Буду твоей Верой (СИ) - П. Белинская Ана

— Тебе помочь? — подхожу к суетящемуся над электрической поверхностью парню.

Егор снимает с плиты сваренные спагетти и переворачивает их в дуршлаг. Ловко одной рукой подбрасывает, промывает, а другой помешивает томящийся бурлящий соус. И делает он эти манипуляции настолько легко и привычно, будто каждый день только этим и занимается, а не играет в гандбол.

— Справляюсь, — Бестужев стряхивает спагетти от воды и отправляет в большую сковороду.

С открытым ртом наблюдаю за его руками. Боже, эти руки… в его руках всё горит, живет и дышит, я успела узнать. А по-другому этот парень не умеет. Если делает, то с полной отдачей, по-максимуму, до идеальности.

— Голодная? — Егор оборачивается и хитро подмигивает. — Сегодня моя очередь тебя угощать. Не обещаю изысков, как у вас, но кое-чем удивить, думаю, смогу.

И я снова вижу растянутые уголки его губ — он улыбается: скупо, точно пробуя и спрашивая у самого себя разрешения.

— Пока не очень, — улыбаюсь и принюхиваюсь. — Но выглядит настолько аппетитно, что жду не дождусь, чтобы скорее попробовать!

Это правда! Аромат соуса сводит с ума: бодрящая перчинка и пикантный кориандр будоражат вкусовые рецепторы.

— Хорошо. Тогда может небольшую экскурсию по дому?

Положительно киваю. Мне бы очень этого хотелось!

Пока парень колдует над последними штрихами его фирменного блюда, у меня есть не много времени осмотреться.

На рабочей кухонной поверхности минимум принадлежностей. Это странно, когда практически у любой женщины, которая готовит, под рукой несколько видов ножей и разделочных досок, у нее в ряд висят лопаточки, половнички, шумовки, полотенчико для рук, полотенчико для посуды, прихватка, тряпка, губка…

А здесь ничего… Только скупой набор необходимых вещей.

При всей роскоши кухонного гарнитура он смотрится неухоженным и отчего-то даже брошенным…

Почему это чувство брошенности не покидает меня с самого двора, с того самого палисадника? Не понимаю…

И где его родственники? Мы с ним одни в этом доме?

— Пойдем? — выключив блюда, Егор разворачивается ко мне.

Парень приглашает в просторную квадратную гостиную. Большой плазменный экран поражает своими размерами. В нашем доме есть телевизор в комнате родителей, который смотрит обычно папа и он, по-сравнению, с этой громадиной, кажется настенным говорящим радио, как у бабушки дома!

Громадный угловой диван, два бесформенные кресла-мешка яркой окраски, палас с замысловатыми узорами, стеклянный столик, большие колонки в углах комнаты, длинный высокий под самый потолок открытый стеллаж с книгами не перебивают ощущение пустоты. Можно было бы сказать, что в гостиной уютно, если бы в ней была живая душа.

— Это гостиная, — уточняет Бестужев. — Там отцовский кабинет, — показывает на закрытую дверь чуть дальше по коридору. — И больше на первом этаже ничего нет. Пошли на второй?

Снова киваю.

Холл второго этажа делит комнаты по противоположным сторонам: на одной — три, на другой — две.

Парень не рассказывает, кому какая принадлежит, а ведет сразу к открытой двери.

Это его комната.

Небольшая и живая. Пока единственное место в этом доме, где чувствуется жизнь: легкий беспорядок, но такой правильный, запах свежих цитрусов его туалетной воды, оставленная на рабочем столе кружка и поставленный на паузу спортивный матч по гандболу.

— Моя комната. Э-э-э… — Егор смешно почесывает лоб и сам осматривает свое же жилище, точно находится в нем впервые, — здесь немного не прибрано. Не успел, убирался внизу.

Не успел…убирался внизу…

Сам? Один?

— Не обращай внимания, проходи, — Бестужев сгребает с кровати джинсы и запихивает в шкаф.

— Спасибо.

Прижимаю рюкзак груди и подхожу к деревянным полкам, заставленным кубками, с которых свисают многочисленные медали разных проб на триколорных ленточках, дипломами и благодарственными письмами.

Мой взгляд цепляется за позолоченную статуэтку парня в прыжке с зажатым в руке мячом. По грустным, густым бровям я понимаю, что это копия Егора.

— Можно? — оборачиваюсь и спрашиваю разрешения.

Егор задумчиво кивает, а я опускаю рюкзак на пол и со всей осторожностью беру в руки статуэтку.

«Лучшему бомбардиру 2019 года», — гласит ее надпись.

Лучший… во всем этот парень лучший… Успела узнать. Рассматриваю лицо выграненного парня и поражаюсь, на сколько точно автор сумел передать эту редкую особенность. Мне так хочется узнать, откуда? Откуда эти вечно печальные брови и равнодушная маска лица? Потому что я знаю, я видела, как спрятанные глубоко-глубоко человеческие эмоции просятся на волю, а их силком подавляют, надевая на них защитный скафандр.

— Красивая, — аккуратно опускаю статуэтку на место, боясь случайно задеть спортивные награды. — Давай посмотрим проект? — я ведь для этого сюда пришла. Роюсь в рюкзаке и достаю флешку.

— Ну давай посмотрим, — не хотя отвечает Бестужев и забирает из моих рук флеш-накопитель.

— Эй, не ленись! — бросаю в Егора укоризненный взгляд. — Потом будет сложнее. Бубновский с тебя три шкуры сдерет, — замолкаю. — Егор, я давно хотела спросить, почему с первого курса у него к тебе такое предвзятое отношение?

— Предвзятое считаешь? — усмехаясь, оборачивается парень. — А мне кажется он меня ненавидит.

По правде говоря, такое ощущение складывается, да. Недаром, когда Бубновский видит Егора, истекает испариной и покрывается красными пятнами.

Егор облокачивается локтями на стол и вставляет в портал мою старую флешку, на которой у меня практически всё, для учебы.

— Почему? — ведь должна же быть этому причина.

— Я думаю, это из-за брата, — равнодушно констатирует Бестужев.

— Из-за брата? — не понимаю. Подхожу ближе и встаю практически вплотную. Я хочу видеть его глаза.

— Я бы тоже ненавидел всю семейку человека, который взломал бы мою почту и отправлял ректору пошлые картинки и непристойные предложения.

Э-э-э…что? Наверное, по моему ошалелому выражению лица Егор понял, что я чуток подзависла, и решил прояснить:

— Андрей, мой брат, учился на этой же специальности и за все время своего обучения изводил Бубновского. Чего они с пацанами только не вытворяли, но заводилой всегда выступал мой старший брат. И вот спустя три года после того, как Андрей получил диплом и весь университет выдохнул, прихожу я — младший брат Андрея Бестужева. Как ты думаешь, ему есть, за что меня ненавидеть?

Егор всматривается и ждет моего ответа. А мой мозг начинает усиленно сопоставлять факты и сказанное выше Егором. Теперь поведение Марка Ифраимовича принимает реальные очертания и имя, которым называл профессор Егора оказывается не случайным, да вот только не понятно, почему его личная неприязнь к брату Егора, отражается на совершенно другом человеке. Только потому, что они родственники? Это же возмутительно и очень подло со стороны профессора. Почему свое негативное отношение к одному из братьев он переносит на второго?

— Нет, — уверенно отвечаю я. — Ты не сделал абсолютно ничего такого, за что было бы тебя ненавидеть. То, что творил твой брат не имеет к тебе никакого отношения. Вы- родные братья, но разные личности. И забывать об этом профессору, имеющему звания и ученую степень, — крайне непростительно.

Бестужев долго меня рассматривает и о чем-то своем думает. Смущаюсь под его пронзительным взглядом.

— Э-эмм… Может тебе стоит задуматься о переводе? Например, на спортивный факультет, — не уверенна, что он так называется. — Там и учиться легче, и привередливого Бубновского не будет.

— А зачем? — лукаво спрашивает Бестужев. — Очень удобно учиться на факультете, декан которого — хороший знакомый отца, согласна? — подмигивает.

А-а, ну действительно. Вот поэтому Егору так легко удается сдавать экзамены и переводиться на следующий курс, но почему–то веселье парня не выглядит искренним.

— Я не знаю. — Пожимаю плечами. — У моего отца знакомого декана нет.

Перевожу внимание на экран ноутбука, где открывается набросок проекта, но моментально возвращаю обратно.