Любовь на мушке - Владимир Григорьевич Колычев

— О чем задумался? — Макар посмотрел на него, перевел взгляд на Глотова.

— Да голова сильно разбита, — глядя куда-то в пустоту, проговорил Ворошилов. — И лицо изуродовано. И все равно.

— Что все равно?

— Да синяк на виске какой-то странный.

— В чем странность?

— Маленький такой синяк, почти незаметный. Но созреть успел.

— После смерти образуются не синяки, а трупные пятна, — кивнул Макар.

Синяк на теле человека появляется, когда кровь движется, когда сердце бьется, а после смерти все жизненные процессы останавливаются. В том числе и процесс образования гематом.

— Вот и я том же… Я сказал эксперту, показал. Он посмотрит капилляры, подкожную клетчатку.

— А с товарищем капитаном что? — кивнув на Глотова, не без иронии спросил Багулин.

— Говорю же, у нее лицо изуродовано. И мозги наружу, — пожал плечами Ворошилов. И говорил он это с таким видом, как будто речь шла о каком-то пустяке.

— Но синяк разглядел?

— Небольшой такой синячок. Но глубокий… Глубокое такое уплотнение… — Ворошилов показал, как трогал пальцем синяк на лице покойницы.

— Глубокое, но маленькое?

— Ну да. Я так думаю, ее чем-то острым ударили, но не колющим и не рубящим. Может, пальцем. — Ворошилов согнул указательный палец правой руки и обозначил удар.

— Смертельный удар? — спросил Багулин, глядя на Глотова, который, сделав дело, медленно направился к ним.

— А потом под поезд, — кивнул Ворошилов.

Глотов остановился и, пытаясь себя взбодрить, вскинул кверху палец, будто вспомнил о чем-то. Затем взглядом начальника посмотрел на Ворошилова, развернулся на сто восемьдесят и скрылся в морге. А там, откуда он взял обратный старт, остановилось такси. Из машины вышла Рита. Слегка опухшая и со слоем косметики на лице. И губы ярко накрашены. Ничего так девка. Макар с интересом смотрел на нее. А ведь он подумывал закрутить с ней, но так и не сподобился.

— А, вы здесь? — спросила Котлярова, приближаясь.

— Да вот, соображаем. На троих. — Макар посмотрел на Багулина, перевел взгляд на Ворошилова.

— В смысле думаете?

— А ты что вчера делала?

— И я вчера думала. Но плохо.

— Например?

— Что например?

Макар заметил синяк на шее девушки, сбоку под ухом. Старый синяк, уже с желтизной. А Семибратова только вчера появилась.

— Что не так сделала?

— Ну, спирт медицинский зря оставила. Думали, выпьем вина… А я могу посмотреть? — понизив голос, спросила Рита и кивком указала на морг.

— Там сейчас занято, — усмехнулся Багулин.

— А там правда Татьяна Викторовна?… — спросила Котлярова и сама же нашла ответ, заметив мать Семибратовой.

— Что ты еще не так сделала? — вернулся к разговору Макар.

— Что я не так сделала? — задумалась Рита.

— Что-то про спирт говорила?

— Говорила.

— Выпили хорошо.

— Очень хорошо!

— И Семибратова пошла на остановку.

— Да.

— Когда автобусы уже не ходят.

— Да, я не подумала… — Рита в раздумье приложила палец к виску. Ногти длинные, гелевые или акриловые, черный лак на них на кончиках слегка облупился, но маникюр все еще смотрелся. — И Татьяна Викторовна… Она же умней меня.

— Могли бы такси вызвать.

— У нее телефона не было. Ни телефона, ни паспорта. Сегодня собиралась купить телефон. — Рита приложила палец к другому виску.

— У тебя телефон был.

— Был. И приложение установлено… Интересно, о чем я думала?

— О чем? — усмехнулся Капитонов.

— Может, о мужчине?

Девушка говорила вроде бы всерьез, но Макар ей не поверил. Не могла она всерьез говорить о мужике, ситуация к этому не располагала. А к шуткам тем более.

— Я всегда, когда выпью, думаю о мужчинах… А утром их терпеть не могу… Вы не подумайте, — выдохнула Рита. — Это у меня нервное. От волнения. Несу всякую ересь.

— То есть мужчин ты терпеть можешь? — усмехнулся Макар.

— Да нет, я в том смысле, что не надо было про мужчин говорить. Хотела пошутить… Ералаш в голове какой-то.

— А мужчин с вами не было?

— Нет. И не думала я о них… И такси не вызвала… Мне кажется, я вообще думать не могла…

— А откуда на шее синяк?

— Синяк?!. - нахмурилась Рита. — Ах да.

— Что «ах да»?… Следы от мужских обид?

— Да нет, без обид… Встретила одного старого знакомого, а он меня на радостях обнял… Еще на прошлой неделе. А что, еще видно?

— Видно, крепко обнял.

— Рука у него чересчур крепкая.

— У кого у него?

— Да работал у нас, не совсем нормальный. Я его за это и уволила. А встретились недавно… А-а! — отмахнулась Котлярова. — Нормально все.

— Если обижает, скажи.

— Уже сказала… Да нет, все в порядке, ничего серьезного…

— Может, он вчера приходил?

— Кто, Миша?

— Если он работал у вас, может, он Семибратову знал?

— Знал. Но не приходил… — Котлярова задумалась, вспоминая. — Нет, точно не приходил…

— Сама Семибратову до калитки проводила?

— Кажется, да.

— Так проводила или кажется?

— Кажется, я о собаках подумала… Ну да, собаки там, вдруг клетка какая-нибудь открыта и они набросятся на Татьяну Викторовну.

— А они могут наброситься?

— Да вряд ли. Она же своя.

— А разве за полгода у вас не могли появиться новые собаки?

— Да?… — задумалась Котлярова. — Вы не поверите, ни одна из них не гавкнула, когда Татьяна Викторовна пришла… Я всегда знала, что собачий язык существует…

— Когда ты Татьяну Викторовну до калитки проводила, сколько времени было?

— Да я не помню… Но уже поздно…

— Телефона у нее не было?

— Точно не было.

— А деньги?

— Деньги были.

— Такси она могла поймать?

— Могла… А вы говорите, она под поезд бросилась?

— А она что-нибудь про поезд говорила?

— Не могла она под поезд броситься!

— Это понятно.

— Но про поезд говорила…

Из морга вышел Глотов, походка легкая, пружинистая, взгляд сосредоточенный, важный, начальственный. Он всем своим видом требовал от подчиненных забыть недавний конфуз. Он же исправился, побывал в морге, и ничего, бодрый, свежий, готов к труду и обороне.

— Молодец, Ворошилов, заметил! Гематома действительно прижизненная. И не исключено, что удар, которым она вызвана, стал причиной смерти потерпевшей. Информация, разумеется, предварительная, печатью и подписью не заверенная.

— Это, конечно, хорошо, — пожал плечами Вадим.

— Смерть — плохо, — кивнул Глотов. — Синяк появился примерно за час до того момента, как Семибратова бросилась… оказалась под поездом.

— И когда же я… — Котлярова зажмурилась, приложив палец к виску.

— Что такое? — Макар с интересом глянул на нее.

— Не помню! — распахнув глаза, мотнула она головой.

— Что не помнишь?

— Когда Татьяна Викторовна ушла… Может, в час ночи, может, в два…

— И что это дает? — Макар внимательно смотрел на девушку.

— Может, ее маньяк какой-то на машине подобрал.

— Маньяк?

— И