружескихъ стѣсненій и какъ о надежнѣйшемъ средствѣ для запугиванья жены и тещи. Наѣвшись вдоволь, онъ сталъ устраиваться на новосельѣ.
Прежде всего, онъ отправился въ ближайшую лавчонку, гдѣ продавалась всевозможная старая рухлядь; купилъ тамъ подержанный гамакъ и привѣсилъ его въ конторѣ къ потолку, — вродѣ того, какъ на корабляхъ придѣлываютъ койки. Потомъ поставилъ въ той же конторѣ взятую со стараго судна печку съ проржавленной трубой, которую и вывелъ въ потолокъ, и, покончивъ съ этими приспособленіями, началъ съ восторгомъ разглядывать свою комнату.
— Я — точно Робинзонъ Крузе на необитаемомъ островѣ, восхищался онъ. — Здѣсь можно будетъ свободно заниматься дѣломъ: некому подсматривать и подслушивать. Кругомъ — никого, кромѣ крысъ, да тѣхъ бояться нечего: народъ скрытный. Я буду себя чувствовать, какъ рыба въ водѣ, въ этомъ избранномъ обществѣ. Впрочемъ посмотрю, не найдется ли мзжду ними такой, которая была бы похожа на Христофора: тогда я ее отравлю, ха, ха, ха! Однако, шутки шутками, а не надо забывать и дѣла. И то все утро даромъ пропало; не видѣлъ, какъ оно и прошло.
И строго-настрого запретивъ Тому Скотту, подъ страхомъ тяжкаго наказанія, стоять во время его отсутствія на головѣ, кувыркаться и ходить на рукахъ, карликъ сѣлъ въ лодку и, причаливъ къ противоположному берегу рѣки, отправился пѣшкомъ въ Бевисъ-Марксъ, въ тотъ самый трактиръ, гдѣ Дикъ Сунвеллеръ проводилъ обыкновенно все свободное время. Онъ засталъ его за обѣдомъ.
— Эй, Дикъ, душа моя, сынокъ мой, зеница моего ока, началъ онъ, заглядывая въ дверь темной столовой.
— А, это вы! Какъ ваше здоровье? спросилъ Дикъ.
— А какъ поживаетъ Ричардъ, это чудо изъ писцовъ, настоящія сливки почтенной корпораціи?
— Плохо, сударь, плохо. Сливки киснутъ. Скоро онѣ превратятся въ сметану.
— Что такъ? спросилъ карликъ, приблизившись къ Дику. — Ужъ не обидѣла ли Сэлли?
Межъ всѣхъ красотокъ милыхъ
Нѣтъ ни одной такой…
— Правду я говорю, Дикъ, а?
— Разумѣетоя, ей равной нѣтъ. Сэлли Брассъ — сущій сфинксъ семейной жизни, говорилъ Дикъ, пресерьезно посылая въ ротъ кусокъ за кускомъ.
— Вы что-то не въ духѣ, Дикъ? что съ вами? спросилъ Квильпъ, подвигая свой стулъ.
— Юридическія занятія мнѣ не по душѣ: ужъ слишкомъ сухая матерія, да кромѣ того все время сидишь какъ въ тюрьмѣ. Я чуть было не сбѣжалъ.
— Ба! куда это?
— Куда глаза глядятъ. Вѣрнѣе всего, что по дорогѣ въ Хайгэть. Почемъ знать, можетъ быть, колокола заиграли бы «Вернись, Сунвеллеръ, лондонскій лордъ-мэръ». Вѣдь Виттингтона тоже звали Дикомъ. Я бы только желалъ, чтобы кошкамъ порѣже давали это имя.
Квильпъ лукаво посмотрѣлъ на своего собесѣдника, ожидая, чтобъ онъ объяснилъ, что это за притча. Но Дикъ не спѣшилъ удовлетворить его любопытство: во время обѣда, — довольно продолжительнаго, — онъ упорно молчалъ, а затѣмъ отодвинулъ отъ себя тарелку, откинулся на спинку стула и, сложивъ руки, устремилъ меланхолическій взглядъ на огонь: въ пустомъ каминѣ дымилось нѣсколько окурковъ отъ сигаръ, распространявшихъ въ комнатахъ препріятный запахъ.
— Можетъ быть, вы не откажетесь съѣсть кусочекъ пирожнаго? спросилъ, наконецъ, Дикъ, обращаясь къ карлику. — Оно должно вамъ понравиться: оно вашего собственнаго приготовленія.
— Что вы хотите этимъ сказать?
Вмѣсто отвѣта Дикъ вынулъ изъ кармана засаленную бумажку и, осторожно развернувъ ее, показалъ карлику маленькій ломтикъ кэка съ коринкой, покрытаго толстымъ слоемъ глазури, очень непривлекательнаго и неудобоваримаго на видъ.
— Какъ вы думаете, что это такое? спросилъ Дикъ.
— Должно быть свадебный пирогъ, отвѣчалъ карлшсъ, осклабившись.
— А какъ вы полагаете, на чьей свадьбѣ его пекли?
Дикъ съ какимъ-то неестественнымъ спокойствіемъ глядѣлъ на карлика, потирая себѣ носъ кэкомъ.
— Не на свадьбѣ же миссъ…
— Именно на ея, перебилъ Дикъ. — Вамъ нѣтъ надобности упоминать ея имя, которое кстати ей ужъ не принадлежитъ. Теперь ея фамилія Чеггсъ — Софи Чеггсъ.
Но я любидъ ее такой любовью,
Что сердце у меня облилось кровью,
Когда узнадъ я объ ея измѣнѣ…
вдругъ перефразировалъ онъ народную пѣсню и, завернувъ пирожное въ ту же грязную бумажку, старательно сплющилъ его между ладонями, спряталъ за пазухой, застегнулъ сюртукъ и скрестилъ руки на груди.
— Вы должны быть совершенно удовлетворены, милостивый государь, такъ же, какъ и Фрэдь. Вы вмѣстѣ съ нимъ трудились надъ этимъ дѣломъ и оно вполнѣ вамъ удалось. Такъ вотъ онъ, тотъ тріумфъ, что вы мнѣ сулили! Это мнѣ напоминаетъ старинный контрдансъ: на каждую