Четыре минус три - Барбара Пахль-Эберхарт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как отнесется к этим моим строкам человек, не верящий в жизнь после смерти? Воспримет ли он написанное как издевательство или как свидетельство помутнения рассудка, который приемлет любой способ избавления от боли?
Я постоянно вела беседы с людьми, не способными или не желающими разделить со мной мою веру. Сперва я старалась избегать любых столкновений и споров. Моя вера представлялась мне недостаточно стойкой, подобной карточному домику, новостройкой, возведенной из прежде неведомого, не прошедшего испытания материала.
А именно: из моих впечатлений, переживаний и видений, посетивших меня в часы и дни непосредственно после несчастья. Из историй и объяснений, почерпнутых из книг. Из моих снов. Из подсказок моего шестого, седьмого, восьмого и т. д. чувства.
Строительный материал не вызывает у меня недоверия. Что касается статики всей постройки, которую я возвела сама, искренне считая своей верой, ее способности устоять под напором противоречий и сомнений — тут я воздерживалась от прогнозов. Я догадывалась, что мой карточный домик, столь милый и необходимый моему сердцу, не сможет противостоять определенному напору, выраженному в восклицаниях:
«Этого просто не может быть!»
«Это все игра твоего воображения!»
Такие утверждения причиняли мне боль, ужасали меня и заставляли отпрянуть и раздраженно замолчать. И самое неприятное: по мере того, как я все больше и больше научалась избегать открытых бесед на эту тему, мне становилось все очевиднее, что полные сомнения голоса уже заполонили мою голову и не желают прекратить свою болтовню.
Я не могу никому доказать, что я действительно испытывала то, что испытывала. Даже самой себе. До сих пор я ощущаю определенную раздвоенность. С одной стороны, я иду по жизни, укутанная невидимым, теплым покрывалом из любви. Но голова моя при этом постоянно во всем сомневается и задает неприятные вопросы. Каждый день я ощущаю добрую руку, которая ведет меня по жизни, и могу быть уверенной в том, что судьба ко мне благосклонна. При этом я порою испытываю страх — и смерти, и того, что все преходяще. И того, что я себе только внушаю то, что чувствую близость Хели, Тимо и Фини; что сила моего желания такова, что у меня создается ощущение, что я действительно переживаю близость с ними.
В то время, в которое я родилась, и в том обществе, которое меня окружает, принято считать действительным то, что ты воочию видишь. Мой разум привык считаться с собственной важностью. Ему надо видеть. Знать. Ему нужны доказательства. Язвительно ухмыляясь, он сидит у меня на шее и, навострив уши, вслушивается во все, что ему говорят.
Вот, например, приходит сотрудник детской больницы, который в Страстную Пятницу совершает обход, и, холодно улыбаясь, говорит:
«Хорошо, что вы поете песенки своему сыну. Надеюсь, вы понимаете, что вы делаете это исключительно для себя. Душе вашего сына все это безразлично. Ведь душа живет в мозгу, а мозг вашего сына, к сожалению, мертв. Но, пожалуйста, продолжайте петь, если вам от этого легче».
Мой разум хватает сердце и хорошенько его трясет:
«Ну! И что ты на это возразишь?»
Мое сердце замирает. Наконец, в полной тишине, когда разум замолкает, оно обретает способность отвечать.
Благодарит людей, которые твердо верят в то, что значение имеет лишь биологическое начало. Если бы не было этих людей, не было бы ни медикаментов, ни машин, которые три или четыре дня поддерживали жизнь в моих детях. Без этих машин мне было бы не дано пережить столь важное для меня время в больнице. Мое бы сердце не вело бы одновременно две беседы с двумя душами, которым, для того чтобы парить в небесах, больше не нужен мозг.
И сердце мое задает вопрос. Что чувствовали бы эти люди, чей разум так велик и искушен, у постели своих умирающих детей? Сумели бы они справиться с отчаянием? Оказались бы они способными разглядеть хоть какой-нибудь смысл в жизни?
Выход есть, — утверждает мое сердце.
Он — в любви к людям, которые еще живы. В любви к Земле и созданиям, ее населяющим. Они нашли бы утешение в сознании того, что когда-нибудь закончится и их жизнь, в том, что когда-нибудь перестанет существовать «я», которому больно. И в силу лишь одной этой причины решили бы они оставшееся время своей жизни использовать как можно полнее, как можно разумнее.
Мое сердце преклоняется перед этими людьми и их мужеством. И оно устремляется вверх, туда, где, как сердцу кажется, обитают ангелы, которые не позволяют себя поймать и привести доказательства своему существованию. И благодарит за разрешение и возможность верить. И в конце концов сердце ласково берет разум за руку и тихо шепчет ему на ухо тайну:
Знаешь, что мне показалось? На самом деле, мы верим оба.
Ты веришь в существование лишь того, что можно воочию увидеть. Я верю в существование гораздо большего, чем то, что дано увидеть человеческому зрению. То, во что мы верим, похоже, нас разделяет. Но мы продолжаем быть связанными благодаря тому факту, что оба предпочитаем во что-нибудь верить.
Но нас соединяет еще кое-что. И это кое-что представляется мне более важным, чем то, что разъединяет: любовь. Она нам знакома. Мы оба в нее верим. Тебе известно, как и где она проявляется, как она себя выражает и как можно доказать ее существование. Я знаю, где обретается любовь, которую невозможно воочию увидеть.
И как же хорошо, что мы оба существуем — и ты, и я!
Страх переступить порог
Из моего дневника:
16.4.2008
Странный сегодня день. Случилось нечто невероятное. Не знаю почему, но у меня возникло чувство, что ваши души сейчас в стадии перехода на новую ступень.
Ваши фотографии представляются мне нереальными. Я пытаюсь за знакомыми образами разглядеть ваши души. А вижу прежде всего несоответствие между тем, какими вы были, пока были конкретными, и тем, не менее подлинным, но принципиально иным «сейчас».
Я очень желаю и надеюсь на то, что ваши души не будут преобразовываться быстрее, чем я окажусь в состоянии это понимать. Я так нуждаюсь в вашем сопровождении.
21 мая 2008 года
Час у остеопата.
Я опять лечусь. В настоящее время я нуждаюсь в любой помощи, которую только могу получить. Жизни нужно от меня уж слишком много!
В погребе завелась плесень. Трава в саду выросла по колено. Газонокосилка не заводится. И в дополнение ко всем несчастьям три дня назад кто-то спьяну въехал в мой припаркованный автомобиль. Восстановлению он не подлежит. Страховка предлагает мне смешные деньги за мою старую «Мазду», которая служила верой и правдой девять лет и всего неделю назад с блеском прошла техосмотр.
Мне кажется, что в заговоре против меня участвует сама вселенная. Как будто меня хотят наказать за то, что я слишком долго нежилась в постели.
Но у меня совсем нет сил! Я еще не пришла в себя! Что же мне делать?
Остеопат ждет, пока я выговорюсь до конца, до последнего слова. Повисает тишина. Мой собеседник что-то записывает, потом смотрит мне прямо в глаза.
«Я вижу твою ауру. Она реет над твоей головой, как водушный шар. Она не там, где твое тело. Она устремлена вверх».
Снова я заливаюсь слезами. Снова кто-то попал в яблочко.
«Но мы попробуем тебя немножко заземлить».
Мне предложено лечь на кушетку. Заинтригованная, я располагаюсь на ней. Я прежде никогда не посещала остеопатов.
Мне кажется, что в заговоре против меня участвует сама вселенная. Как будто меня хотят наказать за то, что я слишком долго нежилась в постели.
В следующий момент… ничего не происходит. Я просто лежу. Я расслабляюсь. Остеопат наблюдает за моим дыханием и предлагает мне делать то же самое. Я закрываю глаза. В какой-то момент я чувствую на своих скулах прикосновение двух пальцев — мимолетное, осторожное, легкое. Я чувствую, как пальцы другой руки касаются моих плеч. Я продолжаю глубоко дышать.
Контакт легок и нежен. Но я с трудом его выношу. Он мучает меня тем больше, чем дольше он продолжается. Мое тело готово взбунтоваться. Я чувствую себя птицей, силящейся взлететь, но удерживаемой на подстилке центнерным грузилом. Я готова закричать.
Обо всем этом я рассказываю остеопату. Но он «не убирает» прикосновений.
«Следи за своим дыханием. Попробуй вернуться на кушетку».
Я не хочу возвращаться. Ни на кушетку, ни вообще на Землю!
Я изо всех сил стараюсь не кричать громко. Заставляю себя интенсивно дышать животом. И вдруг — слезы! Начинают течь. Я горько плачу, как маленький ребенок.
«Слезы — настоящий дар. Плача, представляй себе мощный водопад. Избавляться от жидкости для тебя хорошо. Вода смывает то, что тебя напрягает».
