Отель «Толедо» - Анна Малышева

– Она принимает наркотики? – протянула Александра.

– Четыре года назад принимала. – Эльк торопливо просматривал записную книжку в телефоне. – Ей тогда было пятнадцать… Послушная, спокойная девочка и вдруг как с цепи сорвалась…

Он резко отмахнулся и, набрав номер, спустя секунду заговорил по-голландски. Александра смотрела на девушку, чья неподвижность теперь ужасала ее.

– Сейчас врач ее заберет к себе, у него частная клиника, Анна там уже побывала полтора месяца назад, в октябре, у нее был эмоциональный срыв после смерти деда. – Эльк сунул телефон в карман брюк и, подойдя к креслу, резким рывком поднял девушку. Та безвольно обвисла у него на руках. – Саша, мне без тебя ее не стащить по лестнице. Возьмись с другой стороны… Если что, скажем, что она напилась. Главное, чтобы ее отец не видел…

Но Александра стояла, не делая никаких попыток ему помочь. Эльк раздраженно мотнул головой, отбрасывая со лба растрепавшиеся волосы:

– Ну?!

– Ее отец должен знать, он же самый близкий ей человек… – начала женщина, но Эльк ее оборвал:

– Этот самый близкий человек будет очень счастлив, если она попадет в сумасшедший дом, под вечную опеку! Сделай, о чем я тебя прошу!

Его взгляд, одновременно жесткий и отчаявшийся, был красноречивее слов. Александра молча подставила плечо и обхватила Анну за талию, помогая своему спутнику («Сообщнику!» – пронеслось у нее в голове) вести девушку к лестнице. Путь вниз показался ей бесконечным. Чем слышнее становились голоса внизу, тем сильнее билось ее сердце.

Но им везло. Никто не встретился на пути, никого не оказалось в холле нижнего этажа. Дверь в гостиную была прикрыта, правда, неплотно. Из-за нее доносились вступительные аккорды «Прощания с родиной» Огинского. Когда они оказались на крыльце, Александра жадно схватила пересохшими губами глоток сырого воздуха. Лоб у нее горел, в висках бился пульс. Девушка, которую она поддерживала под правый локоть, не проявляла никаких признаков жизни.

За оградой ждала машина с включенным двигателем. Рядом, раскрыв над головой большой черный зонт, стоял человек грузного сложения. Он открыл калитку молча, не поприветствовав Элька, даже не взглянув на Александру. Художница наконец была избавлена от ноши – мужчины вдвоем уложили Анну на заднее сиденье. Они тихо обменялись несколькими фразами, грузный мужчина уселся за руль, и машина исчезла в конце площади. Эльк не сводил с нее взгляда, пока на повороте не блеснули красные габаритные огни. Тогда он медленно, обеими ладонями пригладил вновь вымокшие волосы, повернулся к Александре. Его лицо казалось враз постаревшим в мертвенном свете фонаря.

– Какой тяжелый день… – произнес он, с видимым усилием разомкнув губы. – Ужасно, что она сорвалась. Я знал ее еще ребенком… Это очень благополучная и уважаемая семья. Будем надеяться на лучшее.

– На лучшее? – Александра тоже едва заставила себя ответить. – Девушка в ужасном состоянии! А если она умрет?!

– Анна в надежных руках, мы сделали что могли, – устало отмахнулся он и побрел обратно к крыльцу. – Да, надо забрать ее туфли, они остались наверху… И если тебя кто-то спросит про нее, говори, что ничего не знаешь. Я сам за все отвечу, если потребуется.

– Ты слишком многого требуешь от меня! – не выдержав, вспылила женщина. Она осталась у калитки, вцепившись в витой чугунный столбик ограды. Пальцы леденели, усилившийся дождь стекал по лицу, по шее, прокрадывался за воротник свитера… Но Александра не могла сделать ни шага. – Я должна молчать, верить тебе, ждать твоей помощи… А помощь Елены Ниловны отвергать, например! Верить в то, что она скверный, опасный человек… Тайком тащить эту бедную девчонку по лестнице, скрывать ее состояние от родного отца, который тоже якобы ужасный человек…

– Этого я не говорил! – Эльк уже стоял под навесом крыльца. – Но его отношение к проблеме дочери очень жесткое. Я не одобряю его.

– Но ты-то кто этой девушке, чтобы одобрять или не одобрять действия ее отца?!

Антиквар пожал плечами и кратко ответил:

– Друг.

Александра помотала головой, стряхивая воду, и, отпустив столбик, тоже поднялась на крыльцо. Эльк снял очки и протирал единственное запотевшее стекло носовым платком. Когда он вновь их надел, его взгляд был непроницаемо-отстраненным.

– А также я друг ее отца! Сегодня вечером Дирку предстоит еще один важный разговор, и ему нельзя отвлекаться на это происшествие.

– Происшествие?! – только и смогла вымолвить Александра.

– Идем! – Мужчина взялся за дверную ручку в виде бронзового грифона, дернул ее, рассмеялся: – Дверь заблокировалась, придется звонить. Помни, мы просто выходили подышать!

– Вынеси мою куртку и сумку, пожалуйста! – попросила Александра, зябко обхватив себя за локти. – Я туда не вернусь, сразу пойду к себе на квартиру. Не могу. Устала.

– Ты не простишься с хозяйкой? – Эльк замер, так и не нажав на звонок. – Она обидится.

– Скажи ей, что мне внезапно стало плохо. – Александру била крупная дрожь, вызванная больше стрессом, чем холодом. – Скажи, что ты отправил меня домой на такси. Все равно я зря пришла. Ты был прав, не стоило терять время! Там, в окне, в комнате для прислуги, была женщина из кондитерской. Наверное, переодевалась. Ты не обратил внимания на ее прическу?

Антиквар, сбитый с толку, неуверенно покачал головой. Александра усмехнулась:

– Да, конечно. Вы, мужчины, замечаете только красивых женщин. Шучу! В окне мансарды, – Александра указала наверх, под крышу дома, – была она. Я узнала ее силуэт. Нади в этом доме нет.

Эльк молчал, слегка сдвинув брови, словно ожидая продолжения. Александра сдержалась и промолчала. Она терпеть не могла, когда упрекали ее саму, и потому старалась никого ни в чем не упрекать, даже если повод имелся. Головная боль, отступившая было после глотка крепкого кофе, теперь напала на нее с остервенением. Болела вся правая половина головы с такой интенсивностью, что женщина даже стала хуже видеть. Фонарь, висевший в садике, казался ей размытым световыми пятном, стоявший на крыльце мужчина – тенью.

– Ну что ж… Если ты устала и хочешь уйти, я все устрою, – помедлив, произнес Эльк. Он нажал наконец кнопку звонка. Тут же выглянула горничная, антиквар исчез в передней. Спустя несколько секунд он вернулся, неся куртку и сумку Александры. Веселая горничная, сопровождавшая его, раскрыла над головой у одевавшейся женщины зонт.

– Я провожу тебя. – Эльк перехватил зонт у девушки и жестом отослал ее в дом.

– Нет необходимости! – проговорила Александра, непроизвольно морщась от терзавшей ее головной боли. – Тут только за угол повернуть… И район совершенно безопасный.

– Ты обиделась?

В правый висок Александры словно вонзилась длинная раскаленная игла. Она схватилась за болезненное место и тихо вскрикнула. Эльк обхватил ее за плечи свободной рукой, вглядываясь в ее помутневшие от боли глаза. Его лицо оказалось совсем рядом, уцелевшее стекло очков тускло блеснуло в свете фонаря. Александра ощутила ненавистный запах водки, и это разом привело ее в себя. Она с трудом перевела дух и твердо сказала:

– Я не обиделась, напротив – очень тебе благодарна за помощь. Но если я прямо сейчас не приму горячий душ и не лягу спать, промучаюсь до утра без сна… И прошу, не провожай! Дождь как раз кончился, я добегу за минуту…

Эльк взглянул на небо и закрыл зонт.

– Завтра едем на Маркен? – спросил он. Впрочем, это было нечто среднее между вопросом и утверждением.

– Если мы завтра не поедем на Маркен, я буду считать, что зря прилетела в Амстердам на этот раз! – Александра нашла в себе силы улыбнуться. Отворяя калитку, она оглянулась и помахала на прощание. – Ты запомнил дом, где я остановилась? У входной двери домофон, нажми кнопку «2», и я тебе открою.

Не дожидаясь ответа, Александра повернулась и пошла по направлению к парку Вондела. Она справилась с искушением – не обернулась и не взглянула на круглое окно чердачного этажа. На сегодня с нее было достаточно рухнувших надежд и разочарований.

Когда Александра остановилась на крыльце особняка Лиз де Бак, время близилось к половине одиннадцатого. Тихая, всегда безлюдная, респектабельная Конигслаан в этот поздний час, холодным и сырым декабрьским вечером, приобретала особенное очарование. В домах давно зажглись огни. Мягкий, оранжево-золотистый свет падал на мокрую мостовую, и казалось, что она тут и там застлана бархатистыми коврами теплых оттенков. После недавно окончившегося дождя туман сгустился еще сильнее. Ряд горящих фонарей, изгибавшийся в конце улицы, там, где она сворачивала к Виллемспараквег, напоминал длинное жемчужное ожерелье.

Здешняя тишина обволакивала, в ней глохли все звуки. Казалось невозможным, что в нескольких минутах езды на трамвае шумит никогда не спящий центр Амстердама. Знаменитые рестораны и ночные клубы переполнены, в казино идет крупная игра, из театров и концертных залов выходит публика, по каналам разъезжают освещенные увеселительные катера… И красные фонари в узких улочках, на крошечных площадях горят жадно и вызывающе, обещая быстрое наслаждение, привлекая к витринам сотни зевак, опьяненных, одурманенных, возбужденных. На фасадах развеваются флаги цвета радуги и красные знамена, амстердамские, с тремя черными крестами на белой полосе. Все бары на Зеедик, на Зандстраат, на улице Святого Антония открыты. Люди входят в эти крошечные заведения на два столика как к себе домой, пропускают стаканчик, остановившись у стойки, гладят хозяйскую кошку или собаку, болтают, общаясь с незнакомцами так же свободно, как с приятелями. И вновь исчезают в ночи, где в сыром воздухе витает неизбывный сладкий душок.