Преступление в Орсивале - Эмиль Габорио

Граф принадлежал к тем, кого возбуждает успех, кто ищет аплодисментов, но ничуть не интересуется характером аплодирующих. Ему безумно льстила светская слава. Постоянно встречая свое имя или инициалы в хронике «Монд паризьен», он считал, что достиг вершины почестей и успеха. Но он не позволял себе выказывать это и после каждого нового похождения с очаровательной небрежностью ронял: «Ну неужели меня никогда не оставят в покое?»

При случае он говаривал, повторяя слова Людовика XV: «После нас хоть потоп».

Но потоп произошел при его жизни.

Однажды апрельским утром графа в девять часов разбудил камердинер, золотушный внебрачный отпрыск некоего парижского швейцара, выученный, вымуштрованный и вышколенный папашей, и доложил:

— Господин граф, внизу в приемной сидит судебный исполнитель. Он говорит, что пришел описывать обстановку.

Эктор повернулся, зевнул, потянулся и распорядился:

— Скажи ему, пусть начинает с конюшен и каретного сарая, и подай мне одеться.

Граф ничуть не выглядел расстроенным, и лакей удалился, потрясенный и восхищенный невозмутимостью хозяина.

Однако надо отдать должное графу: он знал свое финансовое положение, предвидел и даже более того — ждал прихода судебного исполнителя.

Три года назад Эктор де Треморель упал с лошади, пролежал полтора месяца в постели, и за это время измерил всю глубину бездны, в которую скатывался. В ту пору он еще мог спастись. Но тогда пришлось бы изменить образ жизни, сократить расходы, понять, что луидор — это двадцать франков. Нет, ни за что! Ему казалось, что если он станет давать своей официальной любовнице в месяц луидором меньше, то тем самым снизит на сантиметр пьедестал, на который его вознесли современники. Лучше умереть!

После основательных размышлений он решил идти до конца. Когда придет пора расплачиваться, он уедет на другой край Франции, спорет метки с белья и где-нибудь в глухом лесу пустит себе пулю в лоб.

И вот этот роковой день настал.

Живя в долг, подписывая и переписывая векселя, выплачивая проценты и проценты на проценты, швыряя комиссионные и чаевые, вечно занимая и никогда не отдавая, Эктор спустил поистине королевское состояние (четыре миллиона в недвижимости), унаследованное от отца.

Прошедшая зима обошлась ему в пятьдесят тысяч экю. Неделю назад он попытался взять взаймы сто тысяч франков, однако потерпел неудачу. Ему отказали, но не потому, что долги превысили стоимость его земель; просто ростовщики осмотрительны и знают, как дешево, невообразимо дешево идет с торгов имущество несостоятельного должника.

Вот почему камердинер, возвестивший: «Пришел судебный исполнитель», показался на миг графу де Треморелю призраком командора, вскричавшим: «Пора застрелиться!»

Но граф, не дрогнув, воспринял известие и, поднимаясь с постели, прошептал:

— Ну вот и конец.

Он был спокоен, хладнокровен, хотя и несколько ошеломлен. Впрочем, некоторое смятение вполне простительно, когда внезапно, без перехода из богача превращаешься в ничто. И доказательством его хладнокровия был последний туалет: граф хотел, чтобы он был не менее тщательным, чем всегда. Черт возьми! Французский дворянин идет в сражение в придворном наряде.

Не прошло и часа, как граф был одет, причесан, побрит и прочая. Как обычно, он вдел в петлицу жилета украшенный бриллиантиками зажим часовой цепочки, затем сунул в боковой карман легкого пальто пару миниатюрных двуствольных пистолетов с рукоятками слоновой кости, шедевры английского оружейного мастера Брайта. После чего, отпустив камердинера, открыл секретер и пересчитал наличные деньги.

Осталось чуть больше десяти тысяч франков.

С этой суммой граф Эктор мог бы отправиться в путешествие, продлить жизнь еще на два, на три месяца, но он с негодованием отверг самое мысль о такой возможности, оскорбительной для его возвышенной натуры, как постыдную уловку, замаскированную отсрочку, прошение о помиловании. Напротив, он подумал, что эти десять тысячефранковых билетов дают ему возможность сделать жест поистине королевской щедрости, о котором долго еще будут говорить в свете.

Граф счел, что будет очень по-рыцарски, если он придет позавтракать к любовнице и на десерт подарит ей деньги. За столом он будет блистать остроумием, искрометной веселостью, насмешливым скептицизмом, а под конец объявит о решении покончить с собой. Любовница, разумеется, растрезвонит об этом завтраке, перескажет все, что он при этом говорил (его политическое завещание), и уже вечером в каждом кафе будут повторять его слова, они попадут во все газеты.

Мысль о столь блестящей перспективе обрадовала и совершенно утешила его. Он уже собирался уйти, как вдруг его взгляд упал на кипы бумаг, заполнявших секретер. А вдруг там осталась какая-нибудь бумажонка, способная замутить кристальную чистоту памяти о нем?

Торопливо, не глядя, не разбирая, граф перегрузил содержимое ящиков в камин и поджег всю эту груду. С чувством законной гордости он смотрел, как горят любовные записочки, деловые письма, копии векселей, дворянские грамоты и купчие на земли. Сгорело его блистательное прошлое!

Последний клочок обратился в пепел, граф вспомнил про судебного исполнителя и сошел вниз.

Должностным лицом, пришедшим к графу, оказался г-н Z, самый светский и учтивый судебный исполнитель, человек остроумный и обладающий прекрасным вкусом, друг многих художников и поэтов, на досуге и сам сочинявший стишки. Он уже описал в конюшне восемь лошадей со всей их упряжью и сбруей — седлами, уздечками, мундштуками, попонами, а в каретном сарае пять экипажей и принадлежности к ним — откидные верхи, запасные хомуты и дышла, как вдруг увидел во дворе графа.

— Господин граф, я не слишком торопился, — поздоровавшись, сообщил он, — может быть, вы пожелаете приостановить иски. Сумма, конечно, огромная, но при вашем состоянии…

— Знайте, сударь, — холодно отвечал де Треморель, — раз вы здесь, значит, меня это устраивает. Мне надоел мой особняк, и больше ноги моей в нем не будет. Так что чувствуйте себя полным хозяином.

И, резко повернувшись, граф удалился.

Крайне разочарованный г-н Z вернулся к своим обязанностям. Он шел из комнаты в комнату, восторгался и налагал печати на позолоченные кубки, полученные на скачках, на коллекции трубок, рыцарские доспехи. Наложил арест на библиотеку, на великолепные шкафы и стоящие в них книги: «Руководство по гиппиатрии[9]», «Охота и уженье рыбы», «Мемуары Казановы», «Дуэль и дуэлянты», «Тереза», «Охота с легавой»…

А в это время граф де Треморель, окончательно решивший покончить с собой, шел по бульвару к своей любовнице, которая занимала небольшую квартиру за шесть тысяч неподалеку от церкви св. Магдалины. Чуть меньше года назад Эктор ввел ее в полусвет под именем Дженни Фэнси. На самом-то деле она звалась Пелажи Тапонне и была, как предполагал граф, сводной (и тоже внебрачной) сестрой его камердинера.

Покровительствуемая графом де Треморелем мисс Фэнси благодаря внешности и туалетам имела в парижском полусвете подлинный и шумный успех. Она была далеко не красавица в классическом понимании этого слова, но являла собой великолепный тип «прелестной парижанки» — тип достаточно условный, но тем не менее имеющий великое множество страстных поклонников. У нее были изящные руки совершенной формы, крохотная ножка, превосходные темные волосы, белые кошачьи зубки и сверх того огромные черные глаза, то дерзкие, то томные, ласковые и манящие, — короче, глаза, способные соблазнить стоящего в нише каменного святого. Мисс Фэнси не обладала большим умом, но быстро усвоила непринужденную бойкость речи, свойственную куртизанкам высокого разбора, и к тому же обращала на себя внимание эксцентричными туалетами.

Граф подобрал ее на каких-то низкопробных танцульках, куда заглянул по чистой случайности как раз в тот момент, когда она в дырявых туфельках лихо выделывала рискованные па. И вот она перенеслась из чудовищной бедности в роскошь, какую прежде и представить себе не могла. Еще утром она проснулась на кошмарном одре в меблирашке за двенадцать франков в месяц, а уже вечером укладывалась на палисандровую кровать с атласным пологом. Но эта блистательная перемена, как ни странно, ничуть не удивила ее.

В Париже каждая смазливая девица с надеждой ждет и не таких приключений. Разбогатевшему ремесленнику требуется не менее полутора десятка лет, чтобы научиться носить фрак, зато когда парижанка меняет платьишко за шесть су на бархат и муар, кажется, будто ничего другого она в жизни не носила.

На третий день после переселения мисс Фэнси заставила прислугу ходить по струнке и вовсю гоняла своих портных и шляпниц.

Однако первое головокружение от новых неведомых удовольствий быстро прошло. Очень скоро Дженни, большую часть дня одиноко проводившая в своих роскошных апартаментах, стала скучать. Она охладела к туалетам, поначалу так восхищавшим ее. Радость женщины не полна, если не подкрепляется завистью соперниц. Но соперницы мисс Фэнси обитали в предместье Тампль, почти у самой заставы и не могли завидовать ее великолепию, о котором даже не ведали, а ей было строго-настрого запрещено съездить покрасоваться перед ними и тем самым окончательно втоптать их в грязь. А к чему тогда, скажите, собственный выезд?