Свет - Майкл Гаррисон

— Майкл, бога ради… — говорил он. — Где ты? Я тут с ума схожу.

Этот звонок поступил в восемь часов вечера, и по фоновым раскатам смеха было похоже, что Тэйт звонил из паба. Он внезапно прервал вызов, но меньше чем через пять минут позвонил снова, с мобильника.

— Это все тот хренов сигнал, — начал Тэйт. Потом что-то неразборчивое. — Данные бесполезны. И коты…

Через два-три дня Тэйт вроде бы взял голову в руки.

— Если ты не появишься, — пригрозил он, — я выхожу из проекта. Я устал со всем в одиночку возиться.

Пауза. Потом:

— Майкл? Прости. Я понимаю, ты хотел…

После этого был только один звонок от Тэйта, самый свежий. На сей раз он сказал только:

— Кэрни?

Фоновый шум, похожий на дождь. Кэрни попытался перезвонить, но телефон Тэйта был отключен. Воспроизведя сообщение, он уловил за шумом дождя другой звук, вроде сигналов обратной связи установки. Звук резко оборвался.

— Кэрни? — произнес Тэйт.

Дождь и обратная связь.

— Кэрни? — Невероятно жалобно.

Кэрни покачал головой и стал одеваться.

— Я так и знала, что ты снова уходишь, — сказала Анна.

Стоило Кэрни войти, как черный котенок кинулся прямо на него, виляя хвостом и требовательно мурлыча. Но Кэрни слишком резко протянул руку: котенок присел на задние лапы, словно его ударили, развернулся и удрал.

— Тсс, — отсутствующим тоном протянул Кэрни. — Тсс.

Он прислушался. Температуру и влажность в помещении требовалось тщательно контролировать, но ни вентиляторов, ни осушителей слышно не было. Он коснулся выключателя; зажужжав, зажглись лампы дневного света. Он моргнул. Не считая мебели, все тут аккуратно упаковали и перевезли куда-то в другое место. Повсюду валялись полосы упаковочного поролона и использованные рулоны термоизоляционной ленты. В углу торчали два разломанных картонных ящика с логотипом фирмы «Блэйни Рисёрч Лоджистикс». Скамьи и столики опустели, в накопившейся за месяцы пыли виднелись прогалины на местах, где стояла аппаратура.

— Кис-кис, — позвал Кэрни. Провел пальцем по пыли.

У Тэйтова алтаря он обнаружил записку на обычном отрывном листке желтой бумаги. Телефонный номер и адрес электронной почты.

«Прости, Майкл», — нацарапал Тэйт внизу.

Кэрни оглядывался, вспоминая все предупреждения Гордона Мэдоуза насчет Тэйта. Он покачал головой.

— Брайан, — пробормотал он, — ах ты ж ублюдок хитрожопый!

Голос его прозвучал почти восхищенно.

Тэйт удрал со всеми идеями к «Сони», с помощью «МВК-Каплан» или без оной. Он явно распланировал побег за несколько недель. Но тут случилось еще что-то — нечто труднодоступное пониманию. Почему он кошек не забрал? Почему отсоединил плоскоэкранные мониторы, а потом сбросил на пол и в ярости разбил? Тэйта трудно было представить разъяренным. Кэрни разгреб носком ботинка кучу мусора. Обломки мониторов валялись между своеобычных упаковок от дешевого хавчика и прочей одноразовой фигни, в том числе и недельной с лишним давности. Коты эту кучу вместо туалета использовали. Котенок как раз взобрался туда и сидел, поглядывая на Кэрни подобно маленькой горгулье.

— Тсс, — произнес Кэрни.

Он потянулся к зверьку более осторожным движением, и на этот раз тот потерся мордочкой о его руку. Бока у котенка ввалились и дрожали, мордочка заострилась, в глазах мелькали переменчивые эмоции — недоверие и облегчение, страх и гордость. Кэрни поднял его и прижал к груди.

Поглаживая котенка между ушек, он с надеждой оглядывался в поисках кошечки и выкликал ее по имени. Кошечка не отзывалась.

— Я знаю, ты здесь, — сказал он.

Кэрни притушил свет и сел у Тэйтова алтаря. Он решил, что если уж кошечка к нему привыкла, то рано или поздно вылезет из укрытия. Брат ее продолжал трястись и вместо мурлыканья издавал странный клацающий скрежет: звук был резкий, нескладный, словно бы механический.

— Для зверька твоих размеров, — сообщил ему Кэрни, — ты жутко шумный. — И добавил: — Думаю, он тебя в конце концов Шрёдингером прозвал. Правда ведь? Это так он тебя назвал, Шрёдингер?

Котенок мгновение помурлыкал, но тут же замолк и резко напрягся. Он смотрел в кучу изуродованной аппаратуры и картонок от бургеров.

Кэрни тоже взглянул туда.

— Кис-кис, — шепнул он.

Он ожидал, что выйдет кошечка, и действительно увидел, как под ногами мелькнула белая искорка; вот только это была не кошка. Из разбитого монитора вытекла, словно жидкость, струйка белого света и бесшумно устремилась по полу к ногам Кэрни.

— Господи! — вскрикнул он.

Он подскочил. Котенок издал паническое шипение и слетел у него с рук. Кэрни услышал, как животное приземлилось на пол и побежало во мрак. Из разбитого экрана продолжал вытекать свет. Миллионы сияющих точек собирались у ног Кэрни в холодном фрактальном танце, принимая форму, которой он боялся больше всего в мире. И еще Кэрни знал, что каждая точка состоит из точно идентичных ей по форме, а те — из точек поменьше.

— Всегда найдется еще что-нибудь, — прошептал он. — А потом — еще что-нибудь.

Его вдруг вырвало. Он попятился, сшибая во тьме предметы и спотыкаясь, пока не ощутил спиной дверь.

Значит, Тэйт уничтожил установку не в ярости, а в ужасе.

Кэрни выбежал на улицу, не оглядываясь.

17

Потерянные входы

Человеческие существа, которых зацепила загадка Тракта Кефаучи, появились на его пороге через двести лет после первого своего выхода в космос.

Нахальные новички, движимые возрожденными принципами ковбойской экономики. Они понятия не имели, за чем явились и как это добыть, и знали только, что добыть это надо позарез. Они понятия не имели, как правильно себя вести. Они нюхом чуяли, что тут можно сделать деньги. Они сломя голову рванули вперед. Они развязали войны. Настучали по головам пятерке чужацких рас, бывших прежде властителями Галактики, а с шестой — чье прозвание «ужасники» пошло от неправильного перевода слова, которым ужасники обозначали космос, — достигли настороженного перемирия. Потом принялись воевать друг с другом.

Причиной всех этих дурных выходок была величественных масштабов и метафизической природы неуверенность в себе. Космос огромен, и ребят с Земли, как бы те ни храбрились, потрясало найденное там; но, что еще хуже, с наукой началась полная неразбериха. Каждая раса, встреченная людьми на пути через Ядро, располагала звездным двигателем, работавшим по своему принципу. Все теории работали, хотя противоречили друг другу даже в основах. Казалось, что путешествовать в межзвездном пространстве можно как угодно.[31] Если из теории вытекала пенистая структура пространства, в котором надо ловить нужную волну, это совсем не исключало существования двигателя иной природы, работавшего на идеально гладкой поверхности эйнштейновского пространства и пересекавшего те же самые области пустоты. Возможно было даже построить космические двигатели на основе теорий суперструн, которые, вопреки обещаниям четырехсотлетней давности, так по-настоящему и не заработали.

Огорчительно было такое обнаружить. Поэтому, когда земляне появились на краю Тракта, вгляделись в него и начали рассылать обреченных entradistas, двигала ими среди прочего и надежда получить хоть какие-то ответы. Их интересовало, отчего Вселенная, с виду такая неприступная, на поверку оказалась текучей и переменчивой. Работало все. Куда ни глянь, найдешь все, что захочешь. Они надеялись понять, почему это так. Пока entradistas гибли всеми мыслимыми способами — их давило, поджаривало, разрывало на куски или обращало в облачка элементарных частиц самого Тракта, — люди менее отчаянные обратили свой энтузиазм к изучению Пляжа, где обнаружили Радиозалив. Там они обрели новые технологии. Там отыскались останки древних рас — их люди принялись глодать с яростью щенков терьера, которым бросили старую косточку.

Там нашлись искусственные солнца.

Когда-то, в далеком прошлом, светила эти в окрестностях Тракта были так изобильны, что до сих пор в Радиозаливе превосходили числом обычные звезды. Некоторые солнца переместили сюда из других областей космоса; другие построили in situ, на месте. Вокруг кружились планеты, словно бы заякоренные в пространстве на исключительно неестественных, но предоставлявших наилучший обзор Тракта орбитах. Яростные магнитные поля и толстенные атмосферы предохраняли поверхности этих миров от смертельной радиации. В межпланетном пространстве крутились на фантастически сложных орбитах луны, купаясь в потоках неуемного света.

Это были не столько звездные системы, сколько бакены, не столько бакены, сколько лаборатории, и в меньшей степени лаборатории, чем экспериментальные устройства, колоссальные детекторы, приспособленные для зондирования непостижимых сил, исторгаемых теоретически присутствующим в центре Тракта объектом, а именно сингулярностью без горизонта событий.