Без права на подвиг (СИ) - Респов Андрей

На поиски продовольствия и испытание аватара я отвёл себе несколько часов, так как обратный путь в случае дополнительного груза вполне может занять гораздо больше времени. Хотелось бы вернуться задолго до утренней поверки. А лучше — до рассвета. Наверняка погрузка начнётся чуть свет.

Логично было начать разведку со стороны выезда на мост, где наблюдались хоть какие-то признаки жизни. А точнее: окружённые мешками с песком и оборудованные по всем правилам два пулемётных гнезда, караульная будка, с тянущимися от неё проводами и припаркованный рядом с ней цундап, накрытый брезентом. Но как-то уж стрёмно: слишком хорошо освещены подходы, да и в караульной службе солдаты вермахта всегда отличались исключительной дисциплиной. Тыл тылом, а немчура не расслабляется.

Часовой с карабином и в каске у будки то и дело вертелся на пятачке под светильником. Рассмотреть, что творилось в пулемётных гнёздах, было затруднительно — мешали мешки с песком.

Не став дожидаться, я просто решил обойти их по дуге в тёмной зоне и дальше идти вдоль столбов, к которым от будки тянулся плетёный кабель. Телефонный или электрический? Видимо, оба сразу.

Идти вдоль стен плотно застроенной улицы приходилось сторожко. Редкие фонари позволяли довольно незаметно пересекать освещённые участки.

Вскоре мне впервые встретился патруль, а через некоторое время — второй. Мысленно ещё раз похвалив себя за тряпки на ботинках, ибо вояк рейха было слышно за полквартала, приходилось терпеливо пережидать их шествие в ближайших подворотнях.

Слава богу, своё слишком самонадеянное решение двигаться по пути вдоль телефонных столбов, я успел своевременно изменить.

Улица, вдоль которой я продолжал идти, резко свернула влево и разделилась, образуя небольшую площадь. На ней обозначилось довольно большое скопление фигур в фельдграу, освещённых пронзительно режущим глаза светом автомобильных фар. Гул работающих на холостом ходу двигателей разорвал тишину ночи, в нос ударил запах выхлопных газов и застоявшихся нечистот.

Я поспешил юркнуть в ближайший проулок между домами, окружавшими площадь, где скопились военные. Аккуратно пролез между остатками какого-то покосившегося забора, втиснутого местным умельцем между стенами трёхэтажных серых домов, и непомерно разросшимися кустами сирени, которые неплохо скрыли меня от случайных взглядов. Осторожно высунулся, стараясь не вылезать за границу тени.

И тут же отпрянул назад. Среди звука моторов, топота десятков ног и лязга железа явно прорывался яростный собачий лай. Буквально в тридцати шагах я увидел спины нескольких немецких инструкторов, сдерживающих на поводках овчарок, заходящихся злобным лаем.

Блин, как близко! По спине пробежала струйка холодного пота. Не хватало, чтобы меня учуяли. Вероятность в таком запаховом коктейле, конечно, низка, да и я после реки и не так сильно пахну, как в Отстойнике, но всё же…

Тихонечко, стараясь медленно отводить нижние ветки сирени, я выполз из своего наблюдательного пункта и стал осматриваться в поисках более удобной позиции. Мысль валить поскорее от не слишком безопасного скопления фрицев я отмёл как неконструктивную. Дошёл же я аж сюда? И что, отступать? Хренте-нате!

Скрипнувшая от ветра дверь ближайшего подъезда навела меня на мысль о чердаке и крыше. Времена тотально запирающихся на замки чердачных люков в многоквартирных домах, на моё счастье, ещё не наступили. И уже через несколько минут я внимательно рассматривал через слуховое окно развернувшиеся передо мной события.

Раздваивающаяся перед моим домом улица была перегорожена барьером из колючей проволоки и сваренных арматурой листов жести, отделяя таким образом от остального города целый квартал. Такой же барьер виднелся и дальше вглубь, метрах в двухстах. Там метались какие-то тени в свете многочисленных фар и раздавался стрёкот мотоциклетных моторов. Едва различимо, почти незаметно на фоне шума с той стороны раздались хлёсткие винтовочные выстрелы.

Все звуки отсюда с чердака третьего этажа то и дело сливались в многоголосый гул. Резкие хлопки выстрелов заставили меня вздрогнуть. Следом россыпью посыпались новые, гораздо ближе. Из-за многоголосого эха на слух было трудно определить, стреляют ли ближе к моей части улицы или это происходит в другой части отгороженного квартала.

Заскрипели ворота, сваренные из листов проржавевшего кровельного железа, также были опутаны поверху спиралью из колючей проволоки. На внутренней стороне одной из створок была хорошо видна выведенная по трафарету белой краской надпись:

JUDEN BETRETEN VERBOTEN[4].

Вспыхнули и засветились неровным светом дополнительные прожектора, сработанные из автомобильных фар и закреплённые на крышах кабин тентованных грузовиков. Оцепление разделилось на две колонны, и солдаты стали, помогая себе прикладами карабинов, распихивать, придавая ускорение двум потокам людей в гражданской одежде, среди которых яркие лучи света выхватывали из заполошной тьмы испуганные лица женщин, детей и угрюмые — стариков и мужчин, сплошь почему-то в надетых головных уборах, несмотря на тёплую летнюю ночь.

Улучшенное освещение позволяло мне различить больше деталей в происходящем. Впрочем, вполне определённые догадки насчёт увиденного у меня уже сложились. А теперь появились доказательства.

Все гражданские, которых двумя потоками отправляли на погрузку в грузовики, имели нашитые на одежду спереди и сзади жёлтые шестиконечные звёзды, а некоторые имели ещё и повязки из светлой ткани на рукавах с какими-то надписями.

Немецкие солдаты, находящиеся в оцеплении, периодически для острастки стреляли в воздух, отчего очередь из загружаемых в фургоны людей вздрагивала и по ней проходили каскады судорожных волн. Бледные в дрожащем свете фар лица несчастных казались жёлтыми пятнами в вязкой чёрно-серой массе.

Между грузовиками и двумя мотоциклами расположились два офицера в фуражках, неспешно курившие, а также то и дело указывающие в сторону колонн стоявшему рядом человеку в странной форме. Китель которого отличался от немецких не только цветом, но и чистыми петлицами. Тогда как у солдат и офицеров, занимавшихся погрузкой евреев, в правой петлице явственно были различимы зигзаги серебряных рун.

Если немцы были сплошь в форме привычного мышиного цвета, то этот человек и несколько стоявших за его спиной вооружённых мужчин носили чёрные пилотки, куртки со светлыми отворотами на обшлагах рукавов и такими же светлыми воротниками. Вооружены они были короткими карабинами с примкнутыми штыками.

Стоявший рядом с офицерами СС почтительно вытянулся вофрунт. Человек в чёрной форме что-то докладывал. На обшлаге его левого рукава была заметна суконная нашивка в виде равностороннего треугольника, обращённого углом вниз, а чуть ниже ещё две параллельные полоски из галуна. Видать, тоже какой-то чин.

Вскоре я получил исчерпывающие объяснение тому, для чего немецкие офицеры постоянно указывали солдатам в чёрном на продвигающихся на погрузку людей.

Вот только что они стояли в расслабленных позах, а в следующую секунду стали дружно выдёргивать за руки из толпы сначала двоих взрослых мужчин, а затем и женщину с высоким черноволосым юношей.

Те стали суетиться, цепляться за свои чемоданы и узлы, что-то выкрикивать, протягивая руки сначала к офицерам, затем к продолжающей двигаться колонне евреев. Их стали бить прикладами, а один из солдат в полурасстёгнутой чёрной куртке, схватив в руку что-то похожее на длинный железный прут, стал бить наотмашь мужчин по спинам, рукам, которыми они пытались прикрываться. С одного слетела шляпа, обнажив редкие слипшиеся от пота седые волосы, брызнула кровь, показавшаяся в свете фар почти чёрной. Почуяв запах крови, охранные собаки рванулись с поводков, едва сдерживаемые солдатами.

Выхваченная за руку из толпы женщина попыталась прикрыть высокого худенького паренька в кепке, которого вытащили вместе с ней и тут же, получив железным прутом по ладоням, дико завыла тонким срывающимся голосом, уронив на мостовую чемодан, по которому безжалостно потоптались сапоги солдата с прутом.