Женщина из Пятого округа - Дуглас Кеннеди

—      Прекрати говорить со мной как психиатр.

—      Тебе не в чем винить себя.

—      Ты ошибаешься, — сказал я и отвернулся.

—      Ты кого-то убил? — спросила она.

—      Не пытайся зайти с другого бока…

—      Почему же, я задаю прямой вопрос: ты убил кого-то?

—      Разумеется, нет.

—      Тогда в чем ты себя винишь? Может, в том, что предал жену?

—      Может быть.

—      Или все дело в том, что тебя разоблачили?

Я промолчал.

—      Ну… мы все хотим, чтобы нас разоблачили, — сказала она. — Это свойственно человеку… и это так печально, то, что мы не можем жить с сознанием вины…

—      Хочешь узнать, какая вина мучает меня в настоящее время?

—      Да, — кивнула она, и я выложил ей историю про несчастный случай у отеля «Селект».

—      Это не похоже на несчастный случай, — резюмировала Маргит, когда я закончил.

—      Понимаешь, тот факт, что…

—      Только не говори мне, что, услышав твои проклятия и адрес этого ублюдка, боги решили восстановить справедливость.

—      Вот именно, что-то вроде этого я и чувствую…

—      Твой портье получил то, что заслужил. Кому-то не понравилось, как он относится к людям, и ему выставили счет. Послушай, неужели даже притом, что ты не оказал никакого влияния на чье-то решение, ты все равно чувствуешь себя виноватым?.

—      Но я  хотел, чтобы с ним приключилось что-то плохое…

—      Разве это доказывает твою вину?

—      Вот такой я идиот.

—      Это уж точно, — сказала она, доливая мне шампанского. — Но я уверена, что такая самокритичность не пришла однажды из ниоткуда. Может, твоя мать…

—      Послушай, мне совсем не хочется говорить об этом…

—      Она была чересчур строга к тебе?

—      Да, и еще она была глубоко несчастной женщиной, которая постоянно твердила мне, что я — источник всех ее проблем.

—      Это действительно так?

—      Если верить ей, то да. Я испортил ей жизнь…

—      Интересно, каким образом?

—      До того как я появился в ее жизни, она была известной журналисткой…

—      Насколько известной?

—      Достаточно. Она была судебным репортером…

—      Просто репортером?

—      Она работала в «Кливленд плейн дилер».

—      Что, такая важная газета?

—      Да… если ты живешь в Кливленде.

—      Значит, она была важной шишкой, освещала судебные процессы…

—      Что-то вроде того. Я появился на свет случайно. Ей было уже сорок, крепкий профессионал, никогда не была замужем, жила только работой. Но — это я узнал от нее позже — она начала «ощущать свой возраст»… задаваться вопросом, не придется ли ей встретить старость в одиночестве. Старая дева, живущая в маленькой квартирке  всеми забытая и никому не интересная…

—      Она ни разу не была замужем?

—      Нет, пока не встретила Тома Рикса. Отставной военный, он вел успешный страховой бизнес в Кливленде. Он был женат, но после войны развелся, детей у него не было. С моей матерью он познакомился, когда она освещала судебный процесс по делу о несчастном случае, а он проходил свидетелем. Она была одинока, и он был одинок. — они начали встречаться. Это было «очень приятно поначалу», как она потом призналась мне, тем более что оба любили выпить…

—      А потом твоя мать забеременела.

—      Да, именно так и произошло. Для нее это было катастрофой, она была в панике, не знала, что делать, то ли оставить ребенка…

—      Она все это тебе рассказывала?

—      Да. Мне было лет тринадцать, и мы как раз поссорились из-за какой-то глупости — кажется, я отказался вынести мусор. «Величайшая ошибка моей жизни состояла  в том, что я не выскребла тебя из своей утробы, когда  была такая возможность».

—      Мило, — сказала Маргит и затушила сигарету.

—      Она была здорово пьяна. Как бы то ни было, моя мать оказалась в безвыходном положении. Отец уговорил сохранить беременность, обещал, что она сможет работать, и все такое… Но беременность обернулась кошмаром. Мать три месяца провела на больничной койке. Поскольку это был 1963 год, когда с декретными отпусками не слишком церемонились, газета уволила ее. Для нее это был страшный удар. Сколько себя помню в детстве, она всегда называла «Плейн дилер» моя газета, но говорила о ней таким скорбным тоном, будто речь шла о мужчине, обесчестившем ее…

—      Значит, тебя назначили виновником ее жизненных неудач. Твоя мать еще жива?

Я покачал головой.

—      Сначала сигареты погубили моего отца — он умер в восемьдесят седьмом. Мама ушла в девяносто пятом сигареты и алкоголь. Тщательно спланированное самоубийство. Я уверен, что моя мать запустила этот медленный процесс самоуничтожения в тот день, когда ее уволили. И… мы не могли бы закончить этот разговор? Прошу тебя…

—      Но он так показателен — во всяком случае, теперь понимаю, почему ты привык считать себя без вины виноватым.

—      У чувства вины странная траектория.

—      И по этой причине ты испытываешь странную вину за то, что кто-то наехал на портье из гостиницы?

—      Я не виню себя… Просто не надо было желать ему зла.

—      К чему проливать слезы из-за какого-то дерьма. Разве не заслуживают наказания те, кто по-хамски относится к другим?

—      Ну, если руководствоваться библейскими заповедями…

—      Скажи еще: если ты искренне веришь в неотвратимость возмездия.

—      А ты ведь не веришь?

—      В возмездие? Верю, конечно. Это довольно забавная концепция, не так ли? — Она улыбнулась.

—      Ты шутишь? — спросил я.

—      Нет, нисколько. — Ответив, она покосилась на часы на моем запястье.

—      Только не говори, что мое время истекло!

—      Почти истекло.

—      Превосходно, — сказал я и добавил: — Да, я знаю, это прозвучит нахально, но…

—      Увидимся через три дня, Гарри.

—      В то же время?

Она погладила мои волосы.

—      Видишь, ты уже усвоил…

—      Усвоил что? — пронеслось у меня в голове.

12

Я был решительно настроен на то, чтобы наконец разрушить унылый распорядок своей жизни. Поэтому стал исследовать новые quartiers и даже заставил себя три раза в неделю бегать вдоль канала Сен-Мартен — мой скромный реверанс в сторону модной идеи поддержания хорошей физической формы. Пару раз в неделю я объявлял день, «свободный от кино», и  вместо «Синематеки» отправлялся в музеи.

Однако все эти новые развлечения по-прежнему оставались вторичными на фоне свиданий с Маргит, которые проходили дважды в неделю. И дело было не только в сексе. Общение с этой женщиной стало для меня отдушиной в рутине повседневности. Нет ничего удивительного в том, что все мы ищем близости. Я говорю не о физической близости, а о той, что дает понять: ты не одинок этом мире.

Но с Маргит я все равно чувствовал себя одиноким, поскольку она по-прежнему держала дистанцию. Когда я пришел на четвертое наше свидание, она повела меня к дивану, расстегнула джинсы и начала делать минет. После этого, когда я попытался обнять ее, она мягко оттолкнула мою руку со словами, которые я  уже слышал: «Не сегодня».

Еще через три дня она была совсем другой — ненасытной и страстной. После секса она много болтала и казалась по-настоящему влюбленной. Настолько, что я даже осмелился сказать:

—      Послушай, я понимаю, что, наверное, слишком тороплю события… Но мы так чудесно провели время… Почему бы нам не сходить куда-нибудь поужинать или…

—      У меня работа. И у тебя тоже.

—      Но мне на работу только к полуночи, так что у нас пара часов…

—      А ты действительно просто сидишь там всю ночь, пока разгружают меха? — вдруг спросила она.

—      Именно так.

—      Ты когда-нибудь встречался с людьми, которые тебя наняли?

—      Только с угрюмым придурком, заправляющим местным интернет-кафе. Он каждый день вручает мне конверт с жалованьем.

—      Посредник?

—      Что-то вроде того.

—      Скажи, а ты когда-нибудь задумывался о том, что на самом деле происходит в этом здании?

—      Я же говорил тебе, это меховой склад.

—      Ты лжешь…

Я предпочел промолчать.

Она заговорила первой:

—      Только избавь себя от угрызений совести из-за того, что не сказал мне правду.

—      Правда в том, что я не знаю правды. Извини.

—      Зачем извиняться? Все мужчины врут.

—      Без комментариев, — ответил я.

—      Да хватит тебе каяться. Позволь, я угадаю: твоя бывшая жена много рассуждала о необходимости доверия в браке, о том, что без «абсолютной честности» нет «реальной основы для близости».