Сладкий грех. Падение - Лина Мур

что это была его сестра. Я попросил его перехватить её, а сам должен был вылететь в Ирландию. Это всё, что я попросил его сделать. Я не приказывал её бить или требовать выдать информацию. Только перехватить и не дать исчезнуть с программой. Но бабушке стало неожиданно плохо. Я не мог её оставить. Больше бабушек у меня нет и я люблю её. Я провёл в больнице всю ночь, у неё был микроинфаркт, но состояние стабилизировалось. Мама осталась там, а мы с братом вернулись. Меня встретил Каван, он всю ночь пытался восстановить защиту серверов и проверял, что ещё могли украсть. Потом он признался, что нарушил мой приказ, потому что не смог выдержать очередного предательства. Я потребовал, чтобы он немедленно показал мне её.

— И вы пришли. Оба. Он понял, что я не его сестра, — шепчу я.

— Да. Вы немного похожи. Тёмные волосы и карие глаза. Но у неё они тёмные и полные ненависти и злобы. Твои же полны света, Энрика. Когда мы поняли, что невинную чуть не убили, Каван вышел из себя. У него проблемы с самоконтролем. Он убил тех, кто это сделал. Тебя отвезли в больницу, и мы начали искать его сестру. Помимо этого, мне пришлось съездить в несколько крупных городов в разных странах, чтобы сообщить о том, что случилось. У меня есть там хорошие знакомые. Они обещали, что если программа всплывёт на чёрном рынке, то они перекупят её и передадут мне за большое вознаграждение. Я тянул время. Мне пришлось тянуть время, чтобы как-то решить ситуацию. Мой отец постоянно требовал готовый продукт, как и правительство. Я написал похожую программу, но с более сильной безопасностью. Я учился на своих ошибках. Но я боялся, что правда просочится, и они узнают, что у меня украли очень важную программу с некоторыми зашифрованными данными. Она стоит огромных денег, три миллиарда. На чёрном рынке это куда дешевле, но с этими данными можно считать, что Ирландии конец. А если Ирландии конец, то Англии, Шотландии и всем островам, которыми владеет Королева тоже. Это всё связано. Мои подчинённые, которые доверились мне, могли быть убиты, как и все мы. Но позвонила ты и спасла нас.

— Она могла скопировать программу, разве нет? — В шоке выдавливаю из себя.

— Могла, но это глупо. При копировании этой программы теряются некоторые её составляющие, то есть нарушается цепочка самой программы. Ей просто невозможно будет пользоваться. Одну ячейку восстановить можно, но не две и не три. Поэтому я уверен, что она не копировала программу ещё раз.

— Если всё было настолько опасно, то зачем она вернулась?

— Предполагаю, что для шантажа. Она планировала уничтожить не только меня, но и всю мою семью, потому что её семья отвернулась от неё из-за Кавана. Он обличил её и её выгнали на улицу. Она пыталась вернуть расположение брата. Она вела себя идеально, а всё это было ложью.

— И что вы с ней сделали?

— Передали правительству. Она враг нашей страны. Думаю, её убили, — спокойно отвечает Слэйн.

— Господи, — хватаюсь за голову, не веря, что я вляпалась в такое дерьмо.

— Сейчас переживать уже не о чем. Я больше не возьму подобные заказы. С меня хватит. Программа на флешке уничтожена. Другая уже передана и прекрасно работает. А остальное, лишь, как ты говоришь, инстинкт выживания. Отдать одного человека, который виноват в боли других, или подставить несколько тысяч невинных. Выбор был очевиден.

— А если правительство узнает о том, что такое случилось?

— Они знают. Я им сказал и объяснил всё. Я доказал, что программа в полной безопасности, и мы устранили проблему. Без тебя бы этого не случилось, Энрика. Ты помогла и спасла людей. Я не говорю про себя и мою семью, а про тех, кто работает на меня. У них семьи. У них мечты. Они ни о чем не подозревали.

— Какой ужас, — качаю головой. — Ты уверен, что она больше не вернётся? Ты уверен, что твой псих-помощник не в сговоре с ней?

— Уверен. Уверен. У него не чёрствое сердце, Энрика. Оно у него доброе, но каждый совершает ошибки.

— Эта ошибка стоила многого, — шепчу я. — Его ошибки несут с собой чудовищные последствия. Он испортил твою жизнь. Он испортил мою жизнь.

— Не он, а его сестра. Всё началось с неё.

— Но он тоже причастен к этому.

— Я понимаю, что тебе сложно видеть в нём человека, но я вижу. Я бы попросил тебя закрыть эту тему. Он мой друг, и я ему верю.

— Ладно. Ладно. Веришь. Я бы не верила, но это твоя жизнь. Твои решения. — Устало сажусь обратно на стул. У меня ощущение, словно я долго дралась с кем-то. Сил нет. Хочется лечь спать и забыться. Так страшно. Так жестоко. Я не думала, что всё настолько серьёзно. Да, документы, но не правительственные ведь!

— Давай, вернёмся к причинам, почему я здесь. Остальное меня не касается, — медленно предлагаю я.

— Хорошо.

— Ты сказал, что не смеялся двадцать лет, — напоминаю я.

— Да.

— Не выражал никаких эмоций?

— Да.

— Но ты смеялся. Я видела это. Я слышала это.

— Да.

— Ты проявлял немного эмоций.

— Да. Всё именно так. Ты теперь понимаешь, почему я выбрал тебя?

— Потому что… закончи за меня, иначе я могу ошибиться, — взмахиваю рукой, чтобы он продолжил мою мысль.

— Потому что я хочу почувствовать снова себя живым. И я знаю, что ты будешь смеяться не надо мной. Я сам не заметил, как это случилось. Я забыл о контроле и о своём страхе, когда это произошло. Я видел только тебя и думал только о том, что чувствуешь ты. Также я хочу тебя. И мне нужен двадцать один день, чтобы испытать это в последний раз. Мимику. Живые эмоции. Радость. Счастье. Смех. Удовольствие. То, что я забыл. Ты эмоциональна. Ты кричишь, ты бегаешь, ты не боишься быть злой или хмуриться. Ты смеёшься и не следишь за тем, что будет с твоим лицом. Ты не оглядываешься на людей, чтобы проверить, как они воспримут тебя. И я не смеялся двадцать лет. Двадцать чёртовых лет. Я был роботом, который мог лишь сказать глазами трупа о своих чувствах, но зачастую они были мёртвыми.

Я вслушиваюсь в его слова и хочется обнять его, убедить, что люди дерьмо и они недостойны, вообще, внимания. Они не могут ломать людей вот так. Нет ничего плохого в смехе или в демонстрации эмоций. Но я сижу на стуле, опасаясь своих же желаний. Если я это сделаю, то соглашусь на его предложение. А оно меня пугает.

— За двадцать лет ничего смешного с тобой не случалось? — Тихо спрашиваю его.

— Случалось, но я просто смотрел на это и внутри улыбался. Я не смеялся. Даже глубоко внутри мне не хотелось этого. Улыбка, да. Но смех нет. Последний раз я видел себя смеющимся, как чёртов конь, на том слайде.

— И ты простил за это его. Уму непостижимо, — качаю головой. Взгляд Слэйна становится режущим.

— Ладно, я поняла. Мы не говорим о нём. Хорошо, но я не на твоей стороне в этом вопросе. Я против, — вскидываю руки, защищаясь.

— Мы сейчас говорим не о Каване, а о нас с тобой, Энрика. Я хочу знать, готова ли ты дать мне то, о чём я прошу.

— Я не знаю, Слэйн. Это всё… пугающе. Ладно эмоции, думаю, я с этим справлюсь, но… но…

— Секс? Ты боишься его?

Киваю на его вопрос.

— Кто он?

По позвоночнику проносится ледяной поток.

— Никто. Мне не нравится это, вот и всё. Я не готова к этому.

— Ты готова. Со мной. Я знаю. Не ври мне. Ты хочешь попробовать, но боишься, что я скажу что-то плохое. Очень плохое тебе. Оскорблю тебя. Причиню боль. И я могу это сделать. Боль. Я о ней. Но я никогда не оскорблю тебя и не унижу. Я очень голодный в плане секса. Мне всегда