Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

В это же время вернулся из Самния служивший там в легионной коннице Гай Лелий — давний друг Публия. Лелиям довольно давно удалось поселиться в патрицианском квартале на Палатине, они жили по соседству со Сципионами, причем их дома не только располагались рядом, но и сообщались через балкон. Потому Публий и Гай были хорошо знакомы еще с детства и совместными усилиями покорили немало игрушечных стран и песчаных либо глиняных крепостей. Несколько лет разлуки, весьма заметно изменившие Сципиона и повлиявшие на его отношения со многими прежними знакомыми, никак не отразились на взаимопонимании с Лелием. Они быстро нашли общий язык, и Публий разоткровенничался до такой степени, что поведал о своей мечте возглавить войну с Карфагеном. Оказалось, что Лелий мечтал о подобной роли для себя. Правда, он признавал свои шансы низкими ввиду недостаточной знатности своего рода и отсутствия поддержки со стороны видных нобилей. В конце концов молодые люди договорились поддерживать друг друга и действовать сообща.

Подходило время выборов, и Публий надел беленую тогу. Сенат одобрил его кандидатуру в эдилы, но неожиданно возникли затруднения с другой стороны. В этот год народным трибуном был Марк Цецилий Метелл, тот самый, которому Сципион не позволил предать Отечество и убежать в Египет. Недавно цензоры исключили его из списка всадников и перевели в более низкий гражданский разряд эрариев. Теперь же он использовал свою должность для сведения счетов. Метелл пытался привлечь цензоров к суду, даже не дождавшись, когда они сложат магистратуру. Решил он отомстить и Сципиону. Однако народ любил отца Публия и самого его знал только с хорошей стороны, потому не поверил наветам трибуна. Все окончилось благополучно, но Сципиону весьма попортили нервы, и он пережил унизительную сцену, когда был вынужден оправдываться перед кучкой раззадоренного Цецилием плебса в несуществующих пороках и убеждать окружающих в своей благонадежности, ему даже пришлось показывать любопытным раны, полученные при Требии.

Настроение его было столь испорчено этими процедурами, что и положительные результаты выборов, которыми снова руководил Фабий Максим, не восстановили равновесие его духа. Но как бы там ни было, а Публий Корнелий Сципион стал курульным эдилом.

Консулами избрали Квинта Фабия Максима младшего и Тиберия Семпрония Гракха.

41

Обязанности эдила были не более хлопотны, чем у квестора, но сильнее утомляли Публия ввиду своей, как ему казалось, малозначительности в настоящий период. При первой магистратуре он действовал с жаром, ибо добывал средства для войны, теперь же целыми днями напролет возился с мелочами, обеспечивая быт города, ублажая плебс раздачами оливкового масла, хлеба и развлекая его проведением игр. Он хотел запечатлеть свой эдилитет чем-то памятным, остающимся на века, и разработал совместно с греческими архитекторами, нанятыми на личные средства, проекты строительства роскошной базилики у форума со стороны Палатина и реконструкции общественных терм в Каринах, но на реализацию этих планов не выделили денег, и его труды оказались напрасными. Единственное, что ему удалось сделать в части благоустройства города, это провести ремонт некоторых общественных сооружений за счет средств, по крупицам собранных штрафами с владельцев тех зданий, возле которых тротуары и мостовые давно не восстанавливались и пришли в негодность, и лиц, самовольно подключивших свои дома к общественной водопроводной сети.

Несмотря на отсутствие интереса, Публий старался исполнять возложенные на него обязанности добросовестно, чтобы произвести благоприятное впечатление и на отцов города, и на простой народ. Его сотоварищем по должности был Марк Корнелий Цетег — старший сын одного из его покровителей. С ним Сципион быстро достиг взаимопонимания и в совместной деятельности у них сложились вполне благополучные отношения. Так как при исполнении этой магистратуры Публий не искал выгод для себя лично или для государства, а лишь добивался популярности, то он часто великодушно уступал первенство коллеге, и тот из благодарности отвечал соответствующим образом. С городским претором Марком Атилием больше общался Цетег, Публий при этом держался в тени, потому как он не ладил с Атилиями со времен своей квестуры, впрочем, этот род и прежде не водил дружбу со Сципионами. Подарки Публий не принимал, будучи безразличен ко всему, кроме доброй славы, но отклонял их мягко, без апломба, а просьбы дарителей по возможности старался выполнить. В результате подобной политики он снискал расположение многих видных людей Республики. Таким образом, эдилитет заложил благоприятную основу для его карьеры, тогда как во время квестуры, добившись успехов в финансовой деятельности на благо государства, он нажил немало врагов, что на год притормозило его дальнейшее продвижение по лестнице магистратур.

Многих забот потребовала организация Римских игр, которые, хотя и длились один день, тем не менее, всеми были признаны роскошными. Публий понимал необходимость поддерживать дух народа, но все же по утрам ему не хотелось просыпаться ввиду предстоящей перспективы целый день заниматься столь ничтожной суетой. Но как бы то ни было, за свои труды и траты по устройству игр и украшению форума во время религиозных празднеств он был вознагражден шумной любовью плебса, оставляющей, правда, неприятный осадок, поскольку не такими примитивными средствами ему хотелось бы добиваться благорасположения сограждан.

Единственным действительно полезным делом Сципион считал выпавшую на его долю борьбу с пожаром и последствиями этого стихийного бедствия. Пламя вспыхнуло на склоне Авентина однажды вечером и бушевало до утра, весь последующий день и еще одну ночь. Пожар уничтожил большой жилой район между Капитолием и Авентином, сгорели и здания многих храмов. Эдилы составляли списки пострадавших, устраивали их на временное жительство в других кварталах, планировали застройку разрушенной части города, определяли необходимые для этого средства и раздавали подряды на работы. К концу года все надлежащие меры были разработаны, развалины пожарища разобраны, и началось восстановление города.

Плебейские эдилы, желая затмить курульных, провели двухдневные плебейские игры, которые, по мнению большинства, все же не шли ни в какое сравнение с торжествами, устроенными Сципионом и Цетегом.

Впервые Публию довелось присутствовать на заседаниях сената. Величественная обстановка курии, обилие пурпура на тогах и гордое достоинство в речах навеяли некоторый трепет на двадцатидвухлетнего молодого человека. Его поразила увиденная воочию значительность людей, хорошо ему знакомых, с которыми он запросто общался в домашней обстановке. Он восхищался тем, как спокойно и уверенно держались, как разумно произносили речи перед этим блестящим собранием Марк Эмилий, Корнелий Цетег старший и даже Аппий Клавдий, уже давно освоившийся в сенате.

Для Публия Сципиона первыми словами, обращенными к отцам государства, стали оправдания по поводу допущенного в городе упадка нравов. Времена катастроф и смут порождают в больном обществе галлюцинации всевозможных суеверий. Когда измученный трудами, лишениями и страхом за будущее народ теряет опору веры в свое Отечество и в своих богов, словно из-под земли вырастают полчища разноликих авантюристов, прорицателей и пророков, распространяются экзотические культы и новые религии. Так происходило и в Риме в последние годы. Плебс изнывал в заморских мистериях и рьяных молитвах восточным звероподобным богам. Для отправления обрядов, занесенных на эту землю рабами, люди уже открыто собирались в храмах и на улицах. Даже Форум, забыв патриотические возвышенные речи великих ораторов, издавал ропот и причитания молебствий. Эдилам поручили навести порядок.

Сципион и Цетег вместе с триумвирами по уголовным делам вышли на форум и долго взывали к обезумевшим согражданам, но их усилия были тщетны. Тогда они, расталкивая толпу, полезли в ее гущу. Пробравшись туда, где особенно громко раздавались истошные вопли неведомой молитвы, Публий схватил с деревянного, пестро раскрашенного постамента глиняную статую какого-то полукоршуна-получеловека и швырнул ее на булыжник мостовой. Бог, несмотря на то, что он бог, рассыпался вдребезги. Разъяренные молящиеся набросились на безоружных магистратов и едва не растерзали их. Наконец Сципион, весь в царапинах, в растрепанной и разорванной тоге, начал кричать, что этот поступок ему внушил Юпитер. «Вот он, блещущий молнией гнева Юпитер! — восклицал Сципион, тыча рукою на вершину Капитолия. — Я вижу его, как никогда, отчетливо! Он грозно взирает на вас! Вот он с багряным лицом в пурпурной с золотом тоге! Как! Вы не видите его? Так вам суеверие затмило очи! Вас ослепил Египет! Объял мрак Вавилонии! Вы больше не римляне!» Толпа замерла в замешательстве. А он встал, расправил грудь и, высоко подняв голову, простирая руки к небу, медленно двинулся к Капитолию. Его лицо сияло неземным озарением, и люди стали расступаться перед ним. Цетег и триумвиры оторопели, ничего не понимая, как и толпа, но вскоре инстинкт самосохранения заставил их смекнуть, в чем дело, и они столь же торжественно, скрывая дрожь страха и стараясь ступать в такт шагу Сципиона, растопырив руки, последовали за ним. Таким образом магистраты ускользнули от ярости плебса, а кое-кого даже воспитали этим поступком.