Копьё Маары - Кретова Евгения

Енисея встрепенулась, словно забыла, что у нее гости, что она сама несколько мгновений назад собиралась поведать им какую-то историю.

– Все хорошо, – очнулась она. – Просто мне трудно найти то место, тот момент, с которого начать рассказ. Чтобы вы увидели всё моими глазами…

– Так покажи нам. – Могиня взяла ее за руку. – Позволь взглянуть твоими глазами.

Комната погрузилась в серый туман, совсем так же, как тогда, в Тавде, когда Ярослава призывала темный морок. Его капельки медленно оседали, складываясь в замысловатые узоры, открывая какую-то новую реальность, в которой мертвый город оживал вокруг ребят, наполнялся голосами своих жителей, запахами их жилищ, смехом. Заполнив все кругом, растворив границы Енисеиной светелки, морок стал медленно оседать, позволяя призвавшим его разглядеть подробности прошлого.

Катя увидела, как, подбирая подол длинного платья из плотной материи, какая-то девчонка мчалась по залитой солнцем улице – то и дело мелькали ее ноги в мягких замшевых туфлях. Вокруг сновали люди: что-то несли, что-то строили, мастерили. Высокие деревянные дома с крытыми соломой и глиной крышами возвышались по обе стороны от нее. Странные дома, вроде и каменные, но не из кирпича сложенные, а из окон то и дело доносился шум работы двигателей и механизмов.

С девицей здоровались, приветливо махали руками, кивали – она здесь, похоже, была своя. Ее окликнула худощавая женщина в высокой войлочной шапке, вышитой зеленым, желтым и красным бисером. В руках у нее была корзина с цветными тканями. Лоскутками или платками, не разберешь.

– Здравствуй, Зарина, – поприветствовала ее девочка, – я тороплюсь к батюшке.

Зарина кивнула с пониманием и отошла, а шустрая девица помчалась дальше.

Ясное небо над головой, колкий ветер в лицо. Катя глянула за угол дома – и сердце сделало крутое сальто: взгляд уперся в крутой обрыв, огороженный каменными плитами, и изумрудная долина была далеко внизу, так далеко, что деревья – словно травинки. Девчонка находилась на вершине горы! Как бы не свалилась ненароком.

Катя присмотрелась: это был скальный город. Дома, улицы, ступеньки и переходы – все выдолблено в камне. Стены обработаны гладко, почти любовно, в них можно было смотреться, как в зеркало, а некоторые даже были покрыты тонким слоем-какого-то вещества, похожего на смолу или стекло. Катя встречала такое: у мамы знакомая в Красноярске делала что-то подобное – кольца, бусы. В смоле застывшие цветы, травинки, жучки. Эффект аквариума – так, кажется, называется.

Вот и здесь словно эффект аквариума. Солнечные блики преломлялись в смоле, отражение скользило, подхватывая яркие цвета девичьего платья.

Ноги уверенно несли девицу вперед. Поворот за поворотом, спуск и бесконечные крутые лестницы – она едва не сбивала встречных с ног. Вот шустрая-то!

Девчонка выскочила из-за домов на главную улицу. Мимо по глубокому желобу, разгоняя толпы зевак, с шумом пронеслась огромная телега, груженная корзинами с яблоками и овощами.

– Енисея! Поберегись! – окрикнул девчонку босоногий мальчишка, сопровождавший телегу.

Он бежал рядом с ней, направляя в ее сторону короткий жезл, чтобы предупредить об опасности. Енисея (как Катя сразу не догадалась!) махнула мальчишке рукой вместо приветствия и свернула к одному из домов.

Она подбежала к широкому входу и, взлетев по лестницам, проскользнула внутрь, в прохладу и тень. И оказалась в небольшом, метров двадцати, помещении с маленькими окнами под потолком. В центре играли пятеро малышей: из круглых металлических прутьев они строили дом. Прутья, издавая монотонный звук, висели в воздухе, дети о чем-то спорили, подвешивали к ним разноцветные глиняные и деревянные колокольчики, кубики и веточки, выравнивали, проверяя баланс.

Енисея притормозила рядом с ними.

– Эй, – строго сказала она и ткнула пальцем в парящие в воздухе прутья, – откуда струны утащили? Кто разрешил?

Один из играющих, конопатый мальчишка лет четырех, отозвался:

– Мне отец дал, мы вернем.

– Смотрите у меня! – погрозила она пальцем, убегая дальше. – Не игрушки это!

Она проскользнула вправо, спустилась по узкой лестнице и оказалась на гладкой площадке. Каменный пол ее, ровно залитый прозрачным, как стекло, веществом, дрогнул, раздался ровный гул, площадка качнулась и стала опускаться отвесно вниз.

Енисея опускалась все глубже внутрь скалы – свет мелькал в небольших оконцах, проплывали мимо лестничные площадки с выходившими на них слабо освещенными коридорами.

Стоп.

Миновав пять или шесть таких этажей, ее «лифт» внезапно остановился. Она шагнула с платформы и нырнула в бесконечно длинный узкий коридор. Лишь ее нога ступила на площадку, свет в коридоре стал ярче.

По потолку тянулся толстый, с руку Енисеи, кабель, то ли из стекла, то ли из кристалла, – мутный, голубовато-синий. Он светился. А еще от него разливался тихий и монотонный гул, будто гигантская юла вертелась. Свет под потолком озарял дорогу на несколько метров вперед и гас за спиной.

В холодном сине-голубом свете, в покрытых то ли лаком, то ли стеклом стенах причудливо отражалась худенькая фигурка.

И вот Енисея остановилась в конце коридора перед массивной деревянной дверью и дотронулась до круглого медальона на груди, расправила тяжелые складки платья и только потом улыбнулась.

Протяжно скрипнула дверь, пропуская в коридор теплый солнечный луч. В проеме показались рыжая лохматая голова, веснушчатый нос и ярко-голубые глаза, совсем как у самой Енисеи. Мальчишка легко придерживал тяжелую дубовую дверь, в его руках покачивавшуюся, словно перышко:

– Заходи, чего ты там мнешься!

Та проскользнула внутрь. В центре комнаты – массивный стол, вокруг него – четыре лавки. За столом, упираясь взглядом в дверь, сидел высокий худощавый мужчина. Распущенные по плечам волосы перехвачены на лбу тонким серебряным обручем, ворот, плечи, рукава рубахи из тонкого белоснежного полотна расшиты серебром. На груди – массивный медальон с мутно-голубым камнем в серебряной оправе. Взгляд суровый.

Перед ним, по обе стороны от двери, с опущенными повинно головами стояли около десятка юношей разного возраста: самому старшему было примерно двадцать лет, а младшему – лет десять, он-то и открыл Енисее дверь. Она оказалась здесь единственной девушкой. Прошмыгнула за их спинами и встала в дальний угол, у самой стены, притаилась.

– Дети мои, – начал мужчина. – Сегодня, как только взойдет Луна, Енисея нас покинет.

Словно громом поразил новостью – все юноши ахнули как один. А громче всех, кажется, изумилась сама Енисея.

– Отец! – встрепенулась она испуганно, шагнула к столу.

Юноши зашептали-зашумели. Мужчина строго глянул на них, но шум не прекратился.

– Тихо! – прикрикнул он.

Все тут же смолкли. С потолка на стол опустился голубой луч. В нем показалась тонкая женская фигурка с длинной, до пола, косой. Катя и все ребята, наблюдавшие видение, узнали в нем Енисею. Мужчина же добавил тише и мягче:

– Маара выбрала ее, – и отвел взгляд.

Тишина, и без того осязаемая и липкая, теперь стала еще тяжелее.

Мужчина продолжал:

– Пророчество сбудется, сегодня Боги уйдут, вместе с ними уйдет Сила. Останутся лишь голые камни. Холод и мрак посетит наши души. Нам придется самим возделывать землю, растить урожай и пасти скот. Осиротеем в одночасье. Многие враги покусятся на земли наши, нам самим придется их оборонять. – Он замолчал. Медленно встал из-за стола, отошел к большому круглому окну. – Тяжелые времена грядут, дети мои, и не все из нас переживут их. Да сохранит Род в наших сердцах добро. И память о том, кто мы есть…

Он вернулся на прежнее место.

– Енисея покинет наш мир до того, как он лишится Силы. Она уйдет вслед за Богами и сохранит Силу. Вернувшись, она станет могущественной царицей Золотых гор[15].

– Отец, нет, прошу тебя. – Енисея кусала костяшки пальцев, беззвучно плакала. – Пощади… Я боюсь…