Египтолог - Артур Филлипс

Вечер провел в синематографе. В темной зале туземцы и я жевали финики и фиги, будучи равно удивлены движущейся картинкой: англичанин борется со львом, затем идет в шатер, где его уже ждет красавица с миндалевидными глазами. Потом англичанин сражается с бандитами, потом входит в фараонскую гробницу, где купается в золоте и драгоценностях. Мумия встает как живая и атакует англичанина, но он усмиряет упыря одним пистолетным выстрелом.

Четверг, 19 октября 1922 года

Дневник: Сегодня два часа провел в медитации; в это время художник карандашом набрасывал эскиз картины. А еще я нашел великолепного саквояжных дел мастера и испытал неподдельный экстаз, который, я знаю, пережил бы и мой брат Атум-хаду, приготовляясь к путешествию, при виде гладкой крокодиловой кожи, переливчатой меди застежек и выжженной монограммы («А.», конечно, обошлась бы в три раза дешевле «Р. М. Т.», но таковы уж привилегии царей). В банке — никаких новостей. Конечно, официально перевод придет только через три дня.

Вечер дался мне тяжело — я провел его в шумном маленьком кабаре, где из дыма кальянов-чич рождается джинн, обвивающий и массирующий своих повелителей, раздувших щеки. Я наблюдаю за курильщиком у двери: вот его голова медленно облекается клубами дыма, он начинает походить на спеленутую мумию своего предка; но всякий раз, когда справа от него отворяется дверь, весь дым вылетает вон, в усеянное звездами сливовое небо. Дверь закрывается, курильщик вновь принимается за свое, с ног до головы окутываясь дымным саваном; дверь открывается — и невидимые злодеи опять распускают сотканное.

О бессмертии и Парадоксе Гробницы: Бессмертие, разумеется, есть тайна тайн, скрываемая песками. Напомню непосвященным читателям о том, что все древние цари лелеяли здоровое желание вечно жить в загробном мире, оснащенном всем необходимым. Для достижения личной вековечности необходимы были две составляющие:

• сохранность физических останков, никем и никогда не тревожимых;

• сохранность имен, вечно поминаемых живущими.

К Маргарет: М., воспоминания словно облекают мою голову клубами дыма: вот деревенский викарий, тот, с которым я сталкивался, покидая отца и поместье. «Скажи мне, дитя, ты веришь в бессмертие души?» В детстве никто не мог устрашить меня — кроме него; благодаря ему я и ныне могу ощутить детские страхи всех видов и градаций: я боялся его имени, его лица на той стороне улицы (терявшего осмысленное выражение всякий раз, как викарий видел меня), его голоса, тяжелой, пятнистой руки на моем плече, запаха его дыхания, переменчивости его настроений; но самый страшный страх леденил мне душу, когда он преподносил мне подарок.

«Да», — мямлил я, до удушья давясь предложенной конфетой.

«Что же требуется от души для обретения ею бессмертия в вечносущем раю?» Он нагибается, чтобы услышать мой ответ, его ухо оказывается перед моим ртом, он, должно быть, слышит чавканье и хруст леденца, и я заглядываю в глубь его щетинистой ушной раковины, покрасневшей и обветренной на морозе.

Я и не пытался поднять его на смех, Маргарет, возраст был не тот. Нет, я был счастлив, потому что знал ответ на его вопрос! Сей ответ мне случилось прочесть в тот же самый день; потеряв счет времени, я поглощал «Царей Нила» Бендикса (труд, который сейчас не стал бы рекомендовать студентам). Я был счастлив, так счастлив, и я успел ответить до того, как слабый заикающийся голос в моей голове велел мне остановиться: «Нужно, чтобы сохранились ваши останки и ваше имя. Ваше имя — в хрониках, ваше тело — в виде мумии, а сердце, кишки, легкие и печень — в сосудах-канопах. Статуэтки прислужниц пробудят вас к моменту воссоздания…» Мой голос затих, как только его кошмарное ухо сменилось гладко выбритым лицом (с красно-коричневым расщепом засохшей крови) и весьма голубыми глазами; чешуйки кожи в его бровях встопорщились и затрепетали.

И все-таки последовавшее битье, кажется, предназначалось вовсе не мне; я ощущаю (хотя бы по восточной музыке, что почти не изменилась за 3500 лет), что битье это передалось мальчику Атум-хаду, выходцу из народа, коему довелось жить во времена больших перемен; далеко не сразу он с восторгом осознал, что одарен уникальными в своем роде талантами и что само его восхождение на вершину мира (пусть мир и крошился по мере того, как Атум-хаду поднимался) стало неизбежным. Да, восходя, он оскорблял или был вынужден предавать окружавших его людей, злобных викариев его мира, и этого следовало ожидать, этому следовало радоваться, радоваться, даже когда тебя бьют («Ты над чем смеешься, паскудник?» — вопрошает мой священник маленького мальчика, изнывающего под градом ударов бывшего боксера, ставшего Божьим человеком; и все-таки мальчик сильнее).

Но бессмертие — это тайна тайн, она являет собой основу, как я его называю, Парадокса Гробницы. Сейчас я вижу, что этот заголовок подойдет книге не хуже любого другого. «Парадокс Гробницы: Атум-хаду, Ральф Трилипуш и разгадка трехтысячелетней головоломки».

О бессмертии и Парадоксе Гробницы: Царям древности для успешного путешествия в пакибытие требовался основательный багаж, и поскольку средний обитатель нильских берегов знал, что львиную долю багажа составляют золото, ювелирные украшения и роскошная мебель, частная гробница временно мертвого царя, застрявшего в неловком положении между смертью и возрождением, само собой, привлекала непрошеных гостей. На мед царских аксессуаров муравьи сбегались в таком количестве, что угроза нависала не только над перспективой вечного пикника, но и над телом. (А потенциальных расхитителей гробниц было куда больше, чем потенциальных обитателей гробниц, ведь и в Древнем Египте бессмертие обещалось не каждому крестьянину или прачке.) По этой причине цари разрывались между гробницами внешне эффектными, но неприступными, и гробницами, надежно укрытыми от чужих глаз.

Проблема первых: ни одна гробница не в состоянии оставаться неприступной вечно. Даже если мысли архитекторов царской усыпальницы опережали мысли грабителей на 500 лет… эти 500 лет — капля в море. Проблема вторых: даже если царь проглотит унижение и согласится быть похороненным в непоименованной гробнице вдалеке от храмов, построенных для проведения ритуалов, благодаря которым он скорее попадет в подземный мир, даже если свыкнется с тем, что его запомнят как царя, плюнувшего на похороны и не построившего себе приличную усыпальницу, то есть сделавшего все, чтобы сохранить местоположение гробницы в тайне (и променявшего один сорт бессмертия на другой), перед царем все равно встанет нехороший вопрос: насколько тайная гробница — тайная?

Читатель, взвесь обстоятельства! Архитектор гробницы, разумеется, знает, где располагается ваше богато обставленное временное пристанище — и как в него попасть. На архитектора, в свою очередь, будут работать несколько сотен строителей и рабов (по меньшей мере!) — чтобы построить гробницу, обустроить ее и заполнить всем, чем полагается. Конечно, решить эту проблему для вас и для меня ничего не стоит: используем военнопленных, а потом, когда гробница будет готова к заселению, просто убьем всех, кто ее строил. Правда, нам нужно похоронить их где-нибудь подальше от гробницы; как доставить их туда живыми или мертвыми? И кто знает, не сказал ли кто из них своим родственникам, мол, ждите меня вечером с работы домой — с работы в Дейр-эль-Бахри? А люди, которые по вашему приказу убьют пленных, — вдруг они что-нибудь заподозрят? А если кто-то донесет шурину, которому как раз нужны деньги? За всем не уследишь. Что касаемо архитектора, человека, знающего все ваши секреты, то вознаградите его! Заткните ему рот, одарив каменьями, наслажденьями и его собственным бессмертием! Дворцы, золото и замечательная гробница лично для него — чтобы у него не возникло желания опустошить вашу на следующий день после того, как вы в нее поселитесь. Вы уже вздохнули спокойно — и тут вспоминаете о разграбленных усыпальницах предков. А ведь все они полагали, что усыпили бдительность вечности! Их пустые ямы вы видите всякий раз, когда покидаете свою столицу, Фивы, и отправляетесь на загородную прогулку, дабы побродить по утесам и долинам при луне — как раз в тех местах, где обчищены гробницы. Власти в панике свалили останки тел и остатки вещей в наспех сооруженные тайники, по нескольку тел в один тайник; и вот некогда могущественные мужчины и женщины лежат одни на других, вперемешку, беспорядочными штабелями, и надеются, что, когда пора настанет, Осирис не спутает их личные кишки с посторонними.

Таким образом, выставлять все напоказ — нельзя. Работать секретно — тоже нельзя. Закономерно возникает мысль вложить средства в охраняемый государством некрополь, Долину царей, где нет ничего тайного: мумии этого густонаселенного и запретного города мертвых охраняют хорошо оплачиваемые живые. «Сплотимся! — говорят цари эпохи оптимизма. — Будем строить открыто, выставим наше богатство и нашу власть напоказ вечности. Ляжем мумифицированной щекой к сгнившей челюсти. Создадим учреждение, правительственную службу гробнице управления и гробнице охранения. Цари, что придут после нас, поймут, что сохранность безопасного некрополя — в их собственных будущих интересах; всякий царь доверится своему преемнику, поскольку будет знать, что преемник этот в свою очередь должен будет довериться уже своему преемнику, отвечая услугой за услугу». Золотое правило защиты всего подземного золота! «Тебе ведь тоже однажды понадобится ненадежное жилище, да-да, непременно понадобится; прояви заботу обо мне сегодня — и будущее защитит нас обоих». Все бы хорошо, но… Очень скоро выясняется, что настоятельная потребность сегодняшнего дня стоит большего, нежели благочестивые притязания прошлого и гипотетические нужды будущего. Вот смотрите: когда правительству нужны средства на войну или на памятники, поблескивающее под песками застрахованное бессмертие оказывается довольно удачно расположенным казначейством; прошлому словно бы не терпится профинансировать настоящее, а что до проблемы будущего бессмертия, то ее нынешний царь-расточитель благополучно игнорирует.