Холм обреченных - Светлана Ольшевская

– Вот что бывает, когда наших детей растят всякие недостойные личности. Теперь, моя дорогая, – обратился он к мамаше «ядерной войны», – уже и я вижу, что толку от этой девчонки не будет. Какова мать, такова и дочь – строптивая, своевольная. Нам такие не нужны. Ты, – это он уже ко мне, – отреклась от нашего рода, презрела наш дар. Хотя к тебе отнеслись здесь с таким уважением, какого не удостоилась в нашем доме ни одна женщина. Ну что ж, будь по-твоему. Однако, господа, как ни крути, а в ней течет наша кровь, и уж разбрасываться своей кровью нам не следует. Так возьмем же эту кровь обратно себе! Раз она не захотела стать одной из нас, значит, будет жертвой.

Не успела я окончательно осознать смысл этих страшных слов, как окружающие меня люди – впрочем, какие там они люди! – начали меняться.

Лицо ближайшего ко мне «злого дядьки» обратилось мордой какой-то диковинной рептилии, складчатая голая кожа покрыла все тело, ставшее невероятно длинным, метра три там было точно. Второй, напротив, оброс мехом, а морда превратилась в что-то среднее между медведем и свиньей, с оскаленных клыков капала пена. «Ядерная война» осталась верна себе – ее разнесло до неимоверных размеров, а морда почему-то стала точь-в-точь крысиная, только опять же размеров немалых. А вот ее мать, наоборот, вытянулась в нечто дохло-сушеное, опять же похожее на рептилию, ребра проглядывали по всей длине, а в пустых глазницах мумифицированной головы непонятного вида клубилась тьма.

Марина ахнула и еще крепче вцепилась в мою руку. А ведь она, бедная, уже такое видела, и тогда ей удалось спастись. А теперь…

Я обняла Марину за шею и прижала ее лицо к своей груди. Пусть хотя бы не видит.

Ужаснее всех был Дед. Гигантская сороконожка длиной метра четыре извивалась по земле, но от обычной она отличалась тем, что имела все ту же сморщенную рожицу и большие скорпионьи клешни. Или рачьи… Не разбиралась я в этом. Зато ко мне медленно приходило осознание – сейчас меня убьют. И спастись нет никакой возможности. Или есть? Я оглянулась. Нет, через этот кордон не пройти, со всех сторон на меня скалились жуткие морды, но пока не нападали, видимо, ждали сигнала. А тот, кто должен был отдать этот самый сигнал, нарочно медлил, наблюдая за мной. Кулон не остывал, он просто вибрировал болью, но я больше не обращала на эту боль внимания.

– Ну вот и все, красавица, – проскрежетало похожее на сороконожку чудовище. – А ведь как все прекрасно начиналось! Ты могла бы занять высочайшие должности, хоть здесь, хоть во внешнем мире, могла бы достичь любой цели, а так… ты сама сделала свой выбор. Однако я заговорился…

Отшельница

Кулон разом остыл, отпрянули монстры, а я медленно и несмело оглянулась.

– Ну здравствуй, моя хорошая. Как я рада, что не опоздала на нашу третью встречу. – И мне на плечо опустилась почти невесомая, но очень теплая рука.

Это была она – та женщина из монастыря, которую я приняла за сумасшедшую. Отшельница! Только теперь она казалась как-то выше ростом. Невольно глянув на ее ноги, я чуть не вскрикнула. Женщина была в той же одежде, босая, и… она не стояла на земле, а парила в воздухе, чуть-чуть выше ледяной корки под ее ногами!

Тем временем с монстрами творилось что-то невообразимое: они мало-помалу вновь приобретали человеческий облик, и их жутко колбасило. То есть, культурно выражаясь, им было плохо. Ага, голубчики, мало вам сейчас не покажется, уж я теперь знаю, как бывает, если зелье выпьешь и никого при этом не убьешь! И только Дед все еще находился в виде сороконожки, но извивался и вертелся юлой, словно пытался удержаться в таком виде.

– Если бы он меньше болтал, то опоздали бы, – пробормотала я.

– Это точно, – ответила отшельница и повернулась к Деду-сороконожке. И почему мне ее в сгустившейся темноте так хорошо видно? Сияние какое-то от нее исходит, что ли? Впрочем, сияния не видно, а ее – отлично. Как и монстров, но тех хуже.

– Опять вы, мракобесы, невинные души губите! – женщина говорила спокойно, но грозно. Я отпустила Марину, и та села прямо на землю, с ошалевшим видом глядя на происходящее. Впрочем, я ошалела не меньше.

– Она моя внучка! – попытался Дед сохранить лицо. Все же ему пришлось принять человеческий облик, и сейчас явно было хуже всех. – И мы просто… хотели ввести ее в курс дела, в тайны нашей семьи…

– Вранье! – заорала я.

– Насколько мне известно, она произнесла слова отречения. И теперь эта девочка пойдет со мной. А вы чтобы знали – она моя преемница и теперь будет хранительницей ваших границ. А если она что-нибудь вам припомнит, – в голосе послышалась ирония, – то это ее право.

– Припомню, – пообещала я.

– Идем. – Отшельница повернулась и поманила меня за собой. Да, все же от нее шло едва заметное сияние, я не ошиблась.

Я дернула Марину за руку:

– Очнись, пошли.

Та робко поднялась.

– Эй, стой, та, вторая, все же наша! – раздался голос Деда.

Женщина ничего не ответила, и тогда я, видя, что судьба Марины ее не беспокоит, развернулась и крикнула:

– Ты чего, не слышал? Марина моя подруга, и только попробуй ее тронь! Ну, это я вам точно припомню!

И я припомнила – вот ведь растяпа! – что у меня в кармане имеется пакетик освященной соли, я его всегда с собой ношу после событий прошлого ноября. Выхватила, разорвала, набрала в ладонь:

– А ну, подходи, кто смелый!

Смелых не нашлось – один за другим они исчезали среди зарослей. Дед удалился последним, на прощание смерив меня злобным взглядом.

– Спасибо! – повернулась я тогда к отшельнице, запихивая соль обратно в карман.

– Идем, – коротко бросила она, и мы молча побрели за ней в сторону монастыря. Удивительно было смотреть, как она шла – точнее, не шла, а летела, намного обогнав нас, и мы то и дело теряли ее из виду. В конце концов она совсем скрылась с глаз, и мы добрались до монастыря самостоятельно.

Тем не менее звонить не пришлось. У входа нас уже ждала Раиса – ох, и ошарашенный же был у нее вид! Она молча провела нас не куда-нибудь, а прямиком к матушке Евдокии, отвесив, правда, Марине по пути легкий подзатыльник. Та не прореагировала.

У матушки Евдокии мы и увидели нашу странную спасительницу. Она скромненько сидела на скамеечке у входа, и наш приход, похоже, прервал их разговор.

– Здравствуйте…

– Дивные дела творятся! – воскликнула Евдокия. – И уверена ли ты, что это точно она?

– А как же! – улыбнулась отшельница. – Покажи-ка, детка, что у тебя на шее висит?

Я молча вытащила кулон из-под одежды, с твердым намерением не снимать его, что бы ни случилось. Но этого и не потребовалось. Отшельница и ошеломленная Евдокия переглянулись.

– Как видишь, он все же нашел ее в круговороте мирских страстей, – сказала отшельница матушке. – Потому что так было предначертано. Теперь у границ будет новая хранительница, а мне пора на покой.

– С ума сойти! – не выдержала матушка.

– Не поняла? – не сдержалась и я. – Может, вы мне объясните, о чем идет речь? Я вам, конечно, очень благодарна, но в монастырь не уйду ни за что на свете!

– Не бойся, детка, никто тебя не гонит в монастырь, – снова улыбнулась отшельница. – Ты вернешься к матери, будешь учиться и идти своим путем. Просто у тебя теперь появятся кое-какие обязанности.

– Какие?

– Марина, детка, ступай отдыхать, – вмешалась Евдокия.

Марина, до сих пор находившаяся в какой-то прострации, неожиданно заплакала:

– Ага, вот вы добрая! Хоть и кажетесь строгой, а добрая! А Раиска – та вечно дерется…

У нее была настоящая истерика, что после всего случившегося не удивляло. Евдокия обняла ее за плечи и вывела. Мы остались вдвоем с отшельницей.

– Я понимаю, у тебя много вопросов, – первой заговорила она. – Но, пожалуй, расскажу тебе все по порядку.

И я услышала удивительный рассказ. В незапамятные, еще языческие времена появился в этих краях страшный колдун. Он поселился на огромном холме, который у местных жителей считался священным, потому что бил в недрах этого холма целебный родник, вода из которого давала здоровье и силу. И местные жители периодически пили эту воду. Но теперь колдун требовал за воду страшную плату – человеческие жертвы. А потом он обзавелся семьей, и тогда стало еще хуже. Дети, а позднее и внуки колдуна научились оборачиваться в монстров, ловили неосторожных путников или местных жителей и разрывали их на куски, пили кровь. А сердца приносили своему главе семейства, который использовал их для каких-то своих колдовских нужд, в частности для изготовления того зелья, которое мне уже было знакомо. Местные жители, поначалу горевавшие из-за такого соседства, со временем к нему приспособились. Они уже знали, в какие дни можно стать жертвой монстра, и просто прятались на это время. А воду получали дважды в году, по-прежнему отдавая за это кого-нибудь в жертву.