Гроза над Русью - Станислав Пономарев

Сказав это, заметил, как некоторые из полочан отвели глаза. Потом доглядчики доложили, что Пубскарь за спиной князя строил своим угрожающие рожи и исподтишка показывал кулак.

Святослав не стал убирать злоумышленников с опасного участка. Относительно их были у него свои планы. Только выходя из ворот крепости, шепнул что-то Вуефасту, а тот утвердительно кивнул головой.

Глава четвертая

Враг у стен Киевских

Наступил вечер. Подул северный ветер, принеся с собой холод и Ьелкий дождь. Святослав все еще обходил укрепления на берегу Лыбеди. Отрок принес теплый, на меху, плащ, но великий князь с досадой отмахнулся. Вокруг горели костры, возле них хлопотали женщины. Вкусные запахи витали окрест. Сновали вездесущие мальчишки с растрепанными волосами.

— Батянька, батянька, а яз нонче пять дюжин стрел исделал.

— Молодца!

— Дай меч поточу, батянька.

— Порежешься ишшо.

— Не-е! Яз умею.

— Ну попытай, пострел.

Большинство ратников города были в холщовых рубахах, в полосатых портах и лаптях. Ни пронизывающий ветер, ни дождь особенно не досаждали им. Зимой на охоте или на валке леса стужа лютая, но холод бежит от работы. В тех же холщовых рубахах намашутся они опорами, аж пар столбом. А нынче теплынь, ветерок пустяковый, а Дождичек брызжет к доброму урожаю.

В сторонке от костров забавлялась группа парней. Одни боролись, другие состязались в метании пудовых камней, третьи стреля-и из луков в поставленное на попа бревнышко.

Простодушные и беззлобные русичи потешались над промахом товарища и награждали победителя такими ударами по спине, от которых и бык пошатнется.

На юге сверкали зарницы, пророкотал дальний гром. Все разом повернулись туда, взметнули ладони к небу:

— Перун, отец наш, помоги сынам своим в злой сече!

— Знамено доброе, — объясняли волхвы. — Перун мечет стрелы огненные во вражьей стороне.

Наступил час трапезы. Женщины разносили глиняные и деревянные плошки с горячим варевом. Подавали их с поклоном, строго соблюдая старшинство — сначала по чину, потом по возрасту.

Около ворот крепости Язины и по чину и по возрасту старше всех был старик Окула, приковылявший сюда с внуком Бушуйкой. Не стерпел старый витязь — манил его по-прежнему гул боевого стана. Окуле всюду почтительно кланялись, приглашали к котлу, готовые уступить самое почетное место.

Всем без исключения, даже князьям и воеводам, виделся Окула скорее древним чуром, чем живым человеком. Гнева его страшились, а улыбку принимали как весенний дар Дажбога. Шутка ли — за свою долгую боевую жизнь витязь повалил более полусотни поединщиков разных стран, названия которых сразу и не выговоришь.

Когда старый богатырь начинал рассказывать о походах и битвах, собиралась такая толпа народа, словно сзывали ее вечевые била для неотложных дел. Люди пересказывали услышанное с такими подробностями и преувеличениями, что быль превращалась в сказку и летала по всей Руси, разносимая словно ветром гуслярами — сказителями былин.

В боевом стане или гриднице Окула всегда приходил в сотню своего сына, погибшего еще при первом походе князя Игоря на Царьград, более двух десятков лет тому назад. Все завидовали этой сотне, но переманить старого витязя никому не удавалось, хотя в отряде том уже трижды сменились гриди — иные состарились, другие пали в битвах.

Ценя внимание легендарного поединщика, сотня эта бесстрашно бросалась в самую гущу сечи и почиталась лучшей во всей дружине великого князя Святослава. Так уж повелось, что принимали в нее только отборных воинов, обладавших огромной силой. И мечей у каждого было по два на брата, ибо витязи орудовали обеими руками одинаково ловко.

Вся сотня была конной, и в ней не признавали щитов, считая их помехой на поле брани. Дружинник по имени Тука был самым слабым в отряде — он мог метнуть полупудовый камень всего лишь на два с половиной десятка шагов и очень болезненно переживал свое малосилие. Зато Тука был, как никто другой, остер на язык и обидным словом доводил врага до неистовства... Гриди этой сотни, как все очень сильные люди, в мирной жизни отличались простодушием, в битвах же были яростны и беспощадны.

Поэтому когда враг видел мчащегося на него колосса со сверкающими мечами в обеих руках, то стремился увильнуть в сторону или спрыгнуть наземь. Неосторожные обычно рассекались пополам. Именно в этой сотне оспаривалось право на поединки с лучшими вражескими нахвальщиками...

Когда подошел Окула, витязи встали. Сотский Святич почтительно взял старого богатыря под локоть и усадил на почетное место. Пришли отроки, принесли снедь с великокняжеского стола — горячий мясной бульон, ковриги хлеба, куски тушеного мяса, бочонок хмельного меда.

В городе и гриднице Святослав для дружины своей не жалел ничего, баловал гридей самым лучшим. В походе же князь довольствовался кониной или звериной, испеченной на углях, — ибо обозов с собой не водил. И дружина его трапезничала так же скромно.

Некоторое время все ели молча. Но после двух братин хмельного меда настало время рассказам, былинам, песням.

Гроза над Русью! Злой ворог занес меч, и уже завтра кто-то закроет очи в предсмертной тоске. А сегодня все веселы, смеются шуткам, черпают из бочонков мед и брагу. Им ли, людям ратным, горевать заранее, когда опасность и сама смерть всю жизнь от рождения ходят рядом? Что будет завтра, то Перун даст. А сегодня — гуляй Русь!

Оживление царило у костров, куда по слову великого князя прикатили бочонки с медвяной брагой, чтобы согреться вином и быть веселым. Пьянства перед битвой Святослав не терпел и не допускал никогда.

Летко отыскал великого князя у ворот на Лыбедь в сотне Святича. Старый Окула как раз рассказывал об осаде Константинополя дружинами руссов:

— ...Греки успели перегородить залив аграмадной цепью. Тогда повелел князь Олег вытянуть лодии на берег, поставить на кругляки и одеть мачты парусами. Ветер попутный был, и мы легко перетащили их посуху и спустили на воду уже в бухте. Тем временем дружины наши на суше разгромили полки ромейские. Царь ихний Леон сильно понадеялся на свою железную цепь и мыслил отсидеться до подмоги. А как узрел наши лодии у себя под самым носом, испужался и отослал гонцов мира делить.

Думали греки обмануть Олега — послали ему яства заморские и напитки хмельные с отравою. Но князь Вещий пить и есть чужого не стал, рассмеялся весело и молвил: «Ежели мне своего, злата не хватит снеди купить, то вашего добавлю!» — и потребовал от царя Леона по двенадцать гривен серебра на ключ[73] и по тысяче гривен на город. А градов в походе том было целых два десятка! Седьмицу, без малого, таскали эти гривны греки на наши лодии, аж спины у них взмокли...