Четыре минус три - Барбара Пахль-Эберхарт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
10 июня 2008 года, 10 часов. В утренней пробке
У меня была назначена встреча в одном из предместий Вены. И я позволила себе добираться туда на такси. Количество людей в общественном транспорте в утренние часы меня сильно напрягало. Мне хотелось одного — тишины.
«Вы живете в Вене?»
Главное — никаких бесед.
Я отвечаю коротким «да». Пусть и не соответствующим действительности. Это короче всего и не требует пояснений.
«С мужем?»
Я еще раз решаю соврать.
«Да».
«А дети у вас есть?»
В третий раз мне не соврать.
«Мои дети погибли в автомобильной катастрофе», — выдавливаю я через силу. Я расчитываю на: «Ах, простите, мне очень жаль!» и на тишину, которая обычно вослед воцаряется.
Но меня огорошивают.
«Я знаю, каково вам сейчас».
А? Я не ослышалась?
«Вы вправе мне не поверить, но я знаю. Моя жена тоже потеряла ребенка в аварии. Пять лет назад. С тех пор она психически нездорова»,
Что он желает от меня услышать?
«Мне очень жаль. Соболезную вам и вашей жене».
«Верьте мне. От этого оправиться не удается. От этого расстраивается психика. Поверьте мне».
Была бы я психически нездорова, — вышла бы скорее всего на следующем «красном» светофоре, чтобы избавить себя от продолжения. Или начала бы громко кричать. Я могла бы впасть в истерику или в оцепенение. Но ведь здорова. Я владею собой. И я вежливый человек при этом. Просто не отвечать я считаю грубостью.
«Знаете, мне повезло. Я способна во всем находить что-то положительное. Возможно, меня это спасет».
«Нет, нет. Ничего не помогает. Вы — психически больны. Уж поверьте мне».
Хотела бы я знать, что же об этом свидетельствует.
У меня что-то вроде тика? Или я произвожу впечатление избыточной расслабленности? Или я чересчур… нормальная?
Пробка. После обеда всегда так. Поездка еще долго продлится. Я давно пропустила подходящий для окончания беседы момент. Водитель оседлал своего любимого конька. Через два километра, которые мы ехали двадцать минут, он уже знал все подробности об аварии, о моем адвокате, о телевизионном документальном фильме обо мне, о приглашении принять участие в ток-шоу на ORF (Австрийская телерадиовещательная компания), где мне предстоит рассказать о том, что такое «работа скорби».
«Вы должны принять участие. Это важно. Верьте мне».
«Не думаю, что мне этого хочется. Единственно, чего я хочу, — чтобы меня не тревожили».
«Вы должны выступить по телевидению. Ведь железнодорожный переезд до сих пор не огражден. Шлагбаума там нет. Вы должны обратиться людям, вы должны добиться того, чтобы на всех железнодорожных переездах появились шлагбаумы!»
«Не думаю, честно говоря, что это моя обязанность».
«Если вы не добьетесь того, чтобы на всех железнодорожных перездах были установлены шлагбаумы, подобные несчастья будут продолжаться. И тогда вы будете виноваты в том, что и другие дети погибнут!»
Мне по-прежнему с трудом дается каждое предложение. Есть множество тем для дискуссий, но ведь не здесь же их вести, с этим мужчиной, который любое предложение усиливает своим: «Поверьте мне…»!
Водитель такси через зеркало заднего вида бесцеременно пялится мне прямо в глаза. «Поверьте мне, вы должны этим заняться. Если вы не добьетесь того, чтобы на всех железнодорожных перездах были установлены шлагбаумы, подобные несчастья будут продолжаться. И тогда вы будете виноваты в том, что и другие дети погибнут!»
Эта последняя фраза просто лишает меня дара речи.
На обратном пути я твердо решаю не обмолвиться с новым водителем ни единым словом. Я сажусь в машину, сообщаю, куда меня следует привезти. Достаю свой мобильный телефон и изображаю процесс печатания СМС.
У нового водителя весьма дружелюбная улыбка.
«У вас есть дети?» — спрашивает он без обиняков. Почему? Мне это непонятно. Возможно, на моем лбу написано что-то, о чем я не подозреваю?
«Нет».
НЕТ!
Это короткое слово безжалостно вонзает три ножа мне в живот.
Я смотрю в оцепенении в окно. Позволяю боли завладеть моим телом. Не оказываю ей сопротивления. Наконец-то, наконец-то у меня получается заплакать.
Возвращение не исключается
Я металась. Ставила все на то, чтобы вернуться в старую жизнь. И сознавала всю тщету своих усилий. Столпы моего существования были подорваны. Фундамент провалился. Все здание потеряло стабильность. В такой ситуации косметический ремонт бесполезен. Я могла истово заполнять свои дни привычными ритуалами, клоунадами, заседаниями правления, работой в саду. Вакуум моего сердца не желал всем этим заполняться. Сердце ждало. Болело. И надрывалось криком.
Что я могла сделать?
Новое содержание. Мне было не жалко никаких сил, чтобы его найти. Я превосходила саму себя.
Чем же я всегда мечтала заниматься? Вот он — тот самый момент. Я хочу всего, причем сразу.
Я училась барабанить. Занималась сценической речью. Посещала разнообразные семинары. Театр танца, курсы писательского мастерства, кружок гончарного дела. Познавала себя через танец. Совершенствовала актерскую импровизацию. Я даже приобрела себе годовой абонемент в фитнес-студию, где тренировалась через день до полного изнеможения.
Параллельно я рыскала по Интернету в поисках профессионального обучения. Я представляла себя специалистом по шиатцу, физиотерапевтом. Психотерапевтом. Танцовщицей. Писательницей. Музыкальным терапевтом. Оперной певицей. Руководительницей семинара по сопровождению в скорби. А лучше всем одновременно.
Грезы заряжали меня энергией. Моя активность позволяла мне убивать время. Но — увы! — по-настоящему занять и наполнить меня все это не могло. У меня сохранялось ощущение зависания над землей, меня ничего не захватывало по-настоящему. Я просто в качестве зрительницы смотрела пьесу, которая называется «Моя жизнь».
Как же я старалась обрести смысл!
«Я барабаню, потому что…
…это мне помогает не чувствовать всю полноту горечи».
«Я танцую, потому что…
…иначе я рискую когда-нибудь лишиться тела, где-нибудь между землей и небом».
«Я тренируюсь, потому что…
…мне просто, честно говоря, ничего другого не приходит в голову».
«Я хочу стать мануальным терапевтом, потому что…
…мне бы хотелось, чтобы и другим кое-что от меня досталось. Я же сама понятия не имею, что же мне с самой собой делать».
Не очень убедительные объяснения. Во всяком случае, это не те объяснения, которые меня удовлетворяют.
Раньше все было проще. Я работала для того, чтобы заработать денег для своей семьи. Я вставала утром для того, чтобы приготовить детям завтрак. Я готовила, потому что Хели нравилась моя стряпня. Я засиживалась с друзьями из-за споров на воспитательные темы.
Семья. Вот то единственное, что, с моей точки зрения, наполняло жизнь смыслом. Вот что было пределом моих мечтаний. Я должна была протянуть время, тянуть его до тех пор, пока у меня снова не будет семьи. А пока это не случилось, мне незачем спрашивать себя о смысле.
Но откуда у меня возьмется семья, если я чураюсь людей? И я в очередной раз пытаюсь схватиться за соломинку. Имеется в виду сон, в котором мне явилась Фини. За несколько дней до Праздника Душ:
Я в гостях у Ханнеса, своего коллеги, в его цельно-деревянном доме. Мне тепло и спокойно, я чувствую себя защищенной.
«Пошли со мной. Мы будем пить чай с пирогом».
Мануэла, жена Ханнеса, ведет меня в подвальный этаж. Я чувствую ее твердую руку в своей. Я молчу. Я полна предвкушений.
«Идем! Туда, в дальний угол».
Я сажусь в темном углу. Мануэла удаляется, чтобы принести пирог.
И подвальный этаж начинает преображаться. Я чувствую себя внутри сот. В глубине улья. Тысяча сот. Мед. Золотой свет. Я чувствую себя в полете, я порхаю по всему дому. Но вот меня доставили в самый защищенный угол, усадили на место пчелиной матки. Я чувствую себя словно в материнской утробе.
Вдруг мне является светящееся существо. Ангел?
Или фея?
Фини!
Это моя дочка. Она — уже больше не маленькая, больше не ребенок, а может быть, и вовсе не человек — кладет мне руку на голову. Благословляет меня. Улыбается мне и ласковым голосом, исполненным мудрости, произносит:
«Мне разрешили к тебе вернуться, если ты этого желаешь».
Мое сердце стучит так громко, что я просыпаюсь. И еще долго слышу эхо пророчества.
Если я этого желаю? Разумеется, я желаю! Чего же еще большего мне себе пожелать? Я сделаю все от меня зависящее, чтобы тебя вернуть. Ты можешь в этом не сомневаться!
