Пациентка - Родриго Кортес

— Слушай меня, чертов придурок! — орал он. — Если дело дойдет до ФБР, я тебя покрывать не стану! Ты у меня мигом из креслица своего уютного вылетишь!

Бергман слушал молча и оправдываться не считал нужным, а спустя еще три дня признал, что так все и будет, — рано или поздно шумиха дойдет до Вашингтона, и он потеряет не только работу, но и всякие перспективы.

И тогда он вышел на Карлоса.

Они встретились все в том же номере отеля, но теперь предводитель местного колумбийского клана прибыл на встречу с главой местной полиции самолично.

— Ты когда этот беспредел прекратишь, Тедди? — сразу же начал он.

— Лучше ты мне это скажи, Карлос, — упал в кресло рядом Бергман. — Зачем тебе сдался этот магазин?

— Это не я сделал… — покачал головой колумбиец.

— А кто? Может быть, Кларенс сам себя задушил?

— Может быть, — пожал плечами Карлос. — Но моих людей там точно не было. Слово мужчины.

Бергман насторожился. Он был готов к тому, что Карлос начнет изворачиваться, врать, и вроде как все именно по этому сценарию и происходило. Но было в голосе колумбийца что-то такое, что заставило Бергмана — на секунду, не более — поверить.

— А кто тогда, Карлос? — непонимающе развел руками Бергман. — Кому еще в этом городе это надо?!

— Тому же, кто и моих людей кончил, — угрюмо вздохнул колумбиец.

Бергман оторопел.

— И ты не считаешь, что это дело рук Висенте?

Карлос кивнул.

— Это не Висенте. Я проверял.

Остатки волос на голове Бергмана зашевелились. Он категорически отказывался верить в то, что столько трупов да еще в столь краткий срок мог навалять один-единственный человек — пусть и с женщиной в качестве наводчицы.

— Господи! — выдохнул он в прижатые к лицу ладони. — Кто же ты, сволочь?

— Вот ты это и выясни, Тедди, — невесело усмехнулся глава колумбийской мафии. — Иначе за что я тебе налоги плачу?

В течение нескольких дней городок изменился настолько, что Нэнси его не узнавала. Меж обывателями поползли слухи о банде маньяков-пироманов, то ли охотящихся на проституток, то ли на тех, кто не посещает церковь, то ли просто поджигающих все, на что упадет взгляд. В результате в считанные дни был раскуплен весь арсенал местного оружейного магазина, в церковь было не протолкнуться, а в домах сновали деловитые мастера по установке отнюдь не дешевой охранной и противопожарной сигнализации.

Нэнси смотрела на все это с печалью. Да, она знала об убийствах и поджогах, но в отличие от горожан она знала хотя бы то, кто стоит за поджогом школьного архива и стрельбой по совсем уже сдвинувшемуся психу Тальботу. А главное, пробыв замужем за полицейским без малого тринадцать лет, Нэнси понимала: все это ни к чему, пустое, и вовсе не оружие спасает человека, когда приходит беда.

Впрочем, нет, некоторая польза от массовой паники была. Резко возросло количество заключенных страховок, оживился оружейный бизнес, люди принялись хватать ссуды в банках, даже не представляя, как будут расплачиваться, а молодая хьюстонская фирма, лишь недавно ставшая торговать охранными системами, резко пошла в гору и, как говорили, уже решила открывать в этом городке филиал.

Впрочем, не только финансовые структуры сообразили, какие выгоды может принести этот кратковременный массовый психоз, и местное телевидение вовсю транслировало высосанные из пальца «новости» о маньяке вперемежку с политической рекламой, в которой главный конкурент Хью Тревиса на предстоящих выборах в мэрию — Дэвид Лоу уже поднимал вопрос о необходимости увеличения налогов для улучшения охраны общественного порядка.

Нэнси от всего этого буквально выворачивало. В городе все знали, что Дэвид Лоу — пустозвон и дешевый политический авантюрист. Но страх, которому обыватели не могли посмотреть в глаза, заполонил город по самые крыши, медленно, но верно превращая людей в послушное стадо, готовое пойти за кем угодно — лишь бы повели.

Мэр города мистер Хью Тревис был одним из немногих, кто видел всю картину, как она есть, а потому и тревожился много сильнее, чем этот бездарь Бергман.

Самым паршивым было то, что старая кондитерская и еще более древняя, стоящая в городе чуть ли не со времен Гражданской войны табачная фабрика остро нуждались в реконструкции. Да, формально обе принадлежали шурину мэра, но платил-то за все сам Хью Тревис, а прямо сейчас у него не было, считай, ни гроша. И едва он договорился с Висенте Маньяни о передаче ему контрольного пакета акций, а фактически о продаже, как началась эта свара.

В принципе, мэру было глубоко наплевать, кто заварил эту кашу, но одно было плохо: едва начиналась стрельба, почти остепенившийся Висенте принимался вспоминать молодость и медленно, но верно сползал туда, откуда и вышел, — в откровенный криминал. Как результат, все его вполне дельные экономические новшества отступали перед законами итальянской чести, и хорошие сделки оказывались проваленными, а его несостоявшиеся партнеры оставались в дураках.

Хью Тревис оставаться в дураках не хотел. Он видел то, чего пока не видел почти ни один из участников этой дурацкой пикировки, — надвигающиеся перемены. Он видел, что не пройдет и двух-трех лет, и Висенте или его преемник, если Висенте не доживет, будет вынужден окончательно завязать с криминальным бизнесом и перевести все капиталы огромной семьи в иные, абсолютно легальные сферы. Просто потому, что окончившие колледжи, почти не говорящие на итальянском внуки и правнуки некогда беспощадных мафиози давно не хотят умирать — ни за честь, ни за деньги.

Видел мэр и то, что освобождающееся пространство торговли наркотиками и женским мясом с неизбежностью закона тяготения займут дерзкие, еще не насытившиеся колумбийцы — это вопрос времени. И единственное, чего не видел мэр, — как сделать этот процесс рокировки властью и капиталами безболезненным и взаимно полезным, побыстрее сбагрить фабрики итальянцам, а самому уехать на далекие острова и до конца своих дней лежать под пальмой со стаканом в одной руке и смуглой упругой туземкой — в другой.

Само собой, сразу же после убийства двух колумбийских сутенеров он с глазу на глаз встретился с Висенте Маньяни и, само собой, получил заверения в том, что лично он, Висенте, к этому никак не причастен.

— Ты же не первый год меня знаешь, Хьюго, — уважительно приглашая присаживаться, развел руками итальянец. — Если я что говорю, значит, оно так и есть. Конечно же, Карлоса надо бы наказать — просто, чтобы место свое знал, но я пока приказа начинать войну не отдавал. И не потому, что я боюсь. Ты меня понимаешь?

— Я тебя очень уважаю, Висенте, — как бы подтверждая только что сказанное, кивнул Тревис. — Ты никогда от опасности не бегал…

Маньяни самодовольно улыбнулся и превратился в слух.

— А потому и обращаюсь непосредственно к тебе.

Итальянец мгновенно насторожился.

— Мне в этом городе уже недолго осталось, — осторожно принялся развивать свою мысль мэр. — Но мне далеко не все равно, кто займет это кресло после меня…

— И что? — прищурился Маньяни.

— Мне кажется, что самой достойной кандидатурой мог бы стать ты.

Итальянец оторопело моргнул.

— Я?!

— А что? Тебя в городе знают… уважают… ты сам посуди, не отдавать же такое место этому дураку Дэвиду Лоу?

Глава клана задумался, а Тревис, выдержав необходимую паузу, добавил:

— Знаешь, как говорят на Востоке, судьба послушных ведет, а непослушных тащит. Тебе не избежать этого поста, Висенте, через два года или через шесть, но рано или поздно ты займешь это место.

— И что я для этого должен сделать? — недобро прищурился итальянец.

— Поговори с Карлосом, — умоляюще сощурился мэр. — Я хочу, чтобы вы обо всем договорились по-хорошему.

— Стоп-стоп, — упреждающе поднял руку Висенте. — А тебе-то что с того? У тебя-то какой интерес?

Мэр улыбнулся.

— А мой интерес самый прямой. Если федералы сюда заявятся, здесь ведь не только колумбийцам станет жарко; меня они тоже поджарят. И, видит бог, я этого не хочу.

Салли работал, как заведенный. Впрочем, нет, даже не работал — служил всевышнему. Каждый божий вечер он выезжал в город, ставил фургон на стоянку и начинал стремительный деловитый обход злачных мест. И не было дня, чтобы он не обнаруживал еще одно, доселе ему неизвестное гнездо порока.

Да, в последнее время слуги нечистого стали осторожны. Они выставляли посты наблюдения чуть ли не на каждом перекрестке, а в подпольные казино и бордели чужому человеку и вовсе невозможно было пробиться. Но Салли знал, что делал, и каждую ночь смерть пожинала новый урожай, и мертвые еще при жизни, разлагающиеся духовно язычники и отступники от Слова Его с ужасом погружались туда, откуда для них был только один путь, — в ад.