Плацдарм. Билет в один конец - Егор Седов

– Я вас понимаю. Многие люди вначале испытывают то же самое. Судя по анкете, которую вы заполнили, до сих пор вам не приходилось находиться на лечении в подобных учреждениях.

– Да, верно.

– И, однако, вы сами признались, что страдаете запоями уже в течение многих лет. Уверен, что тут вы не лгали. Люди обычно склонны утверждать противоположное.

– Нет, доктор, я не лгал. Я всегда пил в неумеренных дозах, еще с тех пор, как мне минуло двадцать. Мне нравилось это зелье, но до самого последнего времени я как-то ухитрялся держать себя в руках. И я очень редко страдал от похмелья, независимо от того, сколько я накануне выпил.

Ноа кивнул:

– Алкоголь по-разному действует на разных людей. Некоторые могут пить в больших количествах в течение многих лет – судя по всему, их организм способен с этим справиться. Но одно остается почти неизменным. Чем старше вы становитесь и чем больше вы пьете, тем больше вам требуется алкоголя, чтобы достичь определенной степени опьянения. Как много вы пили за последние несколько месяцев?

– В среднем по кварте в день.

– Я так и предполагал. Я еще не успел подвергнуть вас полному медицинскому осмотру, однако из тех анализов, результаты которых я получил, следует, что ваша печень повреждена. А если учесть количество потребляемого вами спиртного, то и почки скорее всего тоже. Короче говоря, ваша невоздержанность дошла до такой степени, что наносит самый серьезный ущерб вашему здоровью. Вы когда-нибудь испытывали провалы памяти во время сильных запоев?

Стоддард избегал его взгляда.

– Иногда.

– Вы губите ваши мозговые клетки с большой скоростью.

– Звучит ободряюще, доктор. Вы хотите сказать, бросьте пить или сыграете в ящик?

– Вряд ли вы достигли этой стадии. Бокал легкого вина за компанию, если бы вы могли этим ограничиться, не причинил бы вам особого вреда. Но есть один неопровержимый факт, с которым вам придется смириться, Джон: вы стали алкоголиком.

– Я не настолько глуп, чтобы этого не понимать.

– Тогда вы должны понять и то, что алкоголик вообще не должен прикасаться к спиртному. Выпивка в компании друзей не для вас. Алкоголик никогда не останавливается на одной-двух рюмках.

– Да, я знаю, – отозвался Стоддард угрюмо. – Я уже слышал об этом. Но мне кажется несправедливым, что другие могут делать то, что не позволено мне.

Ноа улыбнулся:

– Как когда-то говорила моя бабушка, «из того, что ты появился на свет, вовсе не следует, что жизнь устроена справедливо». Вряд ли можно назвать справедливым то, что один человек умирает от рака в сорок лет или даже в более молодом возрасте, тогда как другой благополучно доживает до семидесяти. Нам еще предстоит понять, каким образом человек становится алкоголиком. Вероятно, тут дело в генах. Но обычно мы в состоянии установить с большей или меньшей долей уверенности, почему его тянет на спиртное. Именно так мы поступим и в вашем случае. Постарайтесь понять, почему вы пьете. Именно вы.

– Почему? Да потому, черт побери, что мне это нравится! – ответил Стоддард, фыркнув.

– Всего лишь удобный предлог. В действительности за этим стоит нечто большее.

Стоддард бросил на него скептический взгляд:

– И как именно вы собираетесь выяснить причину моей тяги к спиртному, доктор?

– При помощи терапии. Погружаясь в свой внутренний мир, вы как бы заново открываете самого себя. Может быть, все дело в чувстве собственной неполноценности, глубоко укоренившихся страхах… Тут может быть целый ряд различных причин.

– Чувство собственной неполноценности? Страхи? Доктор, я же губернатор штата! Я получил от жизни все, к чему когда-либо стремился.

– Ваше положение и ваш успех отнюдь не служат гарантией внутреннего благополучия. Среди тех, кто проходил у нас лечение, бывший президент нашей страны и много других мужчин и женщин, которые достигли вершины славы.

– Эта терапия… она означает, что я должен сидеть в окружении других таких же алкоголиков и рассказывать им о себе?

– Да, отчасти.

Стоддард отрицательно покачал головой:

– Ни в коем случае, доктор. Я не готов раскрывать свою душу перед посторонними. Они сразу распознают во мне политика и в конце концов могут догадаться, кто я такой.

– Мне это кажется весьма маловероятным. Кроме того, речь идет не обязательно о групповой терапии, хотя я отдаю ей предпочтение. Мы можем провести сеанс один на один.

Стоддард сделал гримасу:

– Иными словами, мне придется уйти в себя и, лежа на кушетке, лепетать что-то о том, как меня неправильно воспитывали, когда я еще ходил на горшок, и как я ненавидел мою дорогую мамочку или моего дорогого папочку. Или обоих сразу.

Ноа рассмеялся:

– Я не занимаюсь психоанализом, хотя сходство, конечно, есть. Нам нужно выявить истоки вашей зависимости от алкоголя. Как только мы их обнаружим и вы сами их осознаете, у вас появится возможность справиться с этой зависимостью.

– А если нам не удастся их выявить? – Стоддард бросил эти слова ему в лицо, словно вызов.

– До сих пор я еще ни разу не терпел неудачу.

– Звучит не слишком-то скромно, правда, доктор?

Ноа почувствовал, что краснеет.

– Да, пожалуй, со стороны это может показаться самонадеянностью. Но у меня действительно есть немалый опыт в своем деле.

– Извините. Должен признать, я слегка подтрунивал над вами. Но если вы сможете меня вылечить, то по праву заслужите поощрение.

– Постарайтесь кое-что понять, Джон, – сказал Ноа, сделав предостерегающий жест. – Я не могу гарантировать вам полного выздоровления. В моих силах сделать из вас трезвенника, как тут у нас говорят. Это сравнительно просто, главным образом потому, что алкоголь здесь для вас недоступен. И я уверен, что мне удастся найти ваше слабое место, если вы не возражаете против этого определения. Но все остальное зависит от вас. Когда вы выйдете отсюда, алкоголь будет для вас доступен, куда бы вы ни пошли. Вам придется решить, стоит ли удовольствие, которое вы от него получаете, того вреда, который при этом наносится вашему здоровью.

– Я вас понимаю, доктор, – кисло пробормотал Стоддард. – Так когда же мы приступим?

– Начало уже положено. Сегодня во второй половине дня мы переведем вас в отделение реабилитации, после чего вы пройдете полное медицинское обследование. Как только я получу результаты всех анализов, мы займемся терапией.

Джеффри Лоуренс метался из стороны в сторону по своей палате в отделении реабилитации, словно загнанное в клетку животное. Он испытывал возбуждение, которое обычно охватывало его каждый раз перед новым делом.

Джеффри все еще не выяснил, находится ли знаменитая коллекция драгоценностей Лейси в Клинике. Это казалось наиболее вероятным – если только слухи о том, что она не делает без них ни шагу, были правдой. Однако правила здесь довольно жесткие, и ей могли не разрешить держать их при себе.

Ему совершенно необходимо проникнуть в ее палату и проверить, там ли драгоценности, хотя Джеффри понимал, что сделать это будет не так-то просто. Он всегда считал киноактрис тщеславными пустышками, однако ему достаточно было короткого разговора с Лейси, чтобы убедиться в своей ошибке. Она, конечно, особа со странностями, неврастеничка, кокаинистка, но ей никак нельзя было отказать в уме.

На первый взгляд дело казалось сравнительно легким, однако Джеффри понимал, что в действительности это далеко не так. Обычно для кражи драгоценностей он выбирал такой момент, когда их владельцы отсутствовали. Какими бы хитроумными ни были системы охраны и сигнализации, с помощью некоторых уловок ему, как правило, удавалось их обойти. Но у него вошло в привычку никогда не предпринимать никаких действий в чьем-то присутствии.

Первый шаг к цели уже был сделан: он познакомился с Лейси, и притом совершенно случайно. Джеффри был слегка застигнут врасплох тем обстоятельством, что с первого же взгляда почувствовал к Лейси симпатию – и не просто симпатию, а сильное влечение. Этого он никак не ожидал.

Джеффри не раз приходилось встречаться со своими потенциальными жертвами, и порой это помогало ему добиваться успеха. Джеффри довольно было минутного знакомства, чтобы определить, до какой степени осторожен тот или иной человек и обладает ли он достаточной долей коварства, чтобы установить ловушку – дублирующую систему, скрытую за обычной охранной сигнализацией.

Иногда Лоуренс проникался расположением к своим будущим жертвам с первой же встречи, иногда нет, но в обоих случаях он никогда не позволял своим личным чувствам помешать исполнению замысла. Так почему же на этот раз все должно обстоять по-другому?

В сущности, он никогда не думал о предпринимаемых им ограблениях как о чем-то преступном. Для него это было обычной работой, профессией, к которой он шел через долгие и трудные годы ученичества.

Ему было всего девятнадцать лет, когда он в первый раз отправился на дело. Джеффри был голоден и чувствовал себя совершенно разбитым после несправедливого, как он считал, увольнения с рутинной, низкооплачиваемой работы.