Восхождение - Анатолий Букреев

Более всего в этой ситуации меня удивило поведение шерпов. Я был уверен в том, что узнав о болезни Нгаванга, они тут же отправятся наверх. Ведь он был родом из долины Ролвалинг, как и большинство из них. Но я ошибся. Шерпы вышли далеко не сразу. Такое поведение мне было не вполне понятно, однако этот случай заставил задуматься, насколько мы могли рассчитывать на шерпов в чрезвычайных обстоятельствах. Я всегда высоко ценил их замечательную работоспособность. К сожалению, она сама по себе не была залогом того, что на них можно было положиться в критической ситуации. Не то что бы им что-то было не под силу. Напротив, вся история участия шерпов в экспедициях на восьмитысячники подтверждает их замечательные способности — они часто приходили на помощь, давали ценные советы и отлично ориентировались в обстановке. Но когда ситуация становилась угрожающей, то просить шерпов о чем-то опасном, выходящем за рамки их «служебных обязанностей», часто оказывалось бессмысленным.

Поскольку лечение не принесло положительных результатов, Клев Шенинг и Тим Мадсен соорудили самодельные салазки и, положив на них Нгаванга Топше, направились вниз. К ним навстречу из базового лагеря вышел Нил Бейдлман с несколькими шерпами. Пройдя через ледник Кхумбу, эта группа еще до наступления темноты встретилась со спускавшимися товарищами и забрала у них Нгаванга. Клев Шенинг и Тим Мадсен остались на горе, чтобы продолжить свой акклиматизационный выход.

Утром 23-го апреля, как и было запланировано, начался последний этап акклиматизации. Как вспоминал Букреев, было решено, что Бейдлман выйдет позже: после полудня или даже на следующий день, в зависимости от своего состояния. Ночью он участвовал в транспортировке Нгаванга Топше через ледопад Кхумбу, и ему нужно было восстановиться.

В тот день Фишер появился в коммуникационной палатке еще до завтрака. Сначала он связался с офисом «Горного безумия» в Сиэтле, чтобы проверить, как идут дела в отсутствие начальника, а потом — с Джейн Броме, по-прежнему ответственной за информационную поддержку экспедиции. Броме оставалась корреспондентом «Аутсайд Онлайн», несмотря на то, что давно уже покинула базовый лагерь[44] у подножия Эвереста и вернулась домой, в Кэпитал Хилл (пригород Сиэтла).

Сообщая Броме новости, предназначенные для печати, Фишер делился с ней и своими личными впечатлениями. Поэтому Броме была в курсе «закулисной» жизни экспедиции; знала она и о том, что осталось скрытым от читателей ее репортажей. Этой публике, проглатывавшей последние экспедиционные новости во время рекламных пауз в телепередачах, приходилось довольствоваться уже основательно «причесанной» информацией. Одной из тем, к которой Фишер постоянно возвращался в своих разговорах с Броме, были деньги — слишком быстро они таяли на высоте.

По словам Джейн, «финансовые проблемы стали для Фишера главной головной болью, особенно после случая с Нгавангом. Он спрашивал себя: „Боже мой, если он пролежит в коме несколько лет, то кто будет оплачивать больничные расходы?“ Подобные мысли просто не давали ему покоя. Он старался не думать об этом, выкинуть все из головы, но денежные неурядицы постоянно преследовали его. Он думал примерно так: „Допустим, нам повезет, и мы доберемся до вершины, и что тогда? Тогда я вернусь домой с десятью тысячами в кармане — негусто, что и говорить“».

По словам Дикинсон, Гаммельгард не доплатила «Горному безумию» более двадцати тысяч долларов. Кислородные запасы (по 325 долларов за баллон) стремительно таяли благодаря Питу Шенингу и некоторым другим участникам. Фишер понимал, что Нгаванга, скорее всего, придется эвакуировать в Катманду на вертолете, а это повлечет за собой огромные расходы. Сам Скотт был страшно вымотан, он устал гораздо сильнее, чем обычно уставал на высоте. Экспедиционный врач и по совместительству начальница базового лагеря Ингрид никак не могла прийти в себя после горной болезни. Третий высотный лагерь еще предстояло установить, перила от третьего до четвертого лагеря не были провешены. Фишер выбился из графика, измотал себя непомерной физической нагрузкой и пытался теперь выбраться из этого безвыходного положения. Он шел по краю пропасти не менее опасной, чем коварные трещины на леднике Кхумбу. Однако всякий раз ему удавалось выкарабкаться, и он оставался все таким же улыбчивым и приветливым.

Клиенты вышли из лагеря около шести утра. Они шли сами, без гидов, и собирались пройти ледопад до дневной жары, когда лед нестерпимо блестит на солнце и, нагреваясь, начинает подтаивать. В такое время ледник может начать двигаться, и тогда находиться там опасно. Мы с Фишером заранее решили, что, как и прежде, пойдем следом за клиентами, держась чуть поодаль. Обычная для нас практика самостоятельного перемещения клиентов порой привлекала внимание гидов и клиентов из других экспедиций. Я знал, что они с неодобрением относились к такому подходу. Но здесь мы со Скоттом были единодушны.

Лично я испытывал большое недоверие к строго регламентированным экспедициям, где клиентам отводилась роль оловянных солдатиков. Весь мой тренерский опыт — как в альпинизме, так и в беговых лыжах — говорил о том, что в подопечных важно развивать способность действовать самостоятельно.

Многим участникам других экспедиций в «Горном безумии» казался странным не только стиль подготовки клиентов. Объектом пересудов и насмешек стал и сам Букреев. В базовом лагере и на тренировочных выходах его часто можно было видеть в легких ботинках с шипами на подошвах. Анатолий привык носить такую обувь на горе, пока не поднимался слишком высоко. За глаза его стали называть «лапотником» — прозвище, которое он сначала не мог понять на английском, путая с названием известной марки шоколада и недоумевая[45]. Разобравшись, в чем дело, Букреев обиделся на эти глупые придирки. «Зачем мне тащить на гору лишних четыре килограмма[46]? Те силы, которые я сэкономлю в своих легких ботинках, пригодятся мне потом на высоте. Там мы и посмеемся».

Букреев подчинил свою жизнь строгим принципам, сочетая в себя целеустремленность атлета и собранность пилота-испытателя. Он внимательно следил за собой, не забывая и о том, что происходило вокруг. Анатолий умел сконцентрироваться на самом важном в данный момент, на том, что помогало выжить. Одним он казался отчужденным, другим — ушедшим в себя, но на самом деле его мысли всегда были обращены к Гималаям. Лин Гаммельгард сказала о нем: «Мне хотелось бы, чтобы все люди в экспедиции были такими, как Анатолий. Но на целом свете был только один Анатолий и множество таких, как Скотт».