Собрание пьес. Книга 2 - Федор Сологуб

Во время ее пляски Михаил и Чернецов тихо разговаривают. Только иногда отдельные фразы их разговора слышны.

Михаил. Так-то, отец, жестокая жизнь!

Чернецов. Жестокая, Михаил.

Я книгу взял, восстав от сна,И прочитал я в ней: «Бывали хуже времена,А не было подлей».

Лилит (останавливается перед семисвечником и говорит.) Я — первозданная Лилит, первая жена человека, та, которую он отверг. (Пляшет.)

Михаил. Самая большая грусть моей жизни — то, что я расстаюсь с Лилит.

Лилит. Я была создана в предрассветных сумерках. Весь день томилась я жаждою встречи. Мечтою и тайною обвитая, под луною тихою и грустною пришла я к моему милому, в его наглядеться глаза, с его душою мою слить душу, лунные рассказать ему сказки, с ним вместе погрузиться в забвение грубого бытия. (Пляшет.)

Михаил. Лилит — моя сказка. А от сказки уходят к жизни.

Лилит. Но восстали на меня буйные земные силы, и возникла иная, и прогнал меня милый мой. (Пляшет.)

Чернецов. Я отдаю тебе справедливость, Михаил, но принципиально не могу согласиться. Нет, не могу, как хочешь.

Лилит. Но не забыл он меня и не забудет. В томные часы изнеможения и печали я легкою тенью проходила перед ним, недостижимая и желанная. (Пляшет.)

Михаил. Я никогда не забуду Лилит.

Лилит. И когда пришел его смертный час, душу его я вынула и отнесла ее в царство теней. (Пляшет.)

Михаил. Нет, отец. Катя должна уйти от Сухова. Она — моя, и теперь уже навсегда.

Лилит. И вот я живу нескончаемые века и прихожу к нему в часы мечтаний сладостных и лунных и в темные минуты смертной истомы. (Пляшет.)

Михаил. Так надо, отец.

Лилит. И когда восходит луна, к ней мои простираю руки и о ней говорю и мечтаю. (Пляшет.)

Музыка замолкла. Лилит подходит к Михаилу и спокойно смотрит на него.

Михаил. Милая мечтательница! Как ты хорошо танцуешь! Благодарю тебя за твой радостный труд, за это очарование нашим взорам. Отдохни, посиди здесь, у камина.

Отходит к окну, стоит задумчивый, освещенный луною, и потом уходит.

Лилит садится у камина и молча глядит на пылание его углей. Чернецов тихо берет ее руку. Лилит поднимает на него грустный взгляд.

Чернецов.

Я скажу тебе всю правду,Дай лишь на руку взглянуть.Берегись, тебя твой милыйЗамышляет обмануть.

Лилит. Нет, меня он не обманет.

Чернецов. Почему ты все про эту древнюю Лилит вспоминаешь?

Лилит (опять смотрит на огонь и говорит тихо). Я о себе вспоминаю, о своем далеком и вечном. Когда Катя ушла от Михаила и Михаил взял меня к себе, я молилась, чтобы дал мне Бог только хоть семь лет счастия. И он услышал меня и дал мне семь лет и еще один год из милости. И вот прошли все мои сроки, и я должна уйти.

Чернецов. Зачем же тебе уходить, Лилит?

Лилит. Зачем? Ах, недаром называют меня безумною! Я только семь лет вымолила. Вот они и прошли, и прошел лишний год, данный мне из милости.

Чернецов. Что же Михаил тебе сказал?

Лилит. Он сказал: скоро она, жизнь моя, придет ко мне, и тогда ты, Лилит, уйди. Тогда уйди. Так же это и было решено с самого начала.

Чернецов. Это нехорошо с его стороны. Очень нехорошо.

Лилит (с умоляющим жестом обращается к Чернецову и говорит). Нет, не вините его. Не надо. Сердцу не прикажешь. Любовь свободна, как ветер, пустынный и холодный одним и благодатный для других.

Чернецов. Все-таки Михаил очень виноват перед тобою.

Лилит. Никто не виноват. Разве есть виноватые?

Разговаривая, входят Михаил и Чернецова. Лилит опять молча смотрит на огонь камина. Чернецов так же молча курит.

Чернецова. Михаил, я тебе удивляюсь.

Михаил. Напрасно, мама.

Чернецова. Я не понимаю, Михаил, как можно в наши тяжелые дни тратить время на любовь и на красоту!

Михаил. А на что же и тратить время? На вражду и на уродство?

Чернецова. Все время следует целиком посвятить созидательной общественной работе.

Михаил. Работе время, потехе час.

Чернецова. И во всяком случае, к чему же эти твои безумные траты на обстановку?

Михаил. Мама, я люблю вещи. Плохой бы я был строитель, если бы я сам не любил вещей. И я достаточно много работал, так что могу позволить себе это невинное удовольствие — окружить себя вещами.

Чернецова. Ты еще не уплатил своего долга народу, — это раз. А второе, — на стоимость этих вещей можно было бы основать общеполезное предприятие, причем, конечно, форма и условия этого предприятия могли бы быть определены тобою в соответствии с назревшими потребностями той или другой местности.

Михаил. Ах, мама, потребности той или другой местности всегда будут назревать, а я владею только немногими годами для личного счастия.

Чернецова. Как можно думать о личном счастии, когда вокруг так много всякого горя!

Михаил. Милая мама, первый общественный долг всякого человека — быть счастливым и сильным. Только сильные и счастливые построят счастливый и разумный мир.

Чернецова. По моему мнению, ставка на сильных — не лучший способ выигрывать. А куда же деваться слабым и несчастным?

Чернецов. Ну, не ворчи, старуха. Пойдем-ка лучше чай пить с сухарями. Это нам по зубам.

Чернецовы уходят.

Михаил. Лилит, ты всегда любила черный цвет?

Лилит. Всегда. (Отходит от камина и останавливается перед Михаилом, спокойная и покорная.)

Михаил. Он к тебе почему-то идет, этот цвет печали.

Лилит. Это — цвет последней свободы.

Слышен легкий стук в дверь.

Лилит (вопросительно взглядывает на Михаила и потом говорит). Войдите.

Входит Катя в светлом городском платье, красивом, сшитом по моде завтрашнего дня.

Катя уже восемь лет замужем за Суховым. У них двое детей, мальчик и девочка. Катя прекрасна, весела и сильна. Все в том городе, где живет Михаил и где Сухов занимает видное положение, считают ее примерною женою и нежною матерью. После нескольких лет разлуки встретилась она недавно с Михаилом и отдалась ему спокойно, легко и радостно, как счастью обещанному, хотя еще тайному и потому неполному. И вот ныне достигло своего зенита ее двойное бытие — бытие жены одного и страстной любовницы другого. Она часто приходит к Михаилу, — и все сильней томит их обоих то, что еще скрывают они свою любовь. Открыто порвать с мужем она еще колеблется, хотя Михаил настаивает на этом.

Когда Михаил и Катя вместе, они кажутся достигшими полного возможного на земле совершенства, образцами красоты человеческой в ее наиболее общем выражении.

Отношения между Катею и Лилит, как и прежде, представляют смешение дружбы и вражды, и обе они, как жизнь и мечта. Теперь, когда одна из них нарядно одета и другая в черном хитоне для танца, эта противоположность между ними совершенно ясна.

Катя смотрит на Лилит с боязливою злостью и потом принуждает себя к любезной и дружеской улыбке. Лилит идет навстречу Кате и смотрит на нее с обычным простодушным спокойствием. Они целуются.

Катя. У вас никого нет?

Михаил. Никого чужих. (Целует Катину руку.)

Лилит идет к двери.

Катя. Куда же ты, Лилит?

Лилит. Там его родители. Я к ним пойду.

Катя. Когда я прихожу к Михаилу, ты, Лилит, всегда уходишь.

Лилит. Это тебя и сердит, и радует.

Катя. Зачем же ты уходишь?

Лилит. Мы занимаем его по очереди. Когда-нибудь будет иначе. (Уходит.)

Катя и Михаил, оставшись одни, страстно целуются.

Катя. Мой милый, мой гениальный строитель!

Михаил. Катя, что же, говорила ты наконец с Владимиром Павловичем?

Катя. Нет еще.

Михаил. Почему? Чего ты ждешь?

Катя. Он так любит своих детей.

Михаил. Это — не причина. Пусть они ему остаются. Я не хочу больше скрывать нашу связь.

Катя. Мне жаль его.

Михаил. Ты, может быть, успела его полюбить?

Катя. Нет… (Грусть ложится на Катино лицо, и тихо говорит она.)' Мне почти страшно, когда я думаю, что все эти годы могли бы и не быть и что это мое двойное бытие — только ошибка. Как будто я поступила по какому-то старому и уже обветшалому обряду. Зачем-то вошла я в царство призраков и вывела оттуда живых детей. Я их люблю, а иногда боюсь их, как чего-то недолжного.