Снег к добру - Галина Щербакова

– Я скоро вернусь,– сказал он.– И не бегай без меня босиком.

Она стояла у окна и смотрела, как он идет по двору, увидела, как он, разыскав среди детворы Настю, завязал ей шарф,– вечно он у нее болтается,– щелкнул ее по носу и ушел. Чужой муж и единственный ее человек. Гнала от себя, гнала… Гнала его, чтоб не расстраиваться, нечего привыкать к хорошему, у нее теперь нет необозримых горизонтов. А сегодня вот не выдержала. Вцепилась в него мертвой хваткой, и сразу стало хорошо и покойно. О Тасе она подумает завтра. Сегодня не будет. Зазвонил телефон. И она ему обрадовалась – действительно ей просто некогда сегодня думать о Тасе. В трубке хрипло дышала Священная Корова.

– Твой возлюбленный все еще у тебя? – прокричала она.

– Ты о ком? – спросила Мариша. Корова захохотала.

– У тебя их что, много? Меня интересует этот идиот Олег. Нам ведь ехать вместе, а его носят где-то черти.

– Он ушел,– сказала Мариша,– заходил попрощаться.

– Ну, и что ты на все это скажешь?

– На что на это, Анжелика? – Мариша назвала Корову ее настоящим именем, и это было верхом растерянности и верхом бестактности. Редакционная машинистка, родив в трудный двадцать седьмой год дочь, дала ей имя, которое обещало брошенной заезжим корреспондентом женщине счастье, хотя бы на будущее. Это имя казалось ей символом прекрасного. Конечно, оно было не русское и не современное, но это не имело значения. Мать Священной Коровы умерла в сорок втором, а имя стало крестом, потому что было дано человеку, совершенно для него неподходящему. Всю жизнь Корова воевала со своим именем, как с личным врагом, требовала, чтоб ее называли Аней, с горем пополам добилась этого, изводя со свету всех, кто пытался называть ее соответственно документам. А потом стала Священной Коровой. И гордилась этим. И успокоилась. Будто нашла наконец подходящую для своих мозолей удобную обувь.

– Я тебе дам – Анжелика! – заорала Корова.—

Ты у меня будешь меняться на Шпицберген! И эту кретинку с собой прихватишь – Аську.

– Это зачем? – спросила Мариша.

– Да ты что? – Корова закатилась от гнева.– Твой вздыхатель тебе что, не рассказал? Что же он у тебя делал?

– Что случилось, Анька, ради бога, я ничего не понимаю. Что с Асей?

– Хаха! Вот это да! Ничего не знаешь? Она отбыла, а девица, к которой она ездила,– на крюк! Меня посылают спасать реноме редакции, а этот Иисусик Олег увязался со мной спасать Аську, хотя, ей-богу, я бы ее сама, собственными руками выгнала из газеты. Соплячка несчастная!

– Да ты разберись вначале! Может, Ася не имеет к этому никакого отношения!

– Это никому не интересно. Важен факт. А он вопиет. И Вовочка вопиет. Корреспондент нашей газеты не должен оставлять после себя трупы. Это не гигиенично. После нас должна быть благость и просветление. Усекла?

– Ты разберись, ненормальная! – кричала Мариша.– Слава богу, что с тобой едет Олег.

– Ей ничего не поможет. Вовочка в гневе страшен.

– Я ему позвоню.

– Не будь дурой.

– А ты будь доброй, Анька! – кричала Мариша.– Не топи Аську.

– Надо мне ее топить! Я спасаю мундир.

– Думай об Аське…

– Вы ненормальные с Олегом. Почему я должна за нее думать? Что это за жизненная миссия – думать за других?

– Не за нее… О ней…

– Один черт! Ей для чего голова дадена? Не знаешь? То-то.– И Корова бросила трубку.

Светлана провожала подругу. Она прогнала с нижнего места в купе здорового дядьку, уложила в багажник чемодан и многочисленные авоськи, стащила с верх

ней полки матрац и постелила постель. Подруга охала в коридоре.

– Я бы так не смогла. Ты такая решительная. А наверху действительно неудобно. Я ведь без брюк.

– Не дрейфь,– ответила Светлана.– А брюки купи. Чтоб соответствовать времени.

Они поцеловались, и Светлана ушла, не дожидаясь, когда поезд тронется, было поздно. Она бежала по платформе, пряча лицо от ветра, и догнала Асю уже в туннеле. Ася шла медленно, и Светлана чуть не сшибла ее с ног.

– Вот это да! – сказала она.– Уже вернулась?

– Больше того,– сказала Ася.– Успела даже Ленинград повидать. Возвращаюсь такая вся размягченная.

– Вижу. Плетешься, как на терренкуре.

– Не была, не знаю,– засмеялась Ася.

– Поехали к нам. Все расскажешь и поешь. Есть основания полагать, что ты голодна.

– Нетнет,– запротестовала Ася.– Я в гостиницу.

– Поедешь туда завтра утром.– И Светлана уже вела Асю в нужный туннель, и уже сунула ей теплый пятак в метро, и они уже ехали, и Ася радовалась Светкиному натиску, потому что в гостиницу ехать действительно не хотелось.

– Была мысль купить что-нибудь Ленке. А пошла в Эрмитаж – и за какие-нибудь четыре часа прожила все равно как четыре жизни. Слушай, какие освобожденные от чепухи лица у мадонн! Понимаешь – от чепухи, которой мы изводим себя, когда…

– …Надо кормить младенца…

.– Светка, не иронизируй. Ты помнишь «Мадонну Литту»?

– Поговоришь с Игорем. Он тебя поймет. Он вообще Леонардо да Винчи считает пришельцем. Есть у него такая бредовая теория. Он как-то не так писал, как все. Или что-то в этом духе. А что касается мадонн, то для этого нужно сесть в самый ранний трамвай и посмотреть, как везут младенцев в ясли.

– Верно. Эти, в трамвае, тоже мадонны.

– Только им этого никто не говорил.

– И плохо.

– И хорошо. Ты скажешь – и выбьешь у нее

почву из-под ног. А так она точно знает, что она баба, ломовая лошадь, что ей надо этого младенца минимум до венца или до армии дотянуть, а сегодня надо мужу набить морду, что пришел пьяный, и на мастера пожаловаться в местком и еще в райисполком сходить, потому что им обещали квартиру еще в прошлом году и не дали. Ну чего она стоит, если от этой, как ты говоришь, чепухи она возьмет и освободится?

.:– Знаешь, я думаю, у тех женщин тоже все было. И квартиры были плохие, и дети болели. Не в этом дело. Надо сохранять в себе бесценность. Себя сохранять.

– Я тебе как врач говорю. Чтобы сохранить себя, очень часто приходится жертвовать красотой. И лучше вбе знать до самой страшной правды, чем рассчитывать, что мир спасет красота. Мир может спасти только знание.

– Всеобщее среднее?

– Для начала. А потом – то, что поднимет каждого над уровнем средне-образованного болвана. Вот тогда ему можно показывать и Литту, и Бенуа, и Сикстинскую… Не будет умиления от священного восторга, а будет понимание и умом, и сердцем. Но это будет не скоро, это говорю тебе я. И хватит. Приехали. Сейчас будет чай, а потом спать, спать…

Ее посадили у теплой кафельной стенки – зимой в старом доме подтапливали печь. Дали мягкие заячьи тапочки. Хрустнула на столе белоснежная скатерть, зазвенели чашки из тонкого фарфора, и пришло ощущение сотни раз воспетого московского гостеприимства…

– А я позвоню Марише, пусть она умрет от зависти, что мы чаевничаем,– сказала Светлана и вышла в коридор.

Ася вышла за ней, и, пока Светлана по дороге к телефону выключала на кухне чайник, Ася разглядывала вытянутые по стенке стерильные столы старой московской коммуналки, лампочку под потолком без единой пылинки, начищенные ручки газовой плитки и пять магнитных мыльниц над старенькой, потресканной, но белоснежной раковиной. Вошла соседка, в халатике и шлепанцах. Поздоровалась с Асей и сказала, пока Светлана набирала номер:

– Откуда у людей деньги? Каждый день у них кто-нибудь ночует. Всегда кто-то чужой обедает. Кого-то встречают на такси. Вы не обижайтесь, я не про вас, я вас в глаза никогда не видела, но ведь доходы у них средние, а всегда гости. Жизнь ведь дорогая.– И она покачала головой, глядя на Асю круглыми желтыми двухкопеечными глазами.

– Маришка' – кричала Светлана.– Спишь? А мы сейчас чай будем пить. С Асей! Завидуешь?.. Куда? Ты сошла с ума! Ты посмотри на часы, сестричка! – Потом Светлана замолчала, и лицо у нее стало строгое, и Ася вдруг поняла, что-то случилось, и бросилась к телефону, но трубка уже легла на рычаг, а Светлана снимала с вешалки шубку.

– Надо ехать,– сказала она Асе.– Почему-то надо ехать к Марише. Мы возьмем такси. Возле нас это не проблема. Рядом гостиница.

Вышел Игорь, родители. Но Светка качала головой и повторяла, что надо ехать, и все. Потом даже прикрикнула: что это за манера – ночью выяснять отношения? А Ася думала об одном: вчера, перед Эрмитажем, она звонила Аркадию. Все было хорошо. Что могло случиться за день? И поняла: все что угодно. Все могло случиться за день, за час, за секунду. Все несчастья случаются мгновенно. И тут же раздался звонок. Светка схватила трубку, и, чеканя каждое слово, проговорила громко: «У Аськи дома все в порядке». Свалилась тяжесть. Господи, зачем же тогда такая суета, если дома все в порядке? Мариша как почувствовала – позвонила. Она всегда все чувствует, это у нее такой дар… Но все-таки – что же случилось? Почему надо ехать? Они выходили – Ася, Светка и Игорь, а в глазах соседки светился все тот же желтый монетный вопрос: опять такси?