Ведро, тряпка и немного криминала - Мария Самтенко

— Д-деньги мне не… — пытаюсь сказать это твёрдо, но получается так себе, — не нужны!

Директор внимательно наклоняет голову:

— Ну почему же? Берите.

— Мне нужны не деньги…

Вру и краснею. Точнее, краснею независимо от вранья — просто ещё немного колотит на нервной почве. Всё же не каждый день меня увольняют с работы. И деньги, конечно, нужны — надо же как-то дожить до следующей зарплаты. Тем более непонятно, кто будет её платить.

Только в моих ближайших планах есть вещи и поважнее денег.

— Борис Семёнович, мне… мне нужна информация про погибшего девятиклассника… явки, паро… то есть адреса, телефоны родителей… очень важно… ну пожалуйста…

Глаза директора медленно расширяются, челюсть слегка провисает… с другой стороны, «колоться» он явно не собирается. Вот тут бы не помешало демонстративно разрыдаться у него на столе — но плакать по-прежнему не хочется. Ноги у меня ватные, руки трясёт, мысли в голове одна другой пессимистичней… но в целом я почти успокоилась. А в данном случае это плохо.

Придётся прибегнуть к аутотренингу. Достаточно вспомнить какое-то особенно гадкое воспоминание, и слёзы потекут сами собой. Только какое? Вообще-то я не отличаюсь злопамятностью. Плохое можно помнить неделю, две, месяц… но максимум через год от самого скверного воспоминания остаётся лишь тень. Ты вроде как держишь в памяти что-то печальное, но это уже не заставляет терять равновесие. Нет, ну, конечно, я знаю людей, которые продолжают терзаться годами, десятилетиями, но у них-то случались настоящие трагедии.

А у меня таких трагедий не было, и с драматическими воспоминаниями не сложилось. Над чем прикажете рыдать? Решать надо быстрее, а то Борис Семёнович заподозрит неладное.

Впрочем, у меня, кажется, есть… кое-то.

Сижу за столом, меланхолично разглядываю листок бумаги. Такая жёлтая, тоненькая. Напротив устроился молодой зеленоглазый следак. В глазах — лёгкое сочувствие.

— Марина Васильевна, вы же знаете, столько вам грозит.

Конечно, знаю. Следак меня три часа просвещал.

— И есть вероятность, что вы получите… ненамного ниже максимума. Но если бы вы согласились сотрудничать со следствием: признали вину, сказали, где спрятано похищенное… — он делает многозначительную паузу. — Для вас, что, так важен этот скелет? Неужели это ваш дедушка?

Следователь продолжает убеждать. Сижу и разглядываю исцарапанный стол — говорить уже нечего. Тысячу раз объясняла, что я ни при чём — ну и, конечно, никто не верит. Сначала, конечно, надеялась, что всё разрешится само собой, менты найдут настоящего похитителя, отыщут злополучного Гамлета (так мы с коллегами «окрестили» пропавший скелет)… но с каждым днём всё становится только хуже.

В последнее время начинаю всё чаще задумываться о «сотрудничестве со следствием» — но все упирается в маленькую проблемку.

Я просто не знаю, где Гамлет.

Следак оказался прав — судья определил мне чуть меньше десяти лет. За это время НИИ развалился, немногочисленные друзья отвернулись, а муж превратился в законченного алкоголика. И я не смогла ничего поделать — и всё потому, что оказалась не в силах ответить на один вопрос.

А где же Гамлет?

Никто не знает, куда он делся. Иногда я встречаюсь со старыми знакомыми, которые нет-нет да и спросят:

А где же Гамлет?

Мне остаётся только краснеть.

Глаза начинает пощипывать, закрываю лицо руками и тихо всхлипываю.

Да где же он?!

— Пожалуйста, Борис Семёнович! Мне очень нужно…

Да к чёрту этот аутотренинг! Дыхание перехватывает, что-то противно сжимается внутри, а слёзы текут Ниагарским водопадом. А всё из-за этого похищенного скелета! Приличные люди сидели за золото, деньги, наркотики, а я ненавижу этого Гамлета!

Решительно вытираю слёзы, решив не позориться. Как говорится, задним умом… А вот фиг там! Текут и текут.

— Бо-борис…С-Семёнович…

— Марина, успокойтесь.

По голосу слышно — директор поморщился. Похоже, решил не связываться со всякими истеричками. Наверно, у меня очень жалкий вид — сижу и давлюсь слезами, и все из-за какой-то ерунды. Подумаешь, неприятное воспоминание многолетней давности. Просто для меня это как иголка в стоге сена, которая ломает спину верблюду. Как странно устроена человеческая память — я совершенно спокойно вспоминаю и суд, и тюрьму, и страшно эмоциональную встречу со своим теперь уже бывшим мужем в первый день на свободе, а также другие малоприятные вещи. Но почему-то вот этот зеленоглазый следак, пожелтевшая бумага и исцарапанный стол стали символом ужаса, позора и отчаянья. Ну и, конечно же, Гамлет.

Не знаю, кем этот скелет был при жизни, но точно какой-то сволочью.

Это простая мысль почему-то помогает успокоиться: вытираю слёзы и мысленно радуюсь, что не крашусь. Сейчас-то, подумаешь, «личико» покраснело и глазки припухли, а губы напоминают вареники, но если б я была в макияже, наверно, легко бы прошла кастинг на главную роль в фильме ужасов — распугав своим видом остальных претендентов.

Ну всё, это максимум. Если рыдания не помогут, придётся искать другие источники информации.

Медленно восстанавливаю дыхание — изнутри ещё прорываются сдавленные всхлипывания. Поднимаю глаза на директора, который сидит за столом и бросает на меня странные взгляды — наверно, так смотрят на психбольных. Хорошо, что за телефоном не тянется.

Кажется, всё, операцию с рыдающей Мариной пора сворачивать, а то пока-еще-любимый директор возьмёт и вызовет людей в белых халатах — они-то, наверно, привыкли успокаивать истеричек.

— Простите… я… — встаю со стула, забираю свою «компенсацию» и изображаю виноватую улыбку.

О новой работе можно подумать потом — да и вообще, какая мне разница, в каком здании мыть полы? Сейчас главное это расследование.

Тут вовсе не обязательно зацикливаться на директоре. Уверена, в школе достаточно женщин, которые с удовольствием перескажут последние сплетни. К примеру, наш завуч — настолько я помню, она неплохо ко мне относится. Так, значит, дожидаюсь большой перемены и напрашиваюсь на чай.

А с адресом и того проще. Контактные данные всех детишек записаны на последней странице классного журнала — схожу да возьму в учительской, делов-то.

Похоже, что в голове у Бориса Семёновича крутятся те же мысли (а, может, его напрягает ярко выраженное озарение на моём лице), потому, что не успеваю я дойти до двери…

— Ну ладно, Марина, не стоит так нервничать. Я расскажу всё, что знаю.

Бинго! Директор начинает «колоться».

Негромко, постоянно оглядываясь и повторяя, что идёт на нарушение закона, но ведь сам факт! Наверно, решил расстаться «на позитиве», рассказав мне о том, что, в принципе, можно разведать и без него. А, может, совесть замучила.

Приносит откуда-то личное дело покойного Дениса, пространно,